Он бежит к ней, как только звучит намек

Он бежит к ней, как только звучит намек:
мол, заклинил замок, осыпался потолок,
вот бы кто-то помог

(Если, конечно, не цейтнот на работе).

Он до жути заботлив,
Голубоглаз, улыбчив, словоохотлив.

Милый такой, в общем-то, паренек.

Ей все говорят: «Ну что ты,
Тебе уже не шестнадцать, поди, мать.
Неужто ты ждешь принца, или кого там?»

— Я жду того, кого захочется обнимать.

— Ну вот же — стабильность!
Дождешься, поди, лжеца или обормота!
А этот — он же такой милаха, ты посмотри...
Чего же ты жмешь плечами?

— Просто хочу, чтоб что-то
переворачивалось внутри.

— Ох, снова эти твои сказки,
воздушные замки, мыльные пузыри.
Хватит уже придумывать, не дури!

...Он приедет во вторник. Пообещал — в три.

Голос его весел, волос его светел, спина пряма.
Лишь протяни руку — вот тебе жизнь:
Сладкая, как хурма.
Душная, как тюрьма.

Тут не придумали выхода:
как ты ни бейся, как ты ни разложи,
только вот суть одна:
если уж в омут, то — до самого дна.

Ему, стоит признать,
Самому не очень-то весело,
Не очень-то весело в нем самом.

А ей нужен кто-то
роднее сердцем,
теплее смехом,
острей умом.