На берегу моих печалей, книга. подача вторая

Часть 1. "ОТКРЫВАЮ ПАМЯТИ ОКНО"

Глава вторая: "ПЕЧАЛИ ЛЮБВИ"


АВТОБИОГРАФИЯ

Начать рассказ от первого лица,
И задыхаясь в событийной спешке,
Всю жизнь свою подробно описать,
Шагая из конца в начало пешей.
Вот так-то было, так дела велись,
Вот так – мечталось, а вот так – свершалось.
Вот так пути мои переплелись
С поэзией, и как это мешало
Мне жить обыкновенно и легко,
Согласно правилам среды, дитя взрастившей.
Меня ж всё время в сторону влекло,
Как из дому строптивых ребятишек.
Начать рассказ… Напрасная возня:
Пусть каждый день я опишу подробно,
Без хитрости – «я» буду все ж не я:
Поверхность моря без глубин подводных.
Начать рассказ от энного лица?
Я многолика, словно бог восточный,
И надо всех, конечно, описать,
Чтобы в рассказ не забралась неточность

ЖИЗНЬ

Вот так и живу:
То плАчи, то вой.
Всегда недовольна
Собой и судьбой.
То сопли в кулак,
То слёзоньки градом.
Я б жизни такой
Была б вовсе не рада,
Когда бы не город –
Проклятый, родной;
Когда бы не кто-то –
Любимый, не мой;
Когда б не дорога
В тот город, к нему…
Как надо немного:
Войду, обниму.

ПОЦЕЛУЙ СОЛНЦА

Меня солнце в сердце целовало,
И в груди остался сладкий пепел.
Или пламя горькое восстало –
И душа от ярости запела?
Полетела плачем над пустыней,
Полетела криком через море,
Прилетела в самый лучший город
И на площадях его остыла.
Меня солнце в сердце целовало.
Очень больно сердце остывало.

ОЖИДАНИЕ

Мой далекий, прощённый, потерянный,
С непонятною болью любя,
Я ждала в разрисованном тереме
Непохожего вовсе тебя.
Ставень скрипнет, иль топот почудится –
Я слетаю с резного крыльца.
И слёзой безответною щурится
Потемневшая маска лица.

ДВЕ ЧАШИ

Как ты хвалился:
«Старым я не стану,
всегда я буду юным и весёлым».
И не заметил, как во вражьем стане
Ты оказался чашей обнесённым.
В той чаше – яд  (из пустоты и страха).
Испив её, ты поступил, как взрослый.
И голову твою приемлет плаха
Расчётливости, будничности, прозы.
А я, такая взрослая как будто,
Себя забыв, и годы, и приличья,
К тебе бежала, разрывая путы,
По-девичьи к запретам безразлична.
И солнце мне свой кубок протянуло.
А в нём – любовь, надежда и тревога.
Ушёл ты к взрослым.
В детство я вернулась,
С тобою разминувшись по дороге.

Дом без тебя

Идти туда, в пустой ненужный дом,
Где капли света холодны, как мрамор,
Где одиночеством закрыт окна пролом,
И памяти картины - в чёрных рамах?

Идти туда, где эхо ждёт меня,
Послушное вчера, сейчас – немое,
Где слова не попросишь и огня,
Где дождь внутри спокойно стены моет?

Идти туда. Другого нет пути.
Куда еще с тоской моей деваться?
Не в первый раз на мелкие куски –
И не в последний! – сердцу разбиваться.

***
Чтоб жить, дышать, чтоб жизни гнёт терпеть,
Мне надо лишь одно: чтоб каждый вечер
Могла я, руки положив на плечи,
В глаза твои усталые смотреть.

Но мои руки тяжелы твоим плечам,
Но чёрные глаза для серых слишком жгучи,
А пылкий разговор душе холодной скучен,
Весёлости твоей смешна моя печаль.

Приходит злость и требует наград –
Я собираю гордости остатки.
...Погоду объявляют: к нам осадки –
Дожди со снегом – следуют в наряд...

К СЕМИЛЕТИЮ

Что же ты принесёшь мне, февраль,
Запорошенный новой метелью?
Входит память холодною тенью
И тихонько касается ран.
В стольном городе – столько людей!
Это надо же – мы повстречались!
Там берёзы под снегом качались,
Отрясая седую кудель.
Всё подвластно законам немым –
Открывайте их, мудрые люди.
Может быть, ничего и не будет,
Но глаза ожиданьем полны.

***
Поставлена точка.
Но хлопнула дверь.
Он входит и рядом садится.
Ты, сердце, как хочешь:
поверь иль не верь,
но наши сближаются лица.
Поставлена точка.
Но с красной строки
мы новую жизнь начинаем.
И сердцу спокойно под сенью руки,
как старцу под тенью чинары.

На 13-е июля

Июль страдал. В Москве был сильный жар.
Томилось всё предчувствием зачатья.
Лишь ты один беспечный, безучастный.
Напрасным холодом природу обижал.
Упали навзничь площади и тени.
Стонало всё под бременем любви.
Лишь ты один спокойно водку пил,
Не замечая женские колени.
Взошла звезда – зари вечерней всплеск,
Как будто крик счастливой лебедицы.
Лишь у тебя – в глазах мелькали лица,
Как вдоль шоссе мелькает тёмный лес.

ВОСПОМИНАНИЕ

Измайлово. Сиреневый бульвар.
Сугробы белые. Под фонарями – тени.
Снежинок тёмных бурное смятенье
Лучом и смехом кто-то оборвал.
Затихла ночь до утренней зари.
Осталась на снегу твоих шагов цепочка:
Судьба была прошита белой строчкой.
Но прошлое обратно не зови.
Зачем ладоням снег? Напрасный дар.
На юге трудно жить берёзе белой.
И все ж ночами вижу то и дело:
Измайлово. Сиреневый бульвар.

КАХОВКА И МОСКВА

Из городка, где в центре дуб растёт,
Приехала я в шумную столицу.
Там странные мне попадались лица –
Как маски: вот – "усталость", вот – "расчёт".
За масками искала я людей,
Искала чистоту души начальной.
Конечно, оставалась не у дел –
Удел провинциальности. Печально
Вздыхала. Но восторженность мою
Поддерживали улицы и зданья.
А люди представали как из камня –
И вот окаменевшая стою.
Как бесконечна милая Земля,
Когда ее пойдешь шагами мерить,
Но мне сказали (можно ли им верить?):
«Из космоса она совсем мала.
И города - на тысячи огней! –
Мерцают бледным пятнышком на ней.
А городок, где в центре дуб растёт,
На ней не виден». Кто их разберёт?
А я пока всему охотно верю,
И у столичных жителей учусь,
Но все-таки шагами землю мерю
И маску надевать не тороплюсь.

ВСТРЕЧА

Бродила я по зарослям густым.
Срывалась в ямы, поднималась в горы.
Меня хватали за руки кусты
И шарили в карманах, будто воры.
Безлюдье не пугало. Хорошо,
Когда в лесу не видно человека.
Вдруг странный крик в сознание вошёл –
Так плачет зверь и сломанная ветка.
Тропы не выбирая – ах, прости! –
Цветы и травы погубив стопою,
Бежала я. Спасти или спастись?
Так я однажды встретилась с тобою.

ЛЮБОПЫТСТВО

В доме напротив – там лампа горит на окне.
Лампа завешена чем-то немыслимо красным.
Там раздаются то песни, то стоны от ласки.
Дом, что напротив, горит, не сгорая, в огне.

В доме вот этом, где я, – все погасли огни.
Спят мои дети, душа и усталое тело.
К дому напротив мне нет ни малейшего дела,
Чем занимаются там эти двое... одни.

25 июня

Когда разгорелся июнь на исходе,
Была я допущена к чаше златой –
Я жить начинала! – и в дальнем походе
Дурманил мне разум волшебный настой.
Бродила в лесу предрассудков слепящих,
Не ведая тропок, природе назло.
Была муравьём среди мошек летящих,
А промеж мурашек была стрекозой.
И снова июнь наступает на горло,
И песня хрипит, и темнеет в глазах.
Хочу возвратиться к той истине горней,
Но разум не знает дороги назад.

АНГЕЛ ПЛАЧЕТ

Живу, как придётся. Мне все нипочём.
Всё строю своими руками.
Но ангел мой плачет за правым плечом,
За левым смеётся лукавый.

Живу, не прощая. Пощады не жду.
На милостыню не надеюсь.
Душа постепенно сгорает в аду,
И светлые думы редеют.

Живу, как болею. Бессилье моё
Всесильно в судьбе без удачи.
Всё время лукавый свистит и поёт,
А ангел все плачет и плачет.

КАЧЕЛИ

Вся жизнь моя – из огорчений.
В ней неприятности сплошные.
Мои весенние качели,
Как рано крылья вы сложили!
Была печаль, была и радость.
Сейчас – спокойствие, как смерть.
Конечно, страшно было падать.
Зато, какой восторг – взлететь!

СНЕГОПАД

Не думала, что я когда-нибудь
От снега под зонтом спасаться буду,
Что я его прохладу позабуду.
О, зрелость, безрассудства позабудь!

На варежку снежинку не ловлю,
И тайнопись ее не разбираю.
О, годы, – вы как хищные пираньи
Вгрызаетесь в живую плоть мою.

Она стареет: вот под зонт вошла.
Но есть душа. Она - не постарела:
По-прежнему на белый снег смотрела
Восторженная юная душа.

ГЛАВНОЕ

Что с того, что годы пролетели
В бесполезной нудной суете,
И встречались люди все не те?
Главное - чтоб дети не болели.

Что с того, что дивную любовь
Я как Золушку держала в чёрном теле,
Так что в жилах застывала кровь?
Главное - чтоб дети не болели.

Что с того, что попран был талант,
И уменье умерло от лени,
И живу сама с собой не в лад?
Главное - чтоб дети не болели.

Неуютен неудачный дом,
Холодны немилые постели.
Всё бы ничего, но дело в том...
Дети-то болели и болели.

 ***
Она жила. Ей тошно было
Смотреть на этот белый свет:
Когда надежды больше нет,
То значит, и душа остыла.
Она накладывала руки
На горло собственной судьбе.
Была оправдана в Суде,
Но не было конца разлуке.
Разнузданные нервы жгли,
Хлестали душу, где попало.
Казалось – всё! уже пропала! –
Но новые напасти шли.
И, погибая, воскресала
Зачем-то каждый новый день.
Каких неведомых людей
Своим страданием спасала?

НЕСОСТОЯВШАЯСЯ ВСТРЕЧА

Ты приходил, но дверь была закрыта.
Ты говорил, но звуки пали зря.
Она была жива и не убита,
Но оживить ее уже нельзя.
И снова ты придешь, и будешь плакать,
И будешь говорить нелепые слова.
Рука ее тепла, светлы глаза, однако
Не оживить лица загубленный овал.
Ах, почему зимою все небрежны,
Не верят предсказаньям о весне
И погибают после страсти снежной,
А коль живут, то будто бы во сне?
Не приходи – она уже не видит.
Не говори – она ведь не поймёт.
Кто перешел смертельный лёд обиды,
Тот никогда назад не повернёт.

НА СМЕРТЬ КАРМЕН

Смятение сердец. Сметание запретов.
Пороги высоки. Но и душа легка.
Желания ума: "Карету мне, карету!"
А жалкая Кармен вам под ноги легла.
Кинжал и страсть – одно. Накидка ночи смята.
И днём уже совсем другие письмена
Восходят вдоль небес. И Слово снова свято.
Мы вновь творим богов, даём им имена.
Смятение пройдет. Погаснут все желанья.
И свечи оплывут в холодную ладонь.
А память поведёт все чувства на закланье.
Мертва Кармен. Она проснется молодой

МОНОЛОГ ОНЕГИНА

Дикарка, девочка, провинциалка,
Зачем босая - по углю?
Мне юности твоей не жалко:
И не люблю, но погублю.
Ну, что же ты? Молчишь упрямо
У самой бездны на краю –
Сейчас и вкривь, и вкось, и прямо
Я жизнь твою перекрою.
Ты затаилась словно мышка,
Сухарик гордости грызешь.
Я не люблю тебя, малышка,
Но это ты потом поймёшь…
Года пройдут. Наполнюсь болью.
И за неё весь мир виня,
Увижу вдруг – с какой любовью
Ты снова смотришь на меня.

СМЕРТЬ ЮНОСТИ

Я перестала трепетать,
В тоску впадать после восторга,
И словно узник из острога
Бежать и по судьбе петлять.
Продуманы пути мои,
И все желания – на полке.
Так в доме, на столе, покойник
Лежит, не ведая молитв.

13 июля 1972 г.

В то лето горели леса Подмосковья.
На пику июля взметнулась звезда,
Был лик её синей печалью окован:
Мне счастьем она показалась тогда.
Горели леса. Дым стоял над столицей.
И в чаде, и в пепле я чадо зачла:
Слова написались на чистой странице,
Но что написалось там – я не прочла.

СЕВЕРНЫЙ ВЕТЕР

посвящение: ГСТ

Северный ветер уносит мечты мои к югу.
Северный ветер приносит мечты твои мне.
Жили когда-то мы в странной, огромной стране.
Странной огромной любовью любили друг друга.
Ветры над нами летали на юг, на восток.
Разные ветры. И разные судьбы нам снились…
Каждый теперь обживает свой малый мирок.
Все то огромное ветром снесло. И разбилось.

ПО ГРИБЫ

Тот день как паутина был непрочен.
Все на пределе – свет, тепло и жизнь.
Шептали сосны мне: «Держись! Держись!»
Был ход часов стремительно неточен.
Вдали от города, от суеты и страха
Как хорошо в октябрьском лесу!
Маслёночек в коричневой рубахе
Из-под сосны на солнце понесу.
Грибы, грибы! Виновники затеи
Сбежать от всех и от самой себя.
Два человека на земле сидят
Спина к спине, спокойные как дети.
Боюсь спугнуть движением неловким.
К родной руке приблизиться не сметь?!
В конце такого дня неплохо б умереть,
Но ждет автобус нас у остановки.

ЖУРАВУШКА

Улетел журавушка мой, улетел.
Он курлыкал горестно надо мной,
Но не смог остаться. Не захотел.
Видно веет уже от меня зимой.
Видно крылья ему обожгло бедой,
Что за мной повсюду идет теперь.
Улетел журавушка, стал еще одной,
Самой горькой из горьких моих потерь.
Без него пусты небеса мои.
И синицы жирные ходят под окном.
Проклинай, кричи или…помолись.
Улетел – таков у него закон.
Полетела б следом… Но стать – не та.
Мне осталось только о нем тужить.
И просить: "Журавушка, улетай!
Надо мною горестно не кружи".

***
При тебе я замираю.
Без тебя я умираю.
Жизнь теперь я измеряю
Только встречами с тобой.
Без тебя – тоска без края.
Без тебя – не слышу рая.
А с тобой – звезда, играя,
Тихо всходит над судьбой.
Я сама себя караю:
То найду, то потеряю.
Не люблю – в огне сгораю!
Что я делаю с собой?!
Но опять я замираю…
Но опять тебя теряю…
Ничего не изменяю
Я в любви моей такой.

***
То утро хохотало над судьбой.
Краснели горько белые надежды.
И было всё, как будто было прежде –
Знакомая и сладостная боль.
А я, в тебя  напрасного, не веря,
Немела смелостью. Румянцами тревога
Вставала и катилась с небосвода,
И на щеках души моей горела.
А может быть, увиденное пламя
Встающего, растущего востока
Вольёт в меня невидимые токи,
И снова в круг войду и двинусь плавно,
Размеренно в цикличности святой
Дающего, берущего начала?!
А солнце мне ключи свои вручало –
И утро стало новою судьбой.

ДНЕВНИК

С собой хочу соприкоснуться –
И открываю свой дневник,
А в нём опять – дела снуются,
А мой давно потерян лик.

Дела расставила как вехи,
По жизни пролагая путь,
Чтобы вернуться без помехи
К себе, и в душу заглянуть.

Я не записывала мысли,
Мечты, движения души,
А годы их, как краску, смыли,
Не помню ничего – ушли.

Стою, седая, на распутье.
Где я? Куда теперь идти?
И в жизни прожитой нет сути.
А крест Господень – впереди!

***
Я недовольна данной мне судьбой,
Ведь так она пуста, нетороплива,
И годы тянутся безмолвно и лениво,
Без смысла и значения порой.
Но я сужу, как зритель посторонний,
Зевающий над пьесою чужой.
Я – там? Я – здесь? На сцене? За чертой?
И кто же мной руководит неровно?
Довольно!
Режиссером быть хочу,
И эту пьесу всю переиначить,
Хочу в своей судьбе я что-то значить –
Себя к себе лицом поворочу.
И все в себе поняв, но ничему не веря,
Увижу путь и дальней цели свет,
Пойму и переделаю ответ,
Который мне подсказывает время.