Непутёвые заметки. Аткарский вояж

Автобус крошечный,
Уютней, чем Икарус
Ни силы не жалея, ни колёс
Во всю, спеша, дорогой до Аткарска,
Нас, словно в сказку,
В жизнь другую вёз.
По всей России пушкинские встречи.
Гостиные, балы и вечера.
Две сотни лет уж дата недалече
И мы о том узнали не вчера.
Что было сил, готовились, учили
Романсы, песни, танцы и стихи.
Как будто бы в душе копили силы,
В дороге были собрано тихи.
Мы, бросив все дела, пустились в путь,
Чтобы за грань веков перешагнуть.
Охота, братцы, хуже, чем неволя.
А коли так – и горе не беда
Позёмка и заносы в чистом поле.
Мы позже всех приехали туда.
Несём костюмы, сумки, инструменты.
«Где отвели нам тут «апартаменты»?
Вошли, чуть было не упали с ног.
«Очаг культуры» всех поверг нас в шок.
Такого запустенья и развала
Я ни в одной деревне не видала.
Всех повели в обшарпанную залу.
Здесь было, кроме нас, гостей немало.
Здесь спорили, шутили, волновались,
Стихи читали, тут же распевались.
Без всяких церемоний и стесненья
В костюмы облачались в то же время.
Мы, так же как и все, переоделись.
Всё повторив, настроились, распелись.
И каждый был уж к выходу готов,
Но мы его прождали пять часов.
И чем же только мы не занимались.
Перекусили, чем послал нам бог
И по сараю этому слонялись,
Стараясь не сломать при этом ног.
Сидели в зале, кто поскольку смог.
Текла на сцене тускло и уныло
Пародия на то, что вроде б было
Поэта жизнею от соски до могилы.
Не меньше часа Натали сидела
И на свечу задумчиво глядела.
Потом раздался жуткий топ и вой,
Цыганки вдруг нахлынули толпой.
Трясли подолами и дёргали плечами,
Ногами мимо музыки стучали.
Ах, бедный Пушкин, вдруг бы ты явился…
С ума б сошёл  и, верно б, застрелился.
Уж над тобой поиздевались всласть.
А в перерыве  «музыка» неслась.
Что было сил вопила Пугачёва,
Как будто бы рассудком не здорова,
Что кто-то там  давился и икал
И к мерзости помалу привыкал.
Мозги вскипают, не хватает слов
И это после Пушкина стихов.
Про перерыв хочу сказать отдельно.
Жюри высокое осатанев смертельно,
Просмотр прервало в довершенье бед,
Часочка на два скрывшись на обед.
Ещё нуднее время потянулось.
Я в уголочке на плакат наткнулась.
Едва мои не подкосились ноги-
Что вижу я! Некрасовские строки!
И прочих завершением чудес
Чуть ниже подпись «Пушкин и А.С.»!...
Пишу и на саму себя дивлюсь –
Совсем невыносимой становлюсь
Ну, от чего я написать забыла
Что, кое - что и спелось очень мило.
Немногие, но были номера,
Которые пошли бы на «Ура».
Немало строк прочитано прекрасных
Так искренне, взволнованно и страстно.
На сером фоне их как искры замечаешь,
И сразу как-то на душе легчает,
Что не у всех ещё угасли души
И есть что посмотреть и что послушать.
Ну вот, теперь совсем другое дело
Я оправдаться, кое - как, сумела.
Я на других порядком отвлеклась.
Пришёл черёд рассказывать про нас.
Когда терпенью подошёл конец,
Над нами всё же сжалился творец.
Пред нами зал, в нём публики едва
Набралось,  может быть, десятка два.
Жюри высокое (их двое было),
Мне первый не знаком, но с виду милый.
С брезгливою гримасою другой,
Знаком до слёз, ну чуть ли, ни родной.
Большой мудрец на малые дела.
Его я втайне «Козликом» звала
За едкий нрав, за дикое упрямство,
И взбалмошной души непостоянство.
Ему была особенность одна, наверно,
От нечистого дана.
Мог восторгаться он и тут же нагрубить
И едким словом наповал убить.
Но дело в том, что резкость или грубость
Душе милей, чем чопорная тупость.
И, грех о том бы было умолчать,
Что с ним нам не приходится скучать.
Вначале наш «любезный генерал»
На нас, для вдохновенья, наорал,
Мол, никаких вам сорока минут
На ваши фигли-мигли не дадут.
И, вобщем, будьте так любезны, братцы.
За четверть часа с глаз моих убраться…
Немного мы, конечно, растерялись,
Но, вобщем-то, не очень испугались.
Звучит рояль негромко, чуть устало,
На нём Танюша Груздева играла.
Прелестное создание, она
Божественные извлекала звуки,
Как ласточки легко
Порхали руки по клавишам.
 Какая-то волна тепла и света душу омывала
И уносила прочь.
Исчезли с глаз и сцена,
И ряды пустого зала.
И унесло в пучину лет назад.
И времени былого аромат
Уж веял над моею головою,
И завладел и телом, и душою.
И перед взором мысленным предстала
Роскошная сияющая зала,
Где вальсы и мазурки танцевали,
Романсы пели и стихи читали.
Прекрасных дам роскошные наряды,
Мужей блестящих пламенные взгляды.
Звучала музыка, мерцали мягко свечи.
Там гения возвышенные речи
Стихами воспевали вновь и вновь
И славу Родины, и чистую любовь.
Недолгое, всего одно мгновенье,
Седого времени к душе прикосновенье
Но, видимо, оно коснулось всех
И принесло на сцене нам успех.
По ходу действа, где-то раза три
Усталое нам хлопало жюри.
Они, в конце концов, нас похвалили
И с миром восвояси отпустили.
Обратно мы не так уж торопились.
Отъехавши, вёрст пять, остановились,
Чтоб не спеша и с толком закусить
И наш успех, как водится, обмыть.
                Да, вот ещё о чем сказать забыла:
                Не так жюри сегодня удивило,
                Как то, что нами был почти доволен
                Маэстро строгий наш Талдыкин Анатолий.
                Когда рассказ свой думала вести,
                Я имена хотела обойти,
                Но рифма – вещь капризная такая,
                Да и прочтёт ли это кто?  Не знаю.
Весёлая беседа в единый гул сливалась,
Близился закат.
И мягкие тона на поле зимнем
Своею нежностью приковывали взгляд.
Прозрачно-голубой и чуть лиловый
В жемчужно-серый перейти готовый…
Нет, этих красок тонкую игру
Не передать ни кисти, ни перу.
     Вот деревушка в серости убогой
     И дивный храм, почти, что у дороги.
     Заброшенный, давно людьми забытый,
     Как на ладони, всем ветрам открытый.
     Прекрасный в строгости своей изящной,
     Весь устремленный ввысь, как бы летящий.
     Смотрю, не отрываясь,  чуть дыша.
     Какая же высокая душа
     Была у тех, кто создал это чудо?!
И как-то стало горько, стыдно, худо
Перед святыней устремлённой ввысь
За нашу всю теперешнюю жизнь.
Что о душе посмели позабыть,
Что верить разучились и любить.
Прекрасный и талантливый народ
В убогой пьяной пошлости живёт.
И о былом величье забывая,
Судьбу доверил кучке негодяев.
Как будто это всё кошмарный сон.
Уже почти столетье длится он.
Поля…
За горизонт стрелой 
Дорога белая летела.
Во мне натянутой струной
Душа и плакала, и пела…

Но вдруг, толчок. Машина, стоп!
Ура! Мы въехали в сугроб!
«Подъём, ребята!»
И, толпой, все из автобуса долой.
Толкаем.
Шутки! Звонкий смех!
Друзья, как я люблю вас всех!
Болезненно и беспредельно.
И всех, и каждого отдельно.
Привычки ваши и повадки
Достоинства и недостатки.
Любой из вас талантлив, ярок!
Вы для меня -  судьбы подарок.
И я меж вами лишь одна
 Неинтересна и скучна.
Некстати загрущу  немея.
Не очень как-то я умею
Забавный случай рассказать
Или беседу поддержать.
Кажусь, наверно, странной, каюсь,
Но быть другою не стараюсь.
А может, просто не могу.
Не пожелала  и врагу
Я бы заклятому,  наверно,
Иметь такой характер скверный.
Но вот опять поёт мотор.
Привычный женский разговор
Пытаюсь поддержать.
Про моду и детей, салаты и погоду.
Как лучше огурцы солить,
Белье стирать и щи варить.
И про себя, конечно, знаю,
Что я хозяйка никакая.
Рассеянность тому вина,
Но женской сущности верна
Нам в этой жизни от рожденья
Дано прямое назначенье:
Любить, терпеть, рожать, варить
И те же огурцы солить…
И, хоть какие времена,
А сущность женская одна.
За разговором, слава Богу,
Нас привела домой дорога.
Устала, а покоя нет.
Сижу – горит на кухне свет,
А за окном уже светает,
Петух поёт, собака лает.
Зачем пою? Зачем пишу?
Чего у Господа прошу?
О чём молюсь? О чём мечтаю?
Я и сама не очень знаю.