Тао Юань-Мин

Тао Юань-Мин
( IV в. ?)               
( Москва 1972. Изд. Худ. лит-ра.
перевод  Л. Эйдлина.)


ххх

Я жил в свободе от службы
и радовался немногому,
да к тому же и ночи
стали уже длиннее,

и если вдруг находил
я славное вино,
то не было вечера,
 чтобы я не пил.

Лишь с тенью, один,
 осушал я чарку
и так незаметно
 для себя  хмелел.

А после того,
 как я напивался,
я тут же сочинял
 несколько строк
 и развлекал себя этим,
но в расположении стихов
 недоставало порядка.

И тогда звал я доброго друга,
 чтобы он записал их
для общей радости
 и для веселья.

ххх      

Теперь я скажу о тебе,
кто мне дорог,
кто любит добро
и усердия полон.

Вино у меня
 превосходное было,
но только с тобою
в нем радость вкушал я.

За ним говорили
 приятные речи,
за ним сочинялись
и новые строки.

Бывало лишь день
 я тебя не увижу, -
как мог в этот день
 о тебе я не думать!

ххх

Из трех тысяч грехов,
 говорят мудрецы,
без потомства прожить –
 самый тягостный грех.

ххх
Никого. И в печали
 я иду, опираясь на палку,
возвращаюсь неровной,
затерявшейся в чаще тропой.               

А в ущелье, у речки
с неглубокой прозрачной водою,
хорошо опуститься
 и усталые ноги помыть…

Процедил осторожно
молодое вино, что поспело,
есть курица в доме –
 и соседа я в гости зову.

Вечер. Спряталось солнце,
и сгущается в комнате сумрак.
В очаге моем хворост
запылал – нам свеча не нужна.

Так и радость приходит.
Я горюю, что ночь
 не продлить мне.
Вот опять с новым утром
 появилась на небе заря.

ххх

Краски цветенья
ном трудно надолго сберечь.
День увяданья
отсрочить не может никто.

То, что когда-то,
как лотос весенний цвело,
стало сегодня
осенней коробкой семян…

Иней жестокий
покроет траву на полях,
сникнет, иссохнет,
 но вся не погибнет она.

Солнце с луною
опять совершают свой круг
Мы же уходим,
и нет нам возврата к живым.

Сердце любовно
к прошедшим зовет временам
Вспомню об этом –
и все оборвется внутри!
   
ххх
Прежде было ли так,
чтоб напиться я вдоволь мог,
А сегодня вино
здесь нетронутое стоит

На весеннем вине
ходят пенные муравьи.
И когда же теперь
вновь испробую вкус его?

И подносов с едой
предо мною полным полно
И родных и друзей
надо мной раздается плач.

Я хочу говорить,
но во рту моем звуков нет,
Я хочу посмотреть,
но в глазах моих света нет.

Если в прежние дни
я в просторном покое спал,
То сегодня усну
я в травой заросшем углу…

Так я в утро одно
дом покинул, в котором жил,
Дом, вернуться куда
никогда не наступит срок!

ххх

Все кругом, все кругом
заросло сплошною травой,
И шумят и шумят
серебристые тополя.

Кони, в  грусти ко мне,
прямо к небу взывая, ржут,
Ветер, в грусти ко мне,
скорбно листьями шелестит…

ххх
Я бывало, услышав
поученья, старших годами,
Закрывал себе уши
их слова меня раздражали.

И должно же случиться, -
проведя на свете полвека,
Вдруг дошел до того я,
что и сам теперь поучаю!

Отыскать я пытаюсь
радость прежней поры рас цвета,
И мельчайшей крупинки
у меня не найдется больше.

И уходит, уходит
все быстрее и дальше время.
С это жизнью своею
разве можно встретиться снова?

Все, что в доме, истрачу,
чтоб наполнить его весельем.
И угнаться за этим
лет и лун стремительным бегом.

Я ведь, следуя древним,
не оставлю золото детям.
Не истрачу, то что же
после смерти с ним буду делать?

ххх

Если в мире есть жизнь,
неизбежна за нею и смерть.
Даже ранний конец
не безвременен никогда.

Я под вече вчера
был еще со всеми людьми,
А сегодня к утру
в списке душ уже неживых.

И рассеялся дух
и куда, куда ушел?
В оболочке сухой
дали место в древе пустом…

И мои сыновья,
по отцу, тоскуя, кричат,
Дорогие друзья
гроб держат и слезы льют.

Ни удач, ни потерь
я не стану отныне знать,
И где правда, где ложь,
как теперь могу ощутить?

Через тысячу лет,
через десять тысяч годов
Память чья сохранит
нашу славу и наш позор?

   Но досадно мне то.
что, пока я на свете жил,
      Вволю выпить вина
так ни разу и не довелось!