3. Конец Терапии

10:55. Сон. Плыву в Сером Море Пустоты и Тотального Одиночества. Слышу голоса с двух противоположных сторон. Некто в серой, похожей на балахон, одеже в мое левое ухо шепчет: «Парень, да брось, забудь ты свои проблемы, иди к нам, мы тебя ждем уже давным-давно, вот уже тепленькое местечко хозяин тебе приготовил. Посмотри на этот твой мир, он ведь плавает в Клоаке Вселенной. Открой глаза, чуувааак! Ух-ха-ха!». А в правом ухе я услышал иное: «Борись, мой мальчик, не сдавайся. Слушай  только свой Огонек в груди, он подскажет тебе путь как Нить Ариадны» - прожурчал прекрасный женский голос как весенний   ручеек в самый разгар паводка. Я уже чуть было не повернул голову вправо, как  вдруг меня окружили противные жирные мухи, жужжащие    противненький рефрен «Проснись, скотина, ля-ля-ля! Скотина, проснись, ту-ту-ту! »  И вот я открыл глаза….

Я открыл глаза и увидел знакомый до боли  потрескавшийся потолок моей ненавистной палаты, на котором похоже пятен стало в два раза больше, пока я был Не здесь. Неожиданно я разобрал слова, произнесенные кривым ртом горбатой старухи.

- Проснись, скотина, через считанные минуты врач придет тебя осматривать… Давай уже, шизик, открывай глазки, пока не пришел Вольдемар Борисович, а то хуже будет, сам ведь знаешь! - прошипела под левое ухо, как гремучая змея,  старшая медсестра в ослепляющем белом халате с трухлявом, как столетний пень, багровом лицом.
- Знаю, - только и смог произнести я, приходя в себя.

Из больничного коридора  я уловил незаметный шорох, я зажмурился, шум стал усиливаться, приобретать определенные очертания, и тут Октябрина Адольфовна обернулась к толстой железной двери  с решетками. Через несколько мгновений дверь палаты отворилась и в проеме показалась большая фигура Вольдемара Борисовича Драгина, моего лечащего врача и по совместительству главврача этой больницы (уж не знаю, за что я удостоился этой чести, но признаюсь, меня это не очень и радовало).  Доктор сел на край моей кровати и, невинно улыбаясь,  уставился  своим рентгеновским взглядом на меня. Вольдемар Борисович был высоким мужчиной лет сорока, всё время носил очки с затемненными стеклами, чтобы ни одна живая душа не смотрела в его серые, как полицейская форма, глаза. Я посмотрел на его лысину, в которой отразилось жаркое июльское солнце, и у меня заболели глаза.

- Привет, Костя! – фамильярно с масленой улыбочкой сказал доктор. И пытаясь выразить сопереживания на каменном лице, продолжил – Как ты тут? Не обижают?
- Здравствуйте, Вольдемар Борисович! Нет, ничего. Терпимо.
***
- Кстати, Костик, я же пришел тебя обрадовать, - заканчивая стандартную процедуру осмотра, с сияющим видом произнес врач. – Мы закончили терапию, то есть таблеточек больше не будет и завтра, в крайнем в понедельник тебя заберут  родные. А сегодня я тебя приглашаю  на консилиум врачей, ты будешь нам указывать, как улучшить жизнь больницы, а мы исполним всё, что скажешь.

Похлопав по моему плечу, доктор направился к выходу, но перед этим что-то шепнул Октябрине Адольфовне. Когда Вольдемар Борисович вышел, старуха с загадочным видом Мюллера, только что получившего важный приказ от своего обожаемого фюрера, отпустила жалюзи, и подошла ко мне, нащупывая в кармане лошадиную дозу суфазина. 
-Видишь, как всё хорошо складывается – домой поедешь, - хитро поведя своим носом-крючком, прохрипела старуха и в момент, когда закрыл глаза, с быстротой гепарда вколола  в мою хлипкую вену на правой ноге...

…Я не заметил, как очутился за столом в своей коляске, мокрый от того, что Наташа вылила полведра студеной колодезной воды…