Не толочь...

1.

Не толочь
в ступе
струпьев
телесности -
речи
небом
живой,
в ночь
впадать,
как в прибой
огневой,
фоновой
темнотой
век - закрытых на веки,
поднебесности
хлеба
в тетрадь -
не пускать,
свечи
строчек
бессрочных,
водой
речевой
омывающих прах - зажигать,
перед тем, как парами
Божьего дара,
проходными дворами
судьбы болевой
достигать
выси той,
что клубится над головами
метаморфозно-скульптурными облаками,
заставляющими разверзать
пустотой
дорожденья -
стихотворенья
уста,
легионом очей
ночью чернорабочей,
инкрустированные сквозь тлен
неотменный,
Вселенной
озвученной
лебедиными
гимнами,
обнимать
благодать:
разрывать
клетки львиные
неуживчивостью в программе
эталонов
салонов
тиранопоклонных,
их разводы турусно-колёсные -
прозябанием
ближнего в дальних
над проверенными
доверием
к исповедальным
в сердце далям
нездешним словами -
низвергать,
становиться зимой -
неизбывными вёснами
там, где тать -
воровать
не имеет
возможности,
доверять
Божьей
милости,
её непреложности
в мире том,
что - не дом,
ибо - чуждым душе человеческой веет,
пусть не каждый,
понять тебя в этом сумеет,
это то, что не сможет
однажды,
гибель плоти, живущих
всех ждущая -
взять
и отнять...


2.

Не толочь в ступе струпьев телесности - речи - небом живой,
в ночь впадать, как в прибой огневой, фоновой темнотой век - закрытых на веки,
поднебесности хлеба в тетрадь - не пускать,
свечи строчек бессрочных, водой речевой омывающих прах - зажигать,
перед тем, как парами Божьего дара, проходными дворами судьбы болевой
достигать выси той, что клубится над головами метаморфозно-скульптурными облаками,
заставляющими разверзать пустотой дорожденья - стихотворенья уста,
легионом очей ночью чернорабочей, инкрустированные сквозь тлен неотменный,
Вселенной озвученной лебедиными гимнами, обнимать благодать:
разрывать клетки львиные неуживчивостью в программе эталонов салонов тиранопоклонных,
их разводы турусно-колёсные -
прозябанием ближнего в дальних над проверенными доверием к исповедальным в сердце далям нездешним словами -
низвергать,
становиться зимой - неизбывными вёснами
там, где тать - воровать не имеет возможности,
доверять Божьей милости, её непреложности
в мире том, что - не дом, ибо - чуждым душе человеческой веет,
пусть не каждый,
понять тебя в этом сумеет,
это то, что не сможет однажды,
гибель плоти, живущих
всех ждущая -
взять
и отнять...


___________________________________________________
Город

Уже за версту,
В капиллярах ненастья и вереска
Густ и солон тобою туман.
Ты горишь, как лиман,
Обжигая пространства, как пересыпь,
Огневой солончак
Растекающихся по стеклу
Фонарей, - каланча,
Пронизавшая заревом мглу!

Навстречу курьерскому, от города, как от моря,
По воздуху мчатся огромные рощи.
Это галки, кресты и сады, и подворья
В перелетном клину пустырей.
Все скорей и скорей вдоль вагонных дверей,
И - за поезд
Во весь карьер.

Это вещие ветки,
Божась чердаками,
Вылетают на тучу.
Это черной божбою
Бьется пригород тьмутараканью в падучей.
Это люберцы или любань. Это гам
Шпор и блюдец, и тамбурных дверец, и рам
О чугунный перрон. Это сонный разброд
Бутербродов с цикорной бурдой и ботфорт.
Это смена бригад по утрам. Это спор
Забытья с голосами колес и рессор.
Это грохот утрат о возврат.Это звон
Перецепок у цели о весь перегон.

Ветер треплет ненастья наряд и вуаль.
Даль скользит со словами: навряд и едва ль
От расспросов кустов, полустанков и птах,
И лопат, и крестьянок в лаптях на путях.

Bоедино сбираются дни сентября.
В эти дни они в сборе. Печальный обряд.
Обирают убранство. Дарят, обрыдав.
Это всех, обреченных земле, доброта.

Это горсть повестей, скопидомкой-судьбой
Занесенная в поздний прибой и отбой
Подмосковных платформ. Это доски мостков
Под клиновым листом. Это шелковый скоп
Шелестящих красот и крылатых семян
Для засева прудов. Bсюду рябь и туман.
Всюду скарб на возах. Bсюду дождь. Bсюду скорбь.
Это - наш городской гороскоп.

Уносятся шпалы, рыдая.
Листвой оглушенною свист замутив,
Скользит, задевая парами за ивы,
Захлебывающийся локомотив.

Считайте места. Пора. Пора.
Окрестности взяты на буфера.
Окно в слезах. Огни. Глаза.
Народу! Народу! Сопят тормоза.

Где-то с шумом падает вода.
Как в платок боготворимый, где-то
Дышат ночью тучи, провода,
Дышат зданья, дышат гром и лето.

Где-то с шумом падает вода.
Где-то, где-то, раздувая ноздри,
Скачут случай, тайна и беда,
За собой погоню заподозрив.

Где-то ночь, весь ливень расструив,
На двоих наскакивает в чайной.
Где же третья? А из них троих
Больше всех она гналась за тайной.

Громом дрожек, с аркады вокзала,
На краю заповедных рощ,
Ты развернут, роман небывалый,
Сочиненный осенью, в дождь.

Фонарями, и сказ свой ширишь
О страдалице бальэтажей,
О любви и о жертве, сиречь,
О рассроченном платеже.

Что сравнится с женскою силой?
Как она безумно смела!
Мир, как дом, сняла, заселила,
Корабли за собой сожгла.

Я опасаюсь, небеса,
Как их, ведут меня к тем самым
Жилым и скользким корпусам,
Где стены с тенью мопассана.

Где за болтами жив бальзак,
Где стали предсказаньем шкапа,
Годами в форточку вползав,
Гнилой декабрь и жуткий запад.

Как неудавшийся пасьянс,
Как выпад карты неминучей.
Nonny soit qui mal у реnsе:
Нас только ангел мог измучить.

В углах улыбки, на щеке,
На прядях алая прохлада.
Пушатся уши и жакет.
Перчатки пара шоколадок.

В коленях шелест тупиков,
Тех тупиков, где от проходок,
От ветра, метел и пинков
Боярышник вкушает отдых.

Где горизонт, как рубикон,
Где сквозь агонию громленой
Рябины, в дождь бегут бегом
Свистки и тучи, и вагоны.

1916 год

Борис Пастернак