Поэма о моих предках

В старину в земле сибирской
Только каторжники жили,
Да медведи по таёжкам
Шастали туда – сюда,
Далеко ль Расея, близко,
Золотишко люди мыли,
Ели белую рыбёшку,
Чистая была вода. 

А за Камнем, за Уралом –
Вся огромная Расея,
Но Сибирь гораздо больше
И манила с давних пор,
Мужику всегда всё мало,
Что пожнёт и что посеет,
Хлеба будет много ль нонче?
Вёл отдельный разговор.

Наши предки – все крестьяне,
Жили в Пензе и Тамбове,
А верней в уездных сёлах
Горе мыкали своё.
Баканов Петро, наш прадед,
Перебрался в город вскоре
Развозил по лавкам вещи,
В общем всякое шмутьё.

В кабаке любил он выпить,
Возвращался ночью поздней,
Жёнка Марья – молодуха
Трёп давала бороде,
Пётр никогда не брился,
Матерился с видом грозным,
Такова была житуха,
Не было другой нигде.

А в столице - Петербурге
У Столыпина – реформа,
Он решил крестьян безродных
Наделить – таки землёй,
А земля где? Так в Сибири,
Лошадям там хватит корма,
Накормить людей голодных
Выйдет всё само собой.

На завалинке однажды
Мужики табак курили,
Неизвестно, кто и начал
Тот заветный разговор,
Собирались день не каждый,
Хоть роднёй кругом все были,
День в хозяйстве отишачат,
Вечером бывает сбор.

Говорят, что в той Сибири
И тайга, и места много,
Из чего есть дом построить,
Пашню можно распахать,
А ещё казна оплатит
 Эту дальнюю дорогу,
Может быть рискнуть и стоит,
Нам ведь нечего терять.

Собирались долго ль, быстро,
Нам сейчас не очень важно,
Люди были молодые,
Значит лёгки на подъём,
Бакановы и Фролковы
Подготовилися каждый
И пустились в авантюру
В понимании моём.

У Фролковых – Вере годик,
Зубы режутся - всё плачет,
Бакановы не успели
Никого ещё родить,
С Тимофеем - брат Афоня,
Да с женою - как иначе,
Да дочурки - малолетки,
Ловкие под стол ходить.

Расселились по Сибири
От Едета до Тайшета,
Через год в Тайшете Дуня
Баканова родилась,
Жили – жили, не тужили
От заката до рассвета,
От рассвета до заката
Жизнь нелегкая велась.

В мире порохом запахло,
Николашка – царь российский
С ихним кайзером Вильгельмом
Что-то там не поделил,
Мужиков берут в солдаты,
Из Сибири путь не близкий,
На войну в теплушках скотских
Жребий путь определил.

Баканов остался дома
За лесами и полями
В деревеньке близ Инголя,
Что Сорокино звалась,
Тимофей Фролков, ведомый
Царскими офицерами,
На врагов пошёл в атаку,
Кровь солдата полилась. 

Так прошло в заботах время
И в деревне, и в окопе,
Главное, конечно выжить,
Авось может, пронесёт,
Тимофея по раненью
Из воюющей Европы
Отпустили на деревню -
На собаке зарастёт.

В Петербурге вновь событье  -
Революцией зовётся,
Царь отрёкся от престола,
Демократия у них,
От неё одни убытки,
Если смута же начнётся,
То в тайге не страшен голод,
Вдалеке от бед лихих.

У Фролковых – посиделки
При коптилке вечерами,
Что ещё зимою делать,
Время медленно идёт,
Приходили: поп, учитель,
Разговаривали сами
Про политику, про цены,
Что ещё произойдёт.

А за печкой в закуточке
Девочка-десятилетка
Молча пряжу себе пряла,
Верою она звалась,
В лёгком ситцевом платочке
Скромница и не кокетка,
Грамоту она не знала
И учиться не рвалась.

Предлагал учитель Вере
Научить читать те буквы,
Что корячились словами,
Заголовками газет,
О старинной нашей вере,
И принял Христос, как муки,
Чтоб сама читала книги,
Но сказала Вера - нет.

Прожила она в дальнейшем
Девяносто два годочка,
Расписаться не умела,
Ставила простейший крест,
Родила она три сына,
Бог послал ещё двух дочек,
Никогда не покидала
Наших притаёжных мест.

Здесь опередив событья,
Я забрался в наше время,
Рассказав, что дальше будет
Через восемьдесят лет,
А тогда в пылу полемик,
Засадивши ногу в стремя,
Комиссары и бандиты
Натворили много бед.

И беда – таки случилась
У Фролковых в год несчастный,
Тимофей повёз пшеницу,
Чтоб перемолоть зерно,
А что дальше совершилось,
Выглядело всё ужасно,
Мёртвого в телеге кони
Привезли домой его.

Так семья осиротела
Без отца и без кормильца,
Бабка Анна и девчонки
В раз осталися одни,
Но кому какое дело,
Если в ножки поклониться,
Может с голоду не сдохнешь
В неспокойные те дни.

И сошлась с вдовцом семейным,
У того детей побольше:
Танька, Вера да два Петьки,
Раз так батюшка назвал,
Родился сыночек местный,
Голосист, да больно тощий,
Сколько видели те детки,
Кто бы это только знал.

Вновь вернемся к Бакановым,
Что в Сорокино осели
Возле Юшина болота,
Домик виден на краю,
К временам привыкли новым,
Приспособиться хотели,
Поликарпыч - мужик тёртый
И берёг свою семью.

Случай был такой: зимою
Завязалась перестрелка,
Кто здесь белый, а кто красный-
Неизвестно никому,
Бакановы всей семьёю
Посигали в подпол мелкий
Дуня задержалась разве
Непонятно почему.

Пуля вжикнула случайно
Возле самого височка,
Отколов от стенки щепку
И повесилась на мхе,
Жить ты будешь изначально
Долго – долго, наша дочка,
Видишь Дунька смерть – зацепку,
Что висит на волоске.

Это Пётр Поликарпыч
Говорил, когда всё стихло,
Голиков белобандитов
В Кочерёжку всех угнал,
Он из Талкино примчался,
Молодой, дюже сердитый,
В нём писателя Гайдара
Никто просто не признал.

Лихолетье завершилось
И зажили все спокойно,
Пашню сеять, баб лелеять,
Кто - своих, а кто - чужих,
Колесо скрипя, крутилось,
Сыты стали все, довольны -
Там в пригоне овцы блеют,
Боров, хрюкнув, здесь затих.

Везде в мире очень просто,
Только не у нас в России,
Государство богатеет,
Значит и народ живёт,
Беднота, как те коросты
На хребте кобылы сивой,
Толку нету никакого,
Да хомут до боли жмёт.

Из  Москвы   приказ  приходит:
Срочно  всем  вступить  в  колхозы,
Кто  не  вступит  -  не  пеняйте,
Раскулачим  в  тот же миг,
Шевеление  в  народе,
Потянулися  обозы,
В край  Нарымский  поезжайте,
Вашей  жизни  цена  - фиг.

Хорошо,  что  мои  бабки
И деды  не  стушевались,
Под  раздачу  не  попали,
Как Еременко  попал,
Тот, собрав  детей   в   охапку,
Только  сопли  развевались,
В ссылку дальнюю с  прабабкой,
Сжавши  зубы  уезжал.

Щербаковский   дом  отняли,
«Беднота»  в нём  поселилась,
Хоть  Карпуха  уже с  Верой
И  вступить   успел  в  колхоз,
Но  не  долго  та   ватага
В  ихнем  доме  веселилась,
Вера  оказалась  смелой,
Выгнав «бедных»  на  мороз.

До  сих пор  я  удивляюсь
Нашей  Вере  Тимофеевне,
Ведь  в  ЧК  окно  светилось
Вплоть  до  самого  утра,
И  не кто  её  не  тронул
Во Сорокино -  деревне,
Сердце  в  пятках  видно  билось,
Но  она  была  права.

А  в  колхозной  жизни дальше
Свои  прелести  бывали,
Трудодень  тебе  начислят
И  в  тетрадку  занесут,
Если  же  опасны  мысли
Да в  частушку  попадали,
То  певцу  мозги  прочистят,
Лет  на  десять  упекут.

Пред  войною  в  сорок  первом
Отцу  было  ровно  десять,
Мать  моя  гораздо  младше,
Ей  два  годика  всего,
Мужиков  забрали  первых
Деревенских через  месяц
И  с тех  пор парёнок  сладьше
Не  едали  ничего. 

В войну Пётр Поликарпыч,
Пока Карп громил фашистов,
К Марьиной племяннице
Захаживал всегда,
Надевал тулупчик старый,
Бородой тряся ершистой,
Веру я пошёл проведать,
Как живёт она одна?

Говорил супруге Марье,
Брал с собою дратву, шило,
Починить пимы девчонкам,
Кто поможет бедным им,
Отправлялся в Кочерёжку,
Говорят - такое было,
Шёл по - родственному в гости
Он к своим, а не к чужим.

Страшная  война  продлилась,
Знают  все  четыре  года,
Дед  Иван  контужен  взрывом,
Глаз  на  фронте  потерял,
Сколько  горя  приключилось,
Сколько  полегло  народа,
Карп  смертельно наш был ранен,
В  этот  раз не  устоял.

Он  погиб  в  средине  марта
Под  Катовице, что  в Польше
И на братской  той  могиле
Установлен   обелиск,
Я  нашёл  на  школьной  карте
Город тот,  о   если  б  дольше
Деда ангелы  хранили 
От  судьбы  смертельных  брызг!

Но история  коварна,
Не войти  в ту реку  дважды,
Раз  в которой  искупался
И те воды  унесло,
Как  дивчина она  гарна,
Это точно знает  каждый,
Но а если  ты  попался,
Получай  за  всё  село.

Май – весна, Сибирь – деревня,
Из района  председатель 
Долгожданную  победу
На  коне  верхом  привёз.
Ликовали  все,  смеялись,
Вот вернутся с  фронта  бати,
Только Нюра  Щербакова
Мокрая  была от  слёз.

Годы же сороковые -
Тяжелы  да  и  голодны,
Сталин  из Кремля  всё  видит,
По ночам совсем не спит,
Думали в  деревне  люди,
Но зато мы все  свободны,
Пусть попробуют  обидеть,
Наш Союз не лыком шит.

Подросли  в деревне  дети -
Безотцовщина  сплошная,
Кто - доярка, кто - свинарка,
Ну, а кто средь лошадей,
Мой  отец  уехал  в город,
Жизнь  полегче там - другая,
Средь  телят  осталась Нюра
Заработать трудодней.

Возвращалася однажды
Летним вечером в потёмках,
Отворила лишь калитку,
Ей навстречу – пёс чужой,
В миг перемахнул заборчик,
Обмерла совсем девчонка,
Волк то был, видать голодный,
Ну, а кто ещё такой?

А в году  пятьдесят  третьем
Умер Сталин – все рыдали,
Нам теперь, не знавшим это
Затруднительно  понять,
Моего  отца  - студента
В армию  служить призвали,
Мать – учётчица в  колхозе,
Ленин всех учил считать.
 
Перебралася   с  подружкой
Из  Сорокино  в  райцентр,
Денег чтобы  заработать,
А не палки  -  трудодни,
На хлебоприёмном пункте
И в мороз,  и в дождь,  и в ветер
Поработала на совесть
И по сменам, и в пыли.

Отслужил отец  три  года,
Но  жить в  город  не  поехал,
Поселился  он  у  брата,
Дяди  моего Ильи,
Положили спать меж  девок,
Ох, досталось б на  орехи,
Если выбрал бы другую,   
А не мать мою в те  дни !!!

Я на этом  закругляюсь,
Вам  и  так  понятно  стало,
Чем  закончилося   дело  -
Зародилася  семья,
Новый  дом  они  срубили,
Даже без дверей  сначала -
Одеялом  закрывали,
Там  и  появился  я.
      СН  06.01.08.