Ранетка

 Сосулька зреет бледным ликом,
В молитвах тая от сомнений.
В заре пылает неба свиток,
Тускнеют звёзд на нём каменья.
Как тяжела весною вьюга! –
В сырых одеждах хрипло стонет.
Грачи приветствуют друг друга,
В зрачках грачиных ночи тонут!
Веснущато рыжеет воздух,
Зимы разглаживая тени.
Бредёшь, похрустывая, возле
Озёр.
             Крадётся тихо темень...

Следы уходят в многоточья.
А ты спешишь под тогу ночи!

***


Солнце мартовским ранним подсолнухом
Сиротливому кланялось полюшку.
Просыпаясь медлительным олухом,
Мир глотал слюнки в мыслях о корюшке.
Тер бока и позёвывал,  охая,
Отрясая снега, мылся капельно.
Воздух грелся лучистою охрою,
Пах сосною и чем–то мечтательным...

Ветки, голодом зимним обглоданы,
Грели шрамы в сырой обнажённости.
Ветер пел высоко: «Небо подано!
Пейте в лужах его отражённости!»

Я, чутьём слыша волны зелёные,
Стать готовая огненным парусом,
Поднимала ресницы солёные,
Даль читала задумчивым Аргусом...

***

Кликуши вороны клеймили войну,
Клевали блестящие с неба монетки.
А я теребила рассвета кайму,
Качаясь печалью на тоненькой ветке!
Апрель крался долго – в снегах, по ночам.
Он пленником стал, но ушёл от погони.
Теперь он курил, ветер слушал, молчал
И тёр рукавом три звезды на погонах.
Но спал очень мало – тревожно, светло.
Глядел на часы наградные: «Осталось..?»
И всё-таки мне с ним, скорее, везло:
Под талостью детская грелась усталость.

Он, прятавший слёзы, смотрел сквозь меня,
Бессонье ворочал, крестясь, причащался.
Губами шептал, не тревожа огня.
Как чудо, прибыв, на глазах истончался...

А мне, разбазарившей страхи на смех,
Зиму пережившей, хранимой ранетке,
Осталось желание лета – на всех!
И тонкая, ветром поющая ветка...