О себе

               
Об авторе Леонтьеве Алексее Васильевиче.

    «Мы дети довоенные, наш год тридцать седьмой. Мы все военнопленные, плененные войной» - обращается он к своему другу.
Сразу после войны 4 года в детском подмосковном санатории «Баковка». Школа, институт, 36 лет работы экономистом в строительно-монтажном тресте «Коксохиммонтаж».
Стихи как редкое увлечение, искренние, довольно музыкальные, написанные не без влияния русских поэтов от Пушкина до Есенина.
В них звучат, и гражданские мотивы, и  вечные темы дружбы, любви к женщине, к природе и вообще к жизни. «Мы любим жизнь, какая она есть: с тревогами, печалями людскими и редкой радостью, мелькающей меж ними, как счастья будущего весть»
Надеюсь, что многие из его стихов понравятся читателям от молодого до пожилого возраста.

Член Союза журналистов                Валентин Карпов.          




 ***

Я красивый парень,
только ростом мал.
Глаз мой черно-карий
многое видал.
Повидал я горе,
повидал я радость.
Горя было море,
радости - лишь малость.



***

Двадцать три мне уже, двадцать три.
Все светлее румянец зари.
Скоро солнце взойдет над землей, -
я воспряну мятежной душой.

Отрекусь я от лени и сна,
будет петь соловьями весна,
раззвенят серебром тополя -
запою с соловьями и я.

Запою про веселую жизнь,
про лучистую синюю высь,
про разлив по прибрежным лугам,
про базарный лесной птичий гам.

Воздух влагой хмельной напоен,
я в березы и сосны влюблен.
Без вина будет пьяным любой,
если в сердце проснется любовь.


***

Я, наверное, очень старый -
мне уже двадцать восемь лет.
И от жизни давно устал я
и без страха смотрю на смерть.

Опадают с ветвей жизни листья -
дни без радости и огня.
Ах, такая мне жизнь ненавистна,
обошла судьба счастьем меня.

С детства радости мало я видел,
настоящее грустью полно,
и на завтрашний день я в обиде -
кроме смерти не ждет ничего.

Но пока еще верю я в силы,
силы разума и добра.
Прежде чем доберусь до могилы,
чашу жизни допью до дна.

Умереть никогда не поздно, -
наша жизнь, как ручей, коротка,
как цветение мака, иль просто
дуновение ветерка.


***

Я не фотограф, я поэт.
В цепи душевных изменений
ищу неизгладимый след,
дошедший к нам в веках сомнений.
И в отношениях людей
ищу зерно тепла и света,
хранимое для лучших дней,
увы, где нет уже поэта.
Но где любовь к стихам жива,
любовь к природе, к человеку,
где солнце, зелень и трава
заменят жалкую аптеку.
И гармоничный человек
сольется с матерью-природой,
с цветеньем нив, с теченьем рек,
и с песней леса, мудрой, гордой.




Элегия

Года бегут, и ты бежишь за ними,
как раб, привязанный к коню.
Споткнешься где - и вспоминай в помине,
лопух лишь вырастет на твоей могиле
и тот сгниет под  осень на корню.

Зачем так жить, без пользы и без цели,
без радости, без солнечной любви?
Ведь лучшие года твои уж пролетели,
мечты былые замели метели,
а без мечты лишь лед в крови.

С каждым годом мне все труднее
жизнь влачить никчемную свою,
мой горизонт все уже и темнее,
все безысходнее тоска моя и злее, -
я песнь последнюю, наверное, пою.

1964

         ***

Я страшно одинок. Никто не понимает
ни чувств моих, ни мыслей, ни стихов.
Я одинок, душа моя страдает,
как бедный мученик, от всех земных грехов.

Искал я тщетно смысл жизни
в друзьях, в любви, и в книгах и в вине,
хотел полезным быть своей отчизне,
но лишним человеком стал я в ней.

Ничто не радует, ничто уж не печалит -
надежды юности давно погребены.
И остается лишь от берега отчалить,
чтоб никогда не возвращаться в эти дни.



                Маме

Ставь скорее, мама, самовар -
сын приехал очень не надолго.
Вижу - поседела голова
и в морщинах залегла тревога.

Рада ты приезду моему,
но зачем же слезы в этот вечер?
Дай-ка я их с щек твоих сниму -
плачешь ты в разлуке и при встрече.

Успокойся, милая, не плачь!
Дай-ка лучше наколю я чурок.
Будем пить душистый крепкий чай,
буду я к тебе внимателен и чуток.

Расскажи мне, мама, как живешь.
Впрочем, знаю я и без рассказа,
что частенько ты грустишь и ждешь
нашего свиданья дня я и часа.

Знаю я, здоровьем ты слаба -
жизнь нелегкая тебе досталась.
Говоришь - “Такая уж судьба,
что молиться богу лишь осталось”.

Ты боролась всю жизнь с нищетой,
отражая напасть за напастью,
согреваясь одной мечтой -
будет сын твой опорой под старость.

Но и мне не совсем повезло -
с детства болен, без радости юность,
я как лодка с разбитым веслом,
что волной до краев захлестнулась.

Но ни к месту при встрече печаль.
Дорогая, я рад, что мы рядом,
пьем душистый искристый чай
и друг с друга не сводим взгляда.

1967

    ***

Мне тридцать три - известный возраст -
года Христа и Муромца Ильи.
Один  распят был на гвоздях на острых,
другой с печи сошел,
чтоб кровь врагов пролить.

И я распят на перекрестке жизни,
и голову мою гнетет вопрос,
куда идти, где  буду я не лишний,
кому поверить можно бы всерьез?

Где жизни смысл, где первопричина
всех неурядиц наших, зол и бед?
И разница какая меж мужчиной
и женщиной - ответь мне людовед.

Быть может, женщина -  начало всех начал,
Надежда, Вера, Нежность и Любовь.
Как после бури кораблю причал,
когда не страшен пенистый прибой.

А может, истина растворена в вине?
И потому так люди пьют и пьют,
а дна в бутылке  и в стакане нет.
И путь один - в кладбищенский приют.

И может, труд - основа всех основ,
но труд любимый, по душе который,
Чтоб каждый день как в первую любовь,
как в бой идти, на жизнь иль смерть готовый.

     ***

Мне исполнилось тридцать восемь,
Сердце снова вошло в берега.
Лето, лето в разгаре, но осень
машет желтым платком мне с бугра.

Я по горло устал одиночеством,
перед смертию страхи прошли,
и на детство смотрю и на отрочество
из космической, словно, дали.

И по-прежнему мать мне опорою,
остальные - друзья до поры.
Где же, где та любовь, которая
продолжением станет моим?



Дачные страждания

Я лежу под туей
зеленеет туя.
И не надо мне, друзья,
никакого... хрена.

Желтая рябина,
красная рябина,
дуб, береза, липа, клен –
вот моя дружина.

Яблоня и вишня,
слива и смородина,
и крыжовник и клубника –
вкус и запах  Родины.

Выйду в огород я,
выйду я на речку.
В праздник можно в храм пойти
и поставить свечку

За родных и близких,
больше не живущих,
уж давно на небеса
или в ад зовущих.

Подождите, милые,
мы ведь не дожили.
Разрешите – поживу,
рано быть в могиле.

Есть еще желанья,
есть еще стремленья.
А когда все надоест –
разрешу сомненья.

6.08.98.



Вахтерская

Стоишь вахтером на проходе
и проверяешь пропуска,
и при любой плохой погоде
всегда на взводе ты слегка.

Мелькают лица и фигуры,
и отметая мужиков,
встречаешь женские натуры,
когда готов без дураков

Ты восхищаться удивленно,
как в галерее у картин
от нас веками отдаленных
Екатерин и Магдалин.

Глядишь оценивающим взглядом
в анфас, и в профиль и во след,
как крутят бедрами, фасадом,
а ведь давно уж лыс и сед.

Но кровь играет еще в жилах,
еще фантазии живут,
когда в объятьях девы милой
находишь сладостный уют.

А кто газетой увлечется –
финал единожды таков:
на замечания найдется
Чулков, Живанов, Миляков.

7.12.02