В ПУТИ

   
   КРУГОВАЯ ПОРУКА ПЛАНЕТ
 
   Зачем круговою порукой планет
   Связал меня страшный обзор телескопа,
   И луч пониманья тревожно продет,
   Сквозь всю мою жизнь, до второго потопа?
 
   Ну что же за грех - растекаться пятном
   Бесцветным на ткани воскресной и чистой,
   Прислушиваясь, как поёт метроном
   О смене событий размеренно-быстрой?
 
   Мне нужен лишь верности хлеб голубой,
   А свет пониманья - скала преткновенья!
   Я грыз бы всю ночь камышиный прибой,
   Купаясь у страха в торжественной пене...
 
   80-82
 
   

   В ЛЕСУ
 
   Я с шеи ольхи не сорву талисмана
   Из лунно-ленивой лианы луча.
   Мне только деревья прошепчут: осанна!
   Лишь ливень поверит, по стёклам стуча.
 
   Малиной лесною обласкан - исколот,
   Измолот на крыльях зелёных стрекоз,
   Я не возвращусь в громыхающий город,
   Покуда сомнение не улеглось.
 
   В бесхитростных елях, в объятьях чащобы,
   Быть может, я силу и свет обрету.
   Их нелицемерье мне ближе, ещё бы!
   Они мне даруют свою доброту.
 
   Я высплюсь не в логове сытого дома,
   Но в дебрях, где ясно как день, что уже
   Сомненье моё - под глухой паполомой
   И сам я - с копьём на лесном рубеже.
 
   Спаси меня, невыносимо, восстану
   Из веры в неверье, где травят детей
   Сомненья, где женственный оклик: - Осанна! -
   Сотрётся из памяти пыльных ветвей...
 
   80-82
 
 
   РАЗРИСОВАННЫЙ ЗАНАВЕС
 
   Памяти Н.В.Хорева
 
   Я не понимаю шороха и света,
   Гладкими словами полон мой шалаш.
   Ночь, и под обрывом всплёскивает Лета.
   Ночь холсты июля сдёргивает с глаз.
 
   Я не помню хвои, вымысла лесного,
   Так черно пространство, и не видно стен.
   Мгла предвечной ночи, а вокруг ни слова,
   Сон друзей в палатках крепок и смирен.
 
   Попросту я вижу, преодолевая
   Смутное теченье незаметных лет,
   Всеоружье мрака, и я сна не знаю,
   И ничьим дыханьем воздух не согрет.
 
   Кистью заблужденье на холсте напишет,
   Позабыв объятья тьмы и пустоты,
   День потусторонний, зной ненаступивший,
   Блеск лесной протоки, ветки и кусты.
 
   Лодки уплывут, и, в зыбких стенах спрятан,
   Поклянусь сомненьем, что незыблем Свет.
   Словно голый глаз, стеклянный и мохнатый,
   Шмель сверкнёт в проёме, и ответа нет.
 
   И опять обман, и солнечная ересь,
   И ни сна, ни всплеска, полдень глух и тих.
   Только синий вереск, стелющийся вереск,
   Только след осоки на локтях моих.
 
   80
 
 
   ПРОЧИТАВ ЕВАНГЕЛИЕ
 
   Не создаю, не узнаю и не раздариваю,
   Когда кидаюсь под струю аллитераций.
   Бегу из жизни, как из сауны распаренной,
   Чтоб в море звуков затеряться, растеряться.
 
   Чьим произволом невозможнейшее делается,
   Когда и логика ни в чём не убедилась?
   И мне на подступе к таинственному веруется
   В Армаду Алую и чувств непобедимость.
 
   И будто Бог во мне, и я на клавикорде Его
   Играю музыку безудержных иллюзий.
   И разрубаю себе сердце, будто Гордиев
   Всех мыслей-чувств моих запутаннейший узел.
 
   Над суетой, над городскими заведениями
   Я проношусь, на взгляд нанизывая лица,
   Как будто вместе с сыновьями Зеведеевыми
   Я исполняю предсказание Провидца.
 
   80
 
 
   СТЕПЬ
 
   a mia madre
 
   Седая зелень степи, зелень взгляда.
   Сквозь тополи Урал съедают мели.
   Сквозь толпы тех, кто вырасти сумели, -
   Седая зелень глаз твоих и взгляда.
 
   Вскользь по полю - залётный ветер степи,
   Сквозь тополи - играющий Уралом.
   Урал и степь, вы никогда не спеты,
   Сквозь топоты, сквозь тяжкий зной хорала.
 
   В жару июля контуры неясны,
   Неуловимы очертанья степи.
   Далёкий ветер рассыпает пепел,
   Играя нами, как судьбой в пасьянсе.
 
   Не снег же степь осыпал, о, не снег же -
   Зной добела прожёг полыни стебли.
   Плыву полынным небом, небом степи
   По лунным теням памяти несмеркшей.
 
   Зелёное течение вод - за чёткой,
   Голубоватой сединою листьев.
   Зелёное теченье вод. И мыслей.
   И я дрожу, словно студент с зачёткой.
 
   О стольких память плачет, о - о стольких,
   О стольких невосстановимых звеньях!..
   И зелена зола в зелёных стёклах -
   Зола любимых и зола забвенных.
 
   За рощу тополей, где красный берег,
   За рощу тополей - тропой полыни,
   За рощу тополей зелёно-белых,
   Как целый лес купин неопалимых!
 
   Как при отливе меркнет прелесть гальки,
   Так при отрыве от любви ты меркнешь,
   Как Золушка, вернувшаяся в век наш
   От принцев дальних, от иллюзий бальных.
 
   От степи детства - через мост и в город.
   Сквозь город детства - к запахам вокзала.
   Сквозь ту же степь неумолимо гонит
   Нелепый поезд по бетонным шпалам.
 
   Седая зелень степи в пыли окон...
   Сплывает в ночь натруженное солнце,
   Косясь на степь от ветра красным оком.
   И ты в купе досматриваешь сон свой...
 
   И это так - не поезд единичный,
   А бесконечный поезд мирозданья...
   Сон прошлого - и давеча, и нынче.
   И вечный сон, и мчащаяся Тайна...
 
   80 (Оренбург)
 
 
 
 
 
   В ПУТИ
 
   В пути я занемог.
   И всё бежит, кружит мой сон
   По выжженным полям.
 
   Басё
 
   Вагон в середине состава.
   И келья купе. И луна.
   Подольше б луна не устала
   От медленного полусна...
 
   Поляны малиновых ягод
   Над книгой - в окне голубом.
   На лето, а может, и на год
   Покинул я близких и дом.
 
   И, древнему внемля пророку,
   Тройного луча полоса,
   Ложится на стену, как хокку,
   Слегка приоткрыв Небеса.
 
   Сапфирово-нежный цикорий,
   Засушенный между страниц,
   Остался от мира, который
   Не помнит цветов и криниц.
 
   Вагон мой, наверно, отстанет,
   Но монстром не встанет в степи,
   Где всюду - серебряный танец
   Полыни, куда ни ступи.
 
   __________
 
 
   Над степью, над ночью, продавшись
   В небесную схиму - туда,
   Где хочется глубже и дальше,
   И чтоб никому - ни следа!
 
   Где звёзды поют о полыни
   И молятся в чёрную мглу...
   Я больше органной латыни
   Язык их бесстрашный люблю!
 
   Но всё же смогу ли понять я
   Не зиму, а вечный мороз,
   И где же исток, и проклятья
   Тому, в ком забрезжил Вопрос?
 
   Вот так упадёт марсианин,
   Заблудится в поле степном,
   Повадками, мыслями странен,
   Ненужен в смятеньи земном.
 
   Но если вагона не вырвать
   И краток земной этот путь,
   Не морфий меня окурил ведь,
   Застлав эту ночь, эту суть?
 
   Очнусь ли от тряски в вагоне,
   Тоской ли взорвавшийся вдруг,
   Пойму ли, что я проворонил
   И жизнь, как пронёсшийся луг?
 
   Не снова ль под поезд утихший,
   Куда-то плывущий, - опять
   Слова отрешённых трёхстиший,
   Забывшись, глазами глотать?..
 
   80-81
 
 
   ПАРК
 
   Брейгелева кисть была здесь -
   На холстине захолустья.
   К ней удушливый Веласкес
   Брезговал бы прикоснуться.
 
   Не задумалась испанка,
   Алая, как сон камелий,
   Но толпой стволов из парка
   Паства тянется - ко мне ли?
 
   Но я хлопаю калиткой.
   Может быть, и я б добрей был,
   Если б пасмурной палитрой
   Не плеснул по парку Брейгель.
 
 
   ПАРК (2)
 
   Опрокинута урна из серого гипса.
   Снег лежит на глазах. Испаряется грех.
   Опрокинута урна. И голос Калипсо
   Вдоль всего тротуара летит в ноябре.
 
   Урна праха и мусора. Снег тротуара
   Ненасытною пастью глотает тоннель.
   Утро Баха и музыки - словно утрата -
   Подступает, дымясь, словно утро теней.
 
   Чёткой грустью домов не побрезговал Брейгель.
   Может, здесь его лёгкая кисть пронеслась.
   Может, спектр задохнулся в сиреневом снеге,
   Как во мраке барокко погиб Ренессанс.
 
   Здесь живут, умирают, хоронят. Без звука
   Вымирают эпохи, заблудившись в толпе.
   И лишь только в час-пик здесь рассеяна скука,
   Когда толпы толкаются в затхлом тепле.
 
   Мне с аллеи слышна канонада из тира.
   И мне кажется голосом неначавшихся эр,
   Дымной тяжестью в громе погрязшего мира
   Этот отзвук грядущего, слышный теперь.
 
   80-81
 
 
   ЗЕРКАЛО ТРОТУАРА
 
   Москва, придавленная ливнем,
   Убежище от ярких звёзд.
   Смех листьев приглушён, и вы в нём -
   Шарниры смеха - грусть и злость.
 
   Как дождь сплетается из сплетен,
   Совьют бессмертье языки.
   И говор струй уже не тщетен,
   И небеса невысоки.
 
   Об этом шепчут тротуары,
   Глотая влажный спектр огней.
   И топят страх грядущей кары.
   И из-за веток смотрит Змей.
 
   В толпу постигнуть не сумевших
   Надменный кеннинг кинет скальд...
   Обложкой книги эр умерших
   Фосфоресцирует асфальт.
 
   Как будто истину прочёл в ней
   Иль чьё-то имя, - из-за туч,
   Как женский взгляд в оправе чёрной,
   Глядит сквозь ливень звёздный луч.
 
   ...Я грыз века, как плиты кладбищ,
   И корни дерева подгрыз,
   Чтоб ветви не скрывали взгляд ваш,
   Миры, ваш взгляд, сквозь слёзы,- вниз.
 
   Меня колёса переедут,
   И вам не нужно сильных луп,
   Чтобы увидеть короеда
   Фосфоресцирующий труп.
 
   81
 
 
   ВЕЧЕР
 
   Блестящий вечера обман - опять,
   За горечь грубую и скользкий полдень,
   За то, что тусклых глаз не сосчитать
   И пьяный Вакх в правители не годен.
 
   Лишь вечерами ярче свет свечей,
   И радости всегда ярка завеса.
   Дыханье спящих за стеной моей -
   Подспудных чувств глухонемая пьеса.
 
   И слов незатруднённый водопад,
   Лишь им благодаря - хрустально-гладкий.
   Но - чёрные помарки наугад,
   Как нервный рой, томятся над тетрадкой.
 
   И не постигнуть до скончанья сна:
   Сомненьем пахнут на столе ромашки,
   И розовая музыка грустна
   У неуклюже-лёгкой неваляшки.
 
   80-81
 
 
   МНЕ ОДНОМУ...
 
   Мне одному, среди весёлых стен,
   Не вслушиваться в скудный шум отлива.
   Каких печаль не знает перемен?
   А ночь над нами царствует глумливо.
 
   Как душно - в чёрных стёклах утонуть
   Лицом недвижным... Мой тяжёлый шорох
   В трясине простыни - ещё чуть-чуть -
   И в страх расплавит лёд умолкших споров.
 
   И всякий ум, возвышенный на час,
   И свет земной утрачивает силу.
   Одной воды не исчерпать запас,-
   И в море голубок найдёт могилу.
 
   И о бесцветном После, о листве,
   Опавшей и не знающей об этом,
   Ещё вода у старца на весле
   Помедлит, прежде чем мы канем в Лету.
 
   И слов пустых безумный кипяток
   Нахлынет и оледенит мне спину:
   Мне одному - и вечности потоп,
   И жизни разноцветная стремнина.
 
   80-81
 
   КОГДА-НИБУДЬ...
 
   Когда-нибудь я стану одинок
   В пустых стенах - вне времени и мира...
   Не отзовётся мёртвая квартира
   На телефонный чей-нибудь звонок.
 
   Здесь омертвеют сотни тысяч строк,
   Чужих и недоступных. Чья-то лира
   Здесь заржавеет, и зрачки вампира
   Мне в зеркале откроют смерти срок,
 
   И трепета, и страха. И - вне веры,
   Вне опыта, где боги пьют восторг,
   Узрею я, как Шива вечный танец
 
   Танцует для меня во мгле пещеры,
   Где в обмороке сведенборгианец
   И вечный ад пророчит Сведенборг.
 
   86
 
   МНЕ ДО СИХ ПОР...
 
   Мне до сих пор неведом Путь Богов,
   Семь поколений сотворенья Света.
   Но иногда простая сигарета
   Даст утешенье в несколько глотков.
 
   Прозренья нет - и разве ж он таков,
   Как кажется, манящий Крест Завета?
   Кто - проповедует, кому за это -
   Сгнить суждено под музыку оков.
 
   Час-пики толп восприняты как данность.
   Но тяготит меня судеб обманность,-
   Распроданы счета и календарность
   Тщеты, и пунктуальность "мира мер";
 
   Как тяжко сознавать свою бездарность
   Пред первобытной росписью пещер!
 
   85-86
 
 
   СПЕЛОСТЬ
 
   Не ветер ли безликий виноват,
   Что так светлы обветренные лица,
   Что спелых глаз упругий виноград
   Любовью букв едва ль рискнёт излиться?
 
   Кому ж грозит небесный камнепад,
   Чья, как не наша, сожжена страница?
   Как мужественно меркнет женский взгляд!
   Какой же повод петь, дышать, страшиться?
 
   И я зажёг в печальной кружке спирт
   За горечь грубую и мёртвый полдень,
   За вечный бунт, за мой уютный скит,
 
   За пустоту жеманных чьих-то глаз,
   Чей блеск - угрюм и чей призыв - бесплоден,
   И спелость их бессмысленна для нас...
 
   80; 99
 
   ИДЕАЛ
 
   Я взора не встречал лукавей и невинней
   И плакал в суете, органный помня гром.
   Ты мне мерещилась всю жизнь чужой богиней
   И вечной пленницей в хитоне шерстяном.
 
   То нимфой, то святой, то лунною Астартой,
   Чей взгляд меня ловил безумно-голубой...
   В глумливом танце дней я веровал в кошмар твой,
   В грех целомудрия целительно-слепой.
 
   В угрюмом городке, за трубами и дымом,
   Слепою нищенкой над царством фетишей,
   Ты всё ждала меня на берегу любимом,
   Где в детстве я курил у диких камышей.
 
   Невоплотимая, как смерть, когда накатит!
   Ах, жить ни для кого, ни с кем и ни при ком...
   Пусть мир-чудовище опять меня обхватит,
   Словно слона удав, тугих колец клубком!
 
   81-82
 
 
   ЗАМКНУТЫЙ КРУГ
 
   Дороже мне родная серость,
   И тишины глухой капкан,
   И боли странная неспелость,
   И мыслей спящий караван,
 
   Чем патетические шпили,
   Направленные в Пустоту,
   И запахи соборной пыли,
   И лоб священника в поту.
 
   Когда ж на мелководье страсти
   Сомненья разум расплескал,
   И скачут скользкие запястья
   Вдоль жарких и кривых зеркал,
 
   Припоминаю в громе джаза
   Тоскливо-непонятный сон,
   Как встретил жизнь и как я сразу
   В смятенье красок был влюблён.
 
   Но счастья остывает нива,
   Распаханная новизной.
   И переулки спят пугливо.
   И предстоит мне путь домой.
 
   А там по закоулкам страха
   В заснувшей комнате брожу
   И, как наказанная пряха,
   Узоры тусклые вяжу.
 
   И слов сизифов труд бесплоден.
   Успехи сбросит с высоты
   Гремучий каждодневный полдень
   В казённом доме суеты.
 
   И так смешны мои напевы,
   И так нелеп, навстречу им,
   Назревший дождь глухого гнева,
   Что хлещет по глазам пустым!
 
   80-81
 
 
 
   БОЛЬ
 
   Выйду из дому на волю,
   Чей-то взгляд случайный встречу -
   Преисполнюсь тихой болью,
   Излечусь беззвучной речью,
 
   Загляну в глаза обману,
   Спорить с хитростью не стану.
   И толпы немая свита
   Будет смята и забыта.
 
   Ни на что не променяю
   Эту зиму, эту Майю,
   И судьбы не удостою
   Вновь прельститься Пустотою.
 
   85
 
   ЗА ВЗМАХ КРЫЛА
 
   Долго-долго правоты колючей
   Мучили меня слепые сны.
   Свежей гроздью взвившихся созвучий
   В горний мир слова унесены.
 
   А по мне - спокойный луч сознанья,
   Свет сирени в зимних зеркалах
   И, быть может, чёрное изгнанье
   И крыла неповторимый взмах.
 
   Умиранье тихое и злое
   Я приму за сердца страшный стук
   Сквозь прикосновенье золотое
   Женственных неутомимых рук.
 
   81
 
 
   ОТ ЛИЦА ХРАМА
 
   Крапива и чертополох,
   Устлавши путь, ожгли ступни.
   Ко мне - твоя тропа эпох
   Средь серебристых трав степных.
 
   Какою эрой ты пропах -
   О путник вековых страниц?
   Не чудятся ль тебе в ветвях
   Внимательные взгляды птиц?
 
   И, синей пылью звёзд пыля,
   Не чувствуешь, как за спиной
   Твоей шевелятся поля,
   Как водоросли под волной...
 
   81-82
 
 
   КВАЗИМОДО
 
   Не воздвигнется ничего нам,
   Нищим зодчим невольных слов.
   Мчат овчарками по следам
 
   Ветры ненависти, и в тон им
   Воют вороны с куполов.
   Я взбираюсь на Нотр-Дам
   За букетом колоколов:
   Тонны музыки томным доннам!
 
   Одного я лишь не отдам:
   Поле синих колоколов,
   Просыпающееся звоном.
 
   82
 
   ПРИЗЫВ
 
   Кому, чьей отваге Реквием
   Над алым убранством зал? -
   Войны поголовным рекрутам,
   Которым конец - вокзал.
 
   Обманутым и оплаканным -
   Начало: вокзал, вагон,
   А ночью - предсмертный вакуум,
   Где чудится дух погонь.
 
   Проводит вас кукареканьем
   Шальная толпа невест,
   Напишут вам славный реквием,
   Казённый закажут крест!
 
   Нам - кельи читален, книги Царств,
   Настоянные на снах...
   На чей альтруизм откликнутся
   Трюизмы в чужих речах?
 
   Поведай, прохожий, гражданам
   О рекрутах Фермопил.
   Поведай манишкам глаженым,
   Водящим автомобиль.
 
   Сеть времени перекручена.
   Любому придёт Канун:
   Отчаянная рекрутчина
   Отстаиванья коммун.
 
   И нас переловят временем
   За тысячи наших слов.
   И нам приготовят Реквием
   За щедрую нашу кровь.
 
   80
 
 
   ИСПОВЕДЬ ТРУПА
 
   Душа, ты помнишь час моей кончины?
   Как ржавчина, мне выжег бронхи страх.
   И силы не нашлось для лебединой
   Изящной музыки. Ты помнишь страх?
 
   Пролей на стол поминок кровью вина,
   Виновной кровью, - налагает штраф
   Непостижимое - и топит тина
   Небытия - неоплатимый штраф.
 
   Привык я жить - печальны мысли Мурра.
   От бездны не спасёт веселье флейт.
   Не подарив минуты перекура,
 
   Уносит Мойра - гаснет хрупкий рейд -
   Моя тюрьма и чья-то синекура...
   И, улыбнувшись, торжествует Фрейд.
 
   82
 
   СУМЕРКИ
 
   Падает книга из рук, испаряется лёгкая прана.
   Лепит из сумерек снег зыбкий дворец полусна.
   Снова и снова лепить идеалы задумчивых дзёро,
   Снова и снова тонуть в синем дыму сигарет...
 
   84
 
 
 
   СНЫ ИШВАРЫ
 
   Сегодня в сердце снег нескончаемый
   На свитки снов неласково падает.
   Просвечивают сны Ишвары
   Сквозь наслоенья густого снега.
 
   Напластованья детских отчаяний,
   Улыбки страха сердца не радуют,
   И - необъятные кошмары
   Чёрных планет, в пустоте летящих...
 
   84
 
 
 
   СУПЕР
 
   Кто - супер-за, кто - супер-анти,
   А я люблю лишь книжки с супером.
   Мне хорошо с бокалом кьянти
   И с Джеймсом Фенимором Купером.
 
   Среди столичной супер-пьяни
   Меня накормят супер-пиццею.
   Последних баров могикане,
   Я вас покину супер-птицею!
 
   Вам - супер-сюр и супер-шлюхи,
   Слова супер-абстрактно-бранные,
   Супер-урчанье в супер-брюхе
   Под глюки супер-фортепьянные.
 
   Супер-Абсурд с метлою в ступе,
   Супер-безбожная Религия, -
   Изображу, как супер-Купер,
   Последних могикан вериги я.
 
   Я напишу на супер-совесть
   О супер-будничной усталости,
   О сером сюре супер-повесть,
   О самой серой супер-малости.
 
   85
 
 
   VIA DOLOROSA
 
   Не удержать отрешённого взгляда.
   Дико уставился город-бульдог.
   Я и виновник, и жертва распада,
   Раб и слуга, повелитель и Бог.
 
   Боже, мерещится вера в глазницах,
   В ризницах чёрных шаров черепных,
   В грубых глазницах, в солнцах-власяницах
   И в окровавленных лунах глазных.
 
   Смотрит из глаз их кровавое мясо,
   В белых глазницах - желтки слепоты.
   Полночь, укрой меня чёрною рясой,
   На пустоту меня облокоти!
 
   Что ни прохожий - не в силах, не в силах
   Перебороть я оскаленный лик.
   Тысячью глаз я зажат в Фермопилах:
   Что же, звучи, торжествующий крик!
 
   84
 
 
 
 
   MAYA
 
   Где ещё громыхают трамваи,
   И, распятые на перекрёстках,
   Фараоны судачат, мечтая
   Угодить в пирамиду Хеопса! -
 
   Где всё дремлет и дремлет, лаская
   Недра тел на извечных подмостках,
   Зачумлённая сила людская
   В перезревших, как время, подростках,
 
   Где, чернила из горл заливая
   В бездны глоток, чей голос оброс, как
   Сердце - плесенью, блеют о рае,
   Распластав своих женщин громоздких,-
 
   В этом городе мёртвого мая,
   Подсекая всей жизни их остов,
   На заборе я выведу: maya -
   Синей кровью заблудших подростков...
 
   84
 
 
   МОНОЛОГ ДЕРЕВА
 
   Я слышу явственно порой,
   Когда смолкают листья жёлтые,
   И впитываю всей корой
   Веков погибших перешёптыванье.
 
   За всех калик, за всех калек,
   Задавленных дубами павшими,
   Проклятье листьев шлю над пашнями
   Тебе, о падший человек!
 
   Когда в овраг с моих высот
   На лоно снега я низвергнусь,
   Мой грохот эхо разнесёт -
   Проклятье за твою неверность.
 
   Когда, мне ветви обрубив,
   Меня в поленницу распилят
   И я увижу, оттрубив,
   Твой - в пустоту - пугливый вылет,
 
   Я стану клясть, как еретик,
   Твои ракетные паренья -
   За жертвы тех, кто улетит
   К другим лесам для покоренья...
 
   С меня сдерут мою кору,
   Как с Жанны д'Арк - её доспехи.
   Я буду продан за копейки
   И в чьей-нибудь печи сгорю.
 
   И смерть, копящий дни куркуль,
   Услышит, настигая старость,
   И стоны гибнущих культур,
   И хищный крик грядущих варварств.
 
   81
 
   МОНОЛОГ
 
   Ну, вот и я, матёрый господин,
   С тоскою сказочной и болью драгоценной
   Вхожу во храм сверкающих гардин,
   Как паруса летящих над Вселенной.
 
   Вот гладкий, девственный я созерцаю взор,
   И грязной мысли всплеск до боли мне привычен.
   Как жажду я тогда, векам наперекор,
   Ломать и жечь тот мiр, где я взращён приличьем!
 
   Усядусь где-нибудь один и, свой коньяк
   Потягивая, там под гром гитар забудусь.
   И вдруг мне грезится прозрачный березняк
   И деревенских хвой сиреневая скудость,
 
   И снежным молоком, оранжевым ли мёдом
   В дому бревенчатом, блаженствуя, напьюсь, -
   Но всё колючей след веселья с каждым годом,
   И я не знаю, где в последний раз проснусь.
 
   Днём я вершу свой долг, а в предвечерний миг
   В воспоминаний я закутываюсь сети:
   Наплыв пространств и далей временных
   Так трогателен мне в минуты эти.
 
   И вот в окне кафе сверкнули купола,
   И снег на улице, я словно горя не пил, -
   Чаинки белые летят, как бы зола,
   Как писем матери давно прохладный пепел...
 
   81-82
 
   ЁЛОЧНЫЙ ШАР
 
   Я сжился с весёлою смертью своей -
   Мне с ней вечерами намного уютней.
   Всё ласковей сердце, и память хмельней,
   И добрые призраки тихо живут в ней.
 
   Мне сладок ума карнавальный задор,
   Не стану я нищего полдня страшиться:
   Вся жизнь - запылившихся струн перебор,-
   Ах, что мне колючие, голые лица!
 
   Я слышал вчера несмолкающий дождь
   Визгливых подков, каблуков непреклонных...
   Была мне печальна их пленная мощь,
   И солнце глумливое пряталось в клёнах.
 
   Но спас меня сумерек призрачный пар,
   И - светлых виол перелётные звуки...
   И круглая Вечность, как ёлочный шар,
   Всё в детские, хрупкие просится руки.
 
   82
 
 
   ХРИЗАНТЕМА И МЕЧ
 
   Снова падаю в этот оскаленный глаз
   Самурая, занёсшего саблю кривую,
   В это озеро смерти, глядящее в нас,
   Умираю и к детскому трупу ревную...
   Искривлённой водой закопчённых зеркал отрази,
   Как стоит эта статуя с кодексом, вбитым в печёнки,
   Неуклюжею баржей печали меня отвези
   В море глаз, отчерневших в постигнувшем правду ребёнке, -
   Обрасти, моя глупая жизнь, иероглифами коры,
   Обложи меня мхом, пережитое памятью завтра,
   И последние угли в зеницах перебери,
   Чтобы тлела над жизнью глухая тоска динозавра!
 
   ...Хризантема и меч - ах, утешит ли гейша его?
   Как устал он внимать тонких губ её странным укорам!
   Словно дзельква над морем шуршит обожжённой листвой,
   Словно ласточки крик, словно каркает утренний ворон, -
 
   Хризантема и меч - между вами пролёг его путь,
   Только мучит его неотвязный один иероглиф...
   Переходит душа, и нельзя её в сердце замкнуть,
   И глаза динозавра от смеха столетий продрогли.
 
   85-86
 
 
 
 
   ПРИПОМИНАНИЕ
 
   Воспоминания о клёне,
   Легчайшие влеченья к лени,
   Глядят малиновые кони,
   На пруд отбрасывая тени,
 
   Слеза в голубоватой тине
   И водорослей сквозь теченье
   Влечения немые к сини,
   Сиреневые озаренья,
 
   Летящие теченья к тайне
   Сквозь путы неземного быта,
   И среди алых трав скитанья,
   Где тают тонкие копыта,
 
   Всесветная невоплощённость,
   Недоуменье, ожиданье,
   Светящаяся всепрощённость
   И горы тишины бескрайней,
 
   И тёмными глазами лани
   Тревожат зыбких гор пустоты,
   И шепчется, как заклинанье:
   Непросыпающийся, кто ты?
 
   84 (written in the smoke-room of a Soviet mad-house
   while snow was falling behind the window-bars)
 
 

 ТИХИЙ МИР
 
   Я на веков дремучий труд,
   Кипящий пламенем и кровью,
   Сквозь глаза мудрый изумруд
   Гляжу с доверчивой любовью.
 
   Всех неуклюжих свар содом
   И стоны женщин ненароком -
   Всё умещается в моём
   Пруду забвения глубоком.
 
   Порой лишь грянет чувств обвал,
   Обломок мощного событья,
   И среди книг, среди зеркал
   Вновь букв бальзам спешу испить я.
 
   В больших мещанских зеркалах
   Веков, как комнат, анфилады,
   В них глубже мiр, в них тоньше страх,
   И слов прозрачней водопады.
 
   От вечности закован в дым,
   Едва я слышу грохот будний,
   Но скрытым зрением своим
   Гляжу всё злей, всё изумрудней.
 
   Где прежде цвёл Геннисарет,
   Теперь лишь голая пустыня.
   И только тонких сигарет
   Мне добрый мир остался ныне.
 
   Из круглых звёзд, как из яиц,
   Вселенной вылупятся сказки.
   И маленьких моих убийц
   Краснеют, вспыхивая, глазки.
 
   81-82
 
 
 
 
 
 
   ПРОЩАНЬЕ
 
   "Я изучил науку расставанья
   В простоволосых жалобах ночных."
   (О.М.)
 
   Она сказала: "Подожди", - и скрылась,
   А я сидел на камне и курил.
   И грусть уже таинственно глумилась
   Над ласковым спокойствием могил.
 
   Она ушла в церковную ограду,
   И в сумерки вела её тропа.
   За чёрную безмолвную громаду,
   Где гулкие белеют черепа.
 
   О предвкушенья миг перед прощаньем,
   Когда весь мiр волшебно-чист вокруг!
   Пред тем как мы неповторимо канем,
   Чтоб никогда не пить вина разлук.
 
   Я размышлял, она себе молилась,
   Чтоб дал нам Бог красиво доиграть.
   Она вернулась, и в глазах таилась
   Прощальных слов немая благодать.
 
   Мы в темноте стояли на перроне,
   И медленно она входила в роль.
   Что может быть блаженно-непреклонней,
   Чем вымысел самолюбивых воль?
 
   Так трепетно, так нежно прижимала
   Мою ладонь к своей пустой груди.
   Так хорошо, так чутко ворковала, -
   И это непременное - "Прости..."
 
   Она в любви к Природе признавалась,
   И помню я божественный упрёк:
   "Не бойся жить - тебе ещё осталось
   Так много дней, так много милых строк".
 
   Ещё спросила: "Ты хотел бы верить?"
   И, помолчав: "В тебя", - я отвечал.
   Но тайно и привычно лицемерить
   Упрямый разум жизни начинал.
 
   Мы до конца испили эту чашу
   Поэзии и грустной доброты.
   Всё остальное память перепашет,
   Измучат дней железные кусты.
 
   Шум поезда, как музыку, запомню,
   Последнюю улыбку за стеклом.
   И станет так торжественно-смешно мне
   Ждать жизни под вокзальным фонарём.
 
   83-84
 
 
 
   *
 
   Я вверил страсть тоскливому Эроту,
   Чтобы упасть в пустые облака
   И, гулких чаш забывши позолоту,
   Осенней ночью пить из родника.
 
   Я верю слов немому перелёту
   В края, где смерть нелепа и легка
   И Библии тугому переплёту
   С любовью внемлет женская рука.
 
   И память-то уже нерастравима,
   И суета во сне нерастворима.
   Растратил стрелы робкий Херувим.
 
   Одни глаза сквозь изваянья дыма
   Следят покорно и неисцелимо
   За безответным обликом Твоим.
 
   83
 
 
 
 
   О, если бы я мог...
 
   "Je suis l'Ange gardien,
   la Muse et la Madone!"
 
   Baudelaire
 
 
   О, если бы я мог глядеть в провал бездонный,
   Забыть о памяти, смеяться ни о чём...
   И мне была она и Музой, и Мадонной
   И с лёгким шелестом в чужой входила дом.
 
   Когда в обычный день, за цепью слов бессонной
   Меня бы не влекло слепым забыться сном, -
   Вернуться бы в тот миг (покинув дом казённый),
   В тот монастырский двор, где мы ещё вдвоём...
 
   Как не было веков, ни светлых риз, ни грязных
   Лохмотьев нищенских, ни веры, ни греха, -
   И я себе смеюсь от мыслей несуразных,
 
   Твой виноватый вид, и жизнь ещё легка...
   И страх, и доброта, - а ты уже с другими.
   Забыв о памяти. В неумолимом гриме.
 
   83
 
   ТОСКА
 
   Ничего не проходит - и перстень окажется лживым,
   И, куда б ни увлёк меня мысли бумажный корабль, -
   Никогда не спастись от привязчиво-едких ужимок...
   Что ж искать, пилигрим, перелётный, как слово, журавль?
 
   Улетевший от стай, серокрылый небесный паломник,
   Разделил ты со мной голубое пространство Мечты,
   Чтоб в тумане времён, ничего больше в мiре не помня,
   Всех забытых могил мы с тобой сосчитали кресты.
 
   И кому рассказать о безумстве залгавшихся буден,
   Как хотел развязаться я с вечною детской тоской?
   И - за то, что полжизни я не был как бог безрассуден, -
   Я наказан безликою, гулкой как смех тишиной.
 
   Я забыл её голос и глаз её нежную силу,
   Да и что теперь значит букет запоздалых гвоздик!
   Как при встречах со мной постоянно куда-то спешила,
   Только это и помню - и прелести тайну постиг.
 
   Жуткий перечень чувств, и всегда, о, всегда возвращенье,
   Повторенье всего, кроме детского плача навзрыд.
   Только сглазу прохожему буду я верной мишенью,
   И грядущей тоски неуклонный, как смерть, монолит.
 
   Ничему не пройти, ничему словно снег не исчезнуть,
   Дым далёких костров и вот эта тягучая муть, -
   Исцели меня, боль, обойми моё сердце железным
   Неуклюжим капканом, чтоб не было силы вздохнуть!
 
   83; 99
 
 
   В КЁНИГСБЕРГЕ
 
   Твои глаза - прощально-голубы...
   А впереди лишь ночь и суета плацкарта,
   И мёртвый Кёнигсберг к пустому дну судьбы
   Асфальтовых улик придавливает карта.
 
   Ещё над плитами приплясывает тень
   Курфюрстов, герцогов, а след Иммануила -
   Лишь выдох на стекле, и нам тащиться лень,
   Чтобы охапкой роз укрыть его могилу.
 
   И, за руки держась, как за мгновенье - Фауст,
   В чужбину странную беспомощно вцепившись,
   Читаем перечень в кафе казённых яств,
   Всей памятью ловя блаженство прошлых пиршеств.
 
   Как яхта - якорем, стараясь удержать -
   Всей памятью - тот смех, от валунов, как эхо,
   Отскакивающий, - и не пересчитать
   Всех отблесков в глазах таящегося смеха.
 
   Я - помню о своей, ты веришь - своему,
   И критикует Кант рассудочность полёта,
   И зыбкий колокол раскачивает тьму, -
   В ней слышен детский плач, упёршийся во что-то,
 
   В неведомую грань, тревожа в глубине
   Паучью сеть надуманных барьеров...
   Всей памятью - над ней, в последнем нашем дне,
   И - светлой слепотой - во всех бессмертных эрах!
 
   Скамейка. Парк. Такси. Сплетенье рук. Вокзал.
   И - поездом ночным к раздельным судьбам мчимся.
   Как брата и сестру, нас этот миг связал, -
   А всё, что ждёт потом, похоже на бесчинство.
 
   Пусть приголубит нас всего один момент
   За тяжесть скользкую имён и плен молчаний,
   За глаз голубизну, за минский твой акцент,
   За горечь верности в полупустом стакане,
 
   За то, чтоб умереть, покорно всех простив,
   Мы выпьем рислинга, - за Кантовы законы,
   За безразличных звёзд слепой императив,
   За северный курорт, где были мы знакомы.
 
   Меня глаза твои зовут назад - из мглы
   Полузабытых встреч - в безумную разлуку;
   Пусть даже кровью в кровь мы слиться бы смогли -
   В залог сомнения тебе целую руку.
 
   Свобода выбора, словно Дамоклов меч,
   Нависла надо мной, и вечною легендой
   К той детской тишине, где чистых чаек речь,
   Смычком заржавленным зовёт из гроба Гендель...
 
   84; 2000