В палате 6

     В палате №6

На этаже палат не счесть,
Но мне досталась номер шесть.
И я так думаю: пустяк,
Бывает всё и просто так.
Хоть, впрочем, знаю  тайну:
Всё в мире не случайно.

Ведь надо ж так, на Новый год,
Попасть в такой круговорот.
За что же мне расплата:
Больничная палата,
И номер «люкс» на четверых,
Где я теперь один из них?..
Тот, что напротив, странный тип,
Он просто к плееру прилип.
Он в майке, в шортах, босиком,
И голова в бинтах притом,
В бинтах и левая рука,
И в ритме трУсятся бока,
Везде наколок гроздья,
А на коленях звёзды.

А тот, который у окна,
Вообще без майки, сатана,
В наколках весь, ты погляди,
Ещё и церковь на груди.
Они, как будто заодно:
Он настежь отворил окно.
Им жарко всем, как погляжу,
Я ж в тёплом свитере дрожу.
Лежу полдня лицом к стене,
И с каждым часом хуже мне…

В плечо толкнул меня сосед.
Сказал: обед.
Ну, что за странные друзья:
Мне есть нельзя.
Но всё ж тихонько, про запас,
Я кашу с хлебушком припас.
Всё это к ночи сберегу,
А там поем, когда смогу.

А тот, который за спиной,
Наверное, совсем больной,
Не шевелится, не сопит,
Он только спит.
А эти двое всё снуют,
То говорят, то что-то пьют,
У них сплошная кутерьма.
Палата здесь или тюрьма?

Что ж время медленно идёт,
Уже и вечер настаёт,
Плывут узоры по стене,
Ну, что ж так неуютно мне?
Ну, не палата, а юдоль,
И с каждым часом резче боль.

О Господи, о, Боже мой,
Когда ж они придут за мной?

        Операция.

Я покидаю тело,
Стремительно взлетаю,
По лабиринтам белым
Куда-то улетаю.

По лабиринтам длинным,
Боясь  не возвратиться…
И движутся картинно
Прошедшего страницы.

Всё движется понятно,
И выпукло и внятно,
Но в боли необъятной
Я падаю обратно.

А за окном, как в сказке
Жизнь бренную приемля,
И медленно и вязко
Снег падает на землю.


   После операции.

О, если б знали, как я зол,
И если б мог, я б не пришёл,
Ну, я же думал, всё путём,
Ну, откачают там шприцом,
С наркозом, может быть, иль без.
Ну, может, сделают надрез.
Ведь как-то ж двадцать первый век,
Шагнул куда-то человек.
На настоящий как-то миг,
Чего-то всё-таки достиг.
Но всё, как в средние века,
И режут тут наверняка -
(У них движения легки) –
На полруки, на полруки,
Что диалоги тут вести –
Всё до кости, всё до кости.
Кому же нужен я такой,
Теперь с калеченой рукой,
Ведь это братцы лечится
Теперь не меньше месяца.

         
Женщина из соседней палаты.

Кричала женщина в ночи,
Хоть сам кричи.
Ну, так тянула жилы,
Что нету силы…
Такие аберрации,
После операции…

И я, конечно, спать  не смог,
Я жизни подводил итог,
И, сидя в коридоре,
Мечтал о море.
(Хоть, впрочем, море, это так,
Мною придуманный пустяк,
А то, о чём мечтал в тот час,
Я не хочу писать сейчас).

А смысл, знаете ли, в том,
Что эту женщину потом,
Я по утру приметил,
И про себя отметил.
На перевязке всех бойчей,
Не умолкая от речей,
Она шутила без конца,
Одно лишь слово: молодца.
И на уколах в этот день,
Ей было всех смешить не лень:
Что «мышца» у неё пока,
Уж не настолько велика,
(Не нагуляла вволю),
Чтобы колоть без боли.
Мне был смешон такой пример,
Я «мышцы» разглядел  размер,
И эту вот шутницу,
Я б подержал за «мышцу».


           Михалыч.

Сосед, который за спиной,
Пытался говорить со мной,
Но только, если честно,
Мне с ним неинтересно.
А тех,  с наколками – долой -
Вчера отправили домой.
А у окна, тот новичок,
Он очень славный простачок,
О чём он скажет через год,
Уже я знаю наперёд.
А вот Михалыч, он другой,
Он с умной, родственной душой.
И вот теперь, когда лежим,
Мы обо всём болтаем с ним.
Ну, мы, конечно технари,
У нас колёсики внутри,
Но в некие моменты,
Мы с ним интеллигенты.
В работе сложной ли, простой,
Не заскорузли мы душой,
Хоть мир, что перед нами,
Прощупали руками.
Но гонят нас теперь взашей,
Все прославляют торгашей.
Но мы два добрых, старых пня,
Мы не растратили огня,
И мы в словесном споре,
Им дыню вставим вскоре.

          Некто.

И вот совсем уже седой,
А всё не властвует собой,
И женщин, тех,  что рядом,
Всех провожает взглядом…

И я, признаюсь вам, такой,
Всё думаю, что молодой,
И щёки надувая,
Зеркал я избегаю.

Пока не грянет паралич,
Всё молодится старый хрыч…

          Уколы.

Есть сестричка такая,
К ней с улыбкой идут,
Так уколет родная,
На минуту лишь зуд.


У другой, что за руки,
Взглянет – сердце знобит,
Так уколет, подлюка,
Что неделю болит.


       Мытьё головы.

Я до кабины душевой,
Добрался всё ж, хотя больной.
За дверцу руку, что больна,
И на коленях, возле дна,
Засунул голову в проём,
Рукой здоровою притом,
Я мылился наверняка,
Чтоб чистым выйти на века,
И с наслаждением смывал,
Весь этот мыльный карнавал,
И голова уже чиста,
И жизнь, как с чистого листа.
Мне говорят: счастливым будь.
А я и счастлив здесь и тут,
Ведь жизнь такая красота,
Коль голова уже чиста.



                Снег.

  Я долгие годы жил на Кавказе. Мой Учитель приехал с Севера.
И он тосковал о прошлой жизни. И одним из лучших воспоминаний
было у него воспоминание о снеге. И однажды у нас выпал необъятный снег.
И когда я пришёл к Учителю, он с восторгом, прочитал мне стихи.
Грусть и радость звучали в стихах, и тоска о прошлом, и вера в будущее,
и моление к снегу: « Так падай же, снег, падай».
Я уехал с Кавказа, и там, где я сейчас, снег не редок.
И сегодня он, падая большими хлопьями, устилает землю.
И она, уже укрытая белым покрывалом, как кажется, становится ещё белее.
И верится, что вскоре на этом белоснежном покрывале
Судьба напишет красивый и счастливый сценарий новой жизни.
   


    Глядя в дали.

Всё то было, пусть не вволю,
Понемногу…
За мою земную долю,
Слава Богу.

Что-то будет. Пусть немного
Жизнь отмерит,
Но в счастливую дорогу,
Сердце верит.

И когда придёт мгновенье,
Главной встречи,
Будут тихие моленья,
Будут свечи.

Долю новую приемля,
Глядя в дали,
Я покину эту землю,
Без печали.



        Выписка.

А я, вы знаете, привык,
Душою к вечному приник.
Как на курорте мне, ей богу,
Я б полежал ещё немного.


Я сладко ел, и вволю спал,
Я Джека Лондона читал.
В вечерние мгновения,
Рождал стихотворения.


И, что скажите, делать мне,
На той, обычной стороне?
Кто мне и где позволит,
Дышать душою вволю?