Календарь поэзии. 04 февраля

Сегодня день рождения одного из любимых Мышалетских поэтов.


 
Дмитрий Борисович Кедрин родился 4 февраля 1907 года в Донбассе (Украина) на Богодуховском руднике — предшественнике нынешнего города Донецка, недалеко от Екатеринослава (ныне Днепропетровск). Его дед по матери вельможный пан И. И. Руто-Рутенко-Рутницкий имел сына и четырёх дочерей. Младшая — Ольга родила вне брака мальчика, которого усыновил муж Ольгиной сестры Людмилы Борис Михайлович Кедрин, давший незаконнорождённому свои отчество и фамилию.
После смерти в 1914 году приёмного отца Дмитрий остался на попечении матери Ольги Ивановны, тёти Людмилы Ивановны и бабушки Неонилы Яковлевны.
Воспитанный на сказках А. С. Пушкина, стихотворениях М. Ю. Лермонтова, Н. А. Некрасова, Т. Г. Шевченко, Дмитрий рано почувствовал тягу к поэзии. Его первые стихи появились в газете Днепропетровского губкома комсомола «Грядущая смена» в 1924 году, а уже в следующем году он стал штатным сотрудником этой газеты, возглавил отдел рабочей поэзии. Так началась его литературная деятельность, хотя сам Дмитрий Борисович считал её началом опубликование в 1928 году в московском журнале «Октябрь» поэмы «Казнь». С этого времени его стихи стали появляться в журналах «Молодая кузница», «Прожектор», в газете «Комсомольская правда».
В 1929 году он попал в тюрьму за «недонесение известного контртеррористического факта». Оказалось, что у его приятеля отец был деникинским генералом, а Дмитрий Кедрин, зная об этом, на него не донёс. За это он был осуждён на два года, провёл за решеткой пятнадцать месяцев и был досрочно освобождён. Он очень тяжело переживал всю эту историю. Она послужила одной из причин его с женой переезда в Москву.
Друзья помогли ему устроиться литсотрудником в многотиражную газету «Кузница» Мытищинского вагоностроительного завода.
В 1934 году Кедрин перешёл литературным консультантом в издательство «Молодая гвардия» и одновременно работал внештатным редактором в Гослитиздате. Семью Кедриных выселили из заводского общежития, и им долго пришлось ютиться по частным квартирам в Черкизове, пока кое-как не устроились в двенадцатиметровой комнате, выделенной Черкизовским поссоветом. В свой крошечный домашний «кабинетик», отгороженный цветастой ситцевой занавеской уголок в два шага в общей комнате, где стоял письменный стол, он привозил в рюкзаке рукописи начинающих авторов и читал их по ночам. Стихи и рассказы были порой написаны от руки и часто таким неразборчивым почерком, что ему приходилось пользоваться лупой. Каждому из авторов он писал обстоятельный ответ на трёх-четырёх страницах. За этим занятием и просиживал большую часть ночи.
Соседи и знакомые порой сетовали, почему Дмитрий Борисович не здоровается, не отвечает на приветствия, не вступает с ними в разговоры. Им и невдомёк было, что в эти, казалось бы, праздные часы поэт не расставался с блокнотом и карандашом, напряжённо работал. В этот период им написаны самые значительные его произведения — драма в стихах «Рембрандт», поэмы «Зодчие», «Конь», «Алёна-Старица».
Исторические поэмы, выходившие перед войной, и единственная небольшая книга стихов «Свидетели» (1939) сделали его известным. К этому времени он был принят в Союз писателей. Но жизнь отравляло предвзятое к нему отношение тогдашнего секретаря Союза писателей В. П. Ставского, ненавидевшего поэта и за глаза называвшего его «врагом народа».
Когда началась Великая Отечественная война, Кедрина из-за слабого зрения освободили от воинской обязанности. На какое-то время он с семьёй оказался буквально отрезанным у себя в Черкизове: поезда в Москву не ходили, Союз писателей эвакуировался из столицы. Конечно, Д.Б. Кедрин не сидел сложа руки. Он дежурил во время ночных налётов на Москву, рыл бомбоубежища, участвовал в милицейских операциях по поимке вражеских парашютистов. У него не было возможности печататься, но он не прекращал поэтической работы, активно занялся переводом антифашистских стихов, много писал сам. В этот период им написаны стихотворения «Жильё», «Колокол», «Уголёк», «Родина» и другие, сложившиеся в цикл под названием «День гнева».
Он упорно добивался отправки на фронт в действующую армию. В октябре 1943 года его направляют фактически в обход медицинской комиссии на Северо-Западный фронт в многотиражную газету 6-й воздушной армии «Сокол Родины».
После войны семья Кедриных — сам Дмитрий Борисович, его жена Людмила Ивановна, дочь Света и сын Олег — продолжали жить в Черкизове. Кедрин был полон больших творческих планов. Он подготовил к изданию поэтический сборник «Русские стихи», но рукопись получила отрицательный отзыв. Один из рецензентов, к примеру, написал: «Поэт пишет уже давно, а культуры стиха не выработал до сих пор». Это дало повод руководству писательского союза книгу «завернуть», а заодно и припомнить автору его дворянское происхождение. Чтобы хоть как-то прокормить семью, поэт был вынужден заняться малооплачиваемой работой — переводами и рецензированием рукописей молодых поэтов.
18 сентября 1945 года Кедрин уехал в Москву в Союз писателей за гонораром, но вечером домой в Черкизово не вернулся. Через четыре дня Людмила Ивановна опознала мужа по фотографии в одном из московских моргов. Тело Кедрина нашли 19 сентября на мусорной куче недалеко от платформы Вешняки Казанской железной дороги. Вдова попыталась восстановить картину гибели мужа, ведь в свидетельстве о его смерти отмечены перелом всех рёбер и левого плеча, но ей тактично посоветовали заняться воспитанием своих детей.
Последним приютом Кедрина стало иноверческое кладбище на Введенских горах в Москве. Ныне Введенское кладбище включено в государственный список памятников истории и культуры. Могилы исторических деятелей конца XIX — начала XX века, в том числе и поэта Кедрина, охраняются государством.

Люблю Дмитрия Кедрина, просто обожаю, но формат страницы не позволяет поместить много стихов. Напишу только самые любимые мной. Расскажу невеселый случай из собственной жизни. Когда мне лет в 12 нужно было на урок литературы выучить по выбору любимый стих, я прочел "Победу" Кедрина. И учительница сказала восхищенно: "Вот всегда ты откопаешь что-то новенькое, никому не известное". Мдяяя...
Читаем и наслаждаемся!


***
Дивчину пытает казак у плетня:
«Когда ж ты, Оксана, полюбишь меня?
Я саблей добуду для крали своей
И светлых цихинов, и звонких рублей!»
Дивчина в ответ, заплетая косу:
«Про то мне ворожка гадала в лесу.
Пророчит она: мне полюбится тот,
Кто матери сердце мне в дар принесет.
Не надо цихинов, не надо рублей,
Дай сердце мне матери старой твоей.
Я пепел его настою на хмелю,
Настоя напьюсь — и тебя полюблю!»
Казак с того дня замолчал, захмурел,
Борща не хлебал, саламаты не ел.
Клинком разрубил он у матери грудь
И с ношей заветной отправился в путь:
Он сердце ее на цветном рушнике
Коханной приносит в косматой руке.
В пути у него помутилось в глазах,
Всходя на крылечко, споткнулся казак.
И матери сердце, упав на порог,
Спросило его: «Не ушибся, сынок?»
 ***
Убитый мальчик
Над проселочной дорогой
Пролетали самолеты...
Мальчуган лежит у стога,
Точно птенчик желторотый.
Не успел малыш на крыльях
Разглядеть кресты паучьи.
Дали очередь — и взмыли
Вражьи летчики за тучи...
Все равно от нашей мести
Не уйдет бандит крылатый!
Ои погибнет, даже если
В щель забьется от расплаты,
В полдень, в жаркую погоду
Он воды испить захочет,
Но в источнике не воду —
Кровь увидит вражий летчик.
Слыша, как в печи горячей
Завывает зимний ветер,
Он решит, что это плачут
Им расстрелянные дети.
А когда, придя сторонкой,
Сядет смерть к нему на ложе,—
На убитого ребенка
Будет эта смерть похожа!
1942

Победа
Шло донское войско на султана,
Табором в степи широкой стало,
И казаки землю собирали —
Кто мешком, кто шапкою бараньей.
В холм ее, сырую, насыпали,
Чтоб с кургана мать полуслепая
Озирала степь из-под ладони:
Не пылят ли где казачьи кони?
И людей была такая сила,
Столько шапок высыпано было,
Что земля струей бежала, ширясь,
И курган до звезд небесных вырос.
Год на то возвышенное место
Приходили жены и невесты,
Только, как ни вглядывались в дали,
Бунчуков казачьих не видали.
Через три-четыре долгих года
Воротилось войско из похода,
Из жестоких сеч с ордой поганой,
Чтобы возле прежнего кургана
Шапками курган насыпать новый —
Памятник годины той суровой.
Сколько шапок рать ни насыпала,
А казаков так осталось мало,
Что второй курган не вырос выше
Самой низкой камышовой крыши.
А когда он встал со старым рядом,
То казалось, если смерить взглядом,—
Что поднялся внук в ногах у деда...
Но с него была видна победа!
5 апреля 1945