Астры... осень

  Переезд из города в сельскую местность для  молоденькой учительницы — удивительное и ошеломляющее событие, обещающее воплощение самых невероятных педагогических идей.Все было впервые: малокомплектная школа, уютный, просторный класс, запах герани, книжный шкаф, пять парт и океан света, захватывающий и увлекающий в мечты о свершениях. Вот оно, счастье! Мир  радости и знаний. Первый урок, первая встреча с учениками и, волнительный, самый желанный звонок на урок. Пятиклассники. Как же я ждала эту встречу...

  Четверо пятиклашек вихрем ворвались в класс и буквально окрасили  все пространство  фиолетовым цветом. Астры и в обрамлении астр — дети. Чудо, настоящее чудо! Они радостно приветствовали меня, с любопытством рассматривали новое убранство класса и фейерверком вопросов ошеломляли. Интересовались дети всем: какие предметы я буду преподавать, нравится ли мне школа, можно ли проводить уроки на улице, есть ли у меня собака, а если нет, то у них есть целая дюжина для меня, умею ли я плавать, буду ли играть с ними в футбол ... 

  В этот момент в класс вошел юноша. Нехотя, преодолевая себя, волоча старый  пакет, шмыгая носом, он вошел и рухнул за одну из парт, что стояла у окна и совершенно отрешенно уставился в потолок. Вот и пятый ученик. Это он, Сережа. Уставший и угрюмый. Зимой ему исполнится шестнадцать лет... Сразу вспомнился   разговор с директором школы. Мне объяснили, что обучению в обычной школе Сергей не подлежит, перевести его в спецшколу не было возможности, а обучение со сверстниками исключили из-за его полной ограниченности, дремучей неуспеваемости, скверного характера, плохого поведения и, что это не единственный случай в истории района, что так бывает и ничего, пусть посидит еще год в пятом классе, там посмотрят, что делать дальше.  Кроме того, из разговора я поняла, что на начало года не хватает учителей, большей частью их привозят из города, а рисование и английский язык вести некому, поэтому я должна подумать и принять нужное решение о возможной замене, пока не решится кадровый вопрос. Я поняла, что ответственные заверения директора не могут подлежать ни малейшему сомнению и возражению, и приняла обстоятельства как данность.

  Белые волосы Сережи от солнечного света казались еще белее. Бледное вытянутое лицо, длинные, тонкие руки, худоба и сутулость,  и синие, точно сентябрьское небо глаза.   Меня насторожила какая-то неестественная заторможенность в его движениях. Казалось, что за внешним юношеским обликом скрывается старик, переживший ни одну суровую, полную лишений зиму.

  Он явно испытывал безразличие ко всему, что происходило вокруг. Для него  очередной год в пятом классе не предвещал ничего нового.

  Мне тогда казалось, что нет на свете ни одного ученика, который сможет остаться безразличным к тем невероятным и удивительным открытиям, которые нас ждали. Так важно, что каждое мое слово отзывалось бы в сердцах и душах моих учеников, и тогда все обязательно получится.

  Начались школьные будни, которые с особой тщательностью и заботой я пыталась превращать в поиск и открытия, от которых испытывали радость мои ученики. И я радовалась, как девчонка, вместе с ними.

  Но Сережа... Каждый новый день он начинал с опоздания. Иногда задерживался и входил в класс к концу урока. Оставаясь с ним после уроков, я пыталась хоть как-то изменить ситуацию. Мы продумывали детально каждый новый день, определяли ключевые задачи на ближайшую перспективу, рисовали мысленно возможные варианты преобразований его нынешнего положения. Вместе выполняли домашнее задание. Я пыталась шутить и находить объяснения нашим с ним неудачам. Самое удивительное, что в определенные моменты он точно понимал, что и как нужно выполнить. Обнаруживая недостаточную способность к запоминанию теоретического материала, он удивлял меня рассказами и невероятными историями из жизни односельчан, иногда фантазировал и всякий раз комментировал запомнившееся иносказание, метафору, вырванную из контекста урока. А иногда внезапно проваливался в недосягаемое для меня пространство,  погружался в размышления далекие от очевидной действительности. Одно я понимала точно, что он не такой безнадежный, как о нем говорили, и что с интеллектом у него если и есть проблемы, то только в результате серьезной педагогической запущенности.

  Назавтра, после нашего диалога о новом качестве и образе жизни, возможных подвижках, Сережа не опоздал, он вошел в класс ровно по звонку, что меня особенно  вдохновило. Что-то усердно записывал на листе бумаги в ходе моего объяснения нового материала. Я боялась спугнуть мгновение. И с еще большим вдохновением  продолжала рассказ. Но буквально через несколько минут урока он свернул лист бумаги в трубочку, от противоположного края оторвал маленький кусочек, сжевал его, сделал шарик и очень метко дунул, точно попав в мишень, которой стал портрет Л.Н.Толстого. Ребята пытались не обращать на это никакого внимания, но я...  Меня ничто не могло остановить. В этот момент я была далека  от методов саморегуляции, изменив себе, своему спокойствию и рассудительности, молниеносно оказалась рядом с партой Сергея. Шквал аргументов в пользу великого писателя и ничтожности нашего понимания его величия, правилах поведения, приличия и воздержания в своих порывах, о лживости и глухоте, черствости и безразличии... мне показалось, что я сама слышала свой звенящий, как натянутая струна голос, который был совершенно чужим. Голос внезапно оборвался на полуфразе. В это мгновение я поняла, что все прозвучавшее, имеет сейчас отношение и ко мне...  Орудие я потребовала сдать. Воцарилась тишина. Сергей был невозмутим. Он отдал скомканный лист, и продолжил сворачивать новую трубочку и скатывать очередной шарик. Его синие глаза искрились яростью, а лицо исказила гримаса. Можно было предположить, кто станет теперь его мишенью.

   Я твердо заверила Сергея в том, что сегодня же навещу его родителей и приглашу на урок. Только в этот момент  бледное лицо Сережи стало почти прозрачным, а синие глаза внезапно превратились в два колодца, в которых не было дна. Я ощутила холод бездны разделявшей нас.

   Пунцовые щеки выдавали мое негодование,  переживание и полную растерянность. Сергей продолжил жевание. Еще через мгновение  я отчетливо увидела на его коленях растерзанную булку хлеба. Теперь он ел хлеб и с особой тоской смотрел в окно. Осенние тучи тяжелым грузом нависли над березовой рощей, которую хорошо было видно в окно.  Ветер подхватывал серую, пожухлую листву, перемешивал ее с пылью, и дымным облаком затягивал просвет в окне. Взгляд Сергея был обращен куда-то далеко-далеко. Мне казалось, что он что-то отчетливо видит там, по другую сторону увядающей природы.   Тревога. Тревога заполнила все мое существо. Он голодный...

   Выяснив, что дом Сергея не в селе, а на хуторе, где-то в районе заброшенной свинофермы, сразу после уроков, полная решимости я направилась в указанном направлении. Отчетливое осознание того, что истощение и полное отсутствие стимула  у Сережи — это бедствие всего судна, судна по имени семья, заставляло меня ускорить шаг и буквально бежать навстречу промозглому ветру. Что происходит в его жизни и отчего рвутся все нити надежды, за которые так отчаянно хватаюсь я, а он всякий раз отпускает их, и летит в беспросветную бездну — это не давало мне покоя и совершенно изматывало. Я лишалась сил, но и на этот раз пыталась их найти.
 
   Дорога путалась меж оголенных склонов холмов. Дальше пролегала через лес.У самой опушки леса отчетливо проявился силуэт человека. Показалось, что это он, Сергей. Но на мои призывы человек не отозвался. Он буквально растворился в серости лесной полосы, но его присутствие и сопровождение я ощущала всю дорогу.

   Барак, явно горевший, состоял из двух частей. Одна обвалившаяся, обугленная, заросшая густым кустарником за многие годы, а вторая морильно-черного цвета щерилась пробоинами  почти выпавших оконных фрамуг. Некоторые сомнения о возможном проживании здесь людей меня на миг остановили. Но у барака сидел человек с костылем и пристально смотрел на меня мутными глазами. Из невнятного диалога с ним (человек был явно в измененном состоянии), я убедилась в том, что пришла верно. Это был сосед моего ученика.

   Едва приоткрыв дверь, меня почти наповал свалила жуткая вонь. Было темно и нельзя было рассмотреть куда я вошла и на что наступаю. Под ногами было что-то мягкое, почти жидкое. От жуткого запаха у меня потемнело в глазах, поэтому электрический свет был бы бесполезен. На ощупь я нашла еще одну дверь. Отварив ее без особых усилий, вошла глубже. Это была маленькая кухня с кирпичной, полуобрушенной печью . На печке стояла открытая фляга с брагой. Мебели в помещении не было, только косой предмет, немного напоминавший стол. Краска  облупилась.  Отслаиваясь, каждый слой являл новый и казалось, что материал, из которого этот предмет был когда-то изготовлен не имеет никакого отношения к древесине. Вокруг него валялись сухари. Из глубины комнаты вышел совершенно голый ребенок. На вид ему было года три. Следом еще один и еще... Дети были совершенно голые. Босыми ножками они неуверенно ступали навстречу мне. За ними вышел мальчик лет шести, в длинной, серой, до пола майке, с оторванной бретелькой. Подошел вплотную ко мне, дернул за подол пальто и произнес : «Теть, дай хлеба...».

   Опомнилась я на улице. Жадно вбирая  холодный воздух и подставляя лицо мелкому дождю, пыталась кричать, звать на помощь, но понимала, что в моем вопле нет звука...

- Что вы, кричите. Я давно здесь. Я за вами шел, думал, что передумаете...

Сергей стоял рядом и ковырял палкой в грязи. Он не смотрел на меня.
 
- Если я ночью не пойду в птичник, не украду там курицу или еще чего, они умрут.
- А где же...
- Мать третью неделю не появляется. Где-то пьет.
- А отец?
- Хм...Вы б еще бабку вспомнили! Раньше они вместе пили, но хоть дома...
- Но как же.... Дети...
- Как, как... каком... - обозленно ответил Сергей.
- Тебя поймают. Рано или поздно поймают... Потом колония...
- Ну не поймали же... Фу, ты, скажете тоже...Как там у вас в упражнении сорок три - «После дождя», что ли...?

К моему изумлению Сережа громко прочитал строки А.Я.Яшина из упражнения учебника:
"Дождик прошел по садовой дорожке.
Капли на ветках висят, как сережки.
Тронешь березку — она встрепенется
И засмеется. До слез засмеется...»
А потом добавил: «Что, не смеется теперь, не поется?».

   Собрав всю волю, какой я только обладала, с настойчивостью и спокойствием велела Сереже взять дрова и занести в дом, потом дала ему денег и отправила в сельский магазин за продуктами.

   Дрова в печи потрескивали, пламя огня  согревало и едва освещало лица детей, укутанных в старое, ватное одеяло. Дети молча наблюдали за мной. А я, глядя на них, видела те самые астры, которые наполнили мой класс первого сентября. И этот букет осенних цветов фиолетовым пламенем горести и ужаса за безвинно страдающих детей полыхал в моем сердце.

   Решением Сельского совета семья Сергея временно получила комнату в общежитии села. Сереже выхлопотали путевку в ПТУ. Казалось, что он был вдохновлен тем, что сможет получить образование, профессию, сможет заботиться о своей семье. На выделенные деньги ему купили новую одежду и школьные принадлежности. Однажды, он вошел в класс  особенно торжественно. Белоснежная рубашка и тщательно отутюженных брюки подчеркивали его собранность, а белоснежные волосы, гладко уложенные, очерчивали красивую форму его головы. Аккуратный и собранный он выполнил все задания, четко отвечал у доски. Это был первый и, наверное, единственный день, когда он получил отлично. Больше я никогда не видела его в школьном классе. Он перестал ходить в школу.

  Решался вопрос о лишении родительских прав матери Сережи. Она на какое-то время исчезла из села. А когда вернулась, было отчетливо видно, что она ждет еще одного ребенка.

   За окном было сыро и холодно в тот день, когда в дверь класса кто-то робко постучал. Дверь отворилась. На пороге стоял Сергей. В руках он держал аккуратно сложенную стопку недавно купленных вещей, за его спиной рассыпались горошинки в одинаковых шапках и пальто. Лица детей бледные, худые — его братья, а в сторонке стояла беременная женщина и горько-горько плакала.

- Ничего не надо. Я вас очень прошу. Не надо. Пожалуйста. Не лишайте ее родительских прав.  Не отдавайте детей в Детский дом. Мы пропадем друг без друга...

  На мгновение я перевела взгляд на класс. Темно-фиолетовые астры заполонили все пространство, в глазах стало темнеть... За окном шел черный дождь. Помню черное небо - зияющая пропасть. И ничего кроме холодной бездны...

***
Осень... Астры.

Что-то должно быть больше,

Чище,  чем просто,  правда.

Жизнь… Она часто горче

Черного шоколада.

Дети безбожной ночи

Смотрят  печально в небо,

А между звездных строчек

Видят краюху хлеба…

И отцветают астры –

Где-то звезда упала.

Видел цветенье астр ты,

Школьного после бала?

Вихри цветных узоров

Осени  безучастной...

Астрами  колких взоров

Дети глядят несчастно.

 
Осень…  И снова астры…

Как же они прекрасны!