Типа Одиссея

(В 2013 году это была отдельная маленькая книга, поэтому тут лишь несколько "эпизодов".)

1.

Не нужно мне твердить: дойдешь до ручки.
Уже дошел! И вот: я ей пишу!
Своим стихам я – временный попутчик.
Здесь власть принадлежит карандашу

чернилам и бумаге белоснежной –
они со мной играют, как хотят!
В чужую жизнь приходим тихо, нежно.
И верим, что чужой разрушим ад:

чужую клетку страхов и желаний.
Мы подбираем разные ключи,
и без перчаток лезем все руками
в чужую душу, смелые врачи!

                Я ад ее хотел разрушить… Честно!
                И вот сижу один в пустой квартире,
                а за окном Санкт – Петербург. Я в бездну
                ночную бросил горстку слов. И в мире

                они отозвались далеким ветром
                и загудели проволокой колючей.
                Прошу, давай сегодня мы о смерти
                не будем говорить. Ну, и о ручках.


7.

Лились топленным молоком
дни безпасмурные детства.
А потом… как снежный ком,
от которого ни бегством,

ни деньгами не спастись
полетели дни: вокзалы,
города и лица. Жизнь.
Молоко сбежало.


16.

Этот день ворвался грубо
в мир моих дурных стихов.
Так целуют нагло в губы
в темноте своих дворов

пацаны с заводов местных
разукрашенных подруг.
И пока мне неизвестно,
как порвать порочный круг.

Так солдат берет насильно
(о, проклятый оккупант!)
девушку, и хлещет ливень,
тень отбрасывает танк,

и солдат хрипит собакой,
девушка в слезах молчит.
Так бессмысленная драка
кровью пачкает гранит

Петербурга… Этот вечер
нагоняет ужас лет.
А в машине первый встречный
обнажает пистолет –

и водитель пожалеет,
что тогда притормозил.
Небо по утру синеет
над страной церквей, могил,

пешеходных переходов.
На термометре к нулю
ртуть стремится. Я погоду
никакую не люблю –

это все обман, фальшивка.
Осознал, бредя за ней.
Слева, справа, сзади вспышка –
наступил час фонарей.

Поднимаюсь по ступеням –
скоро брошусь к ней в постель.
Только ей теперь и верю,
пусть за окнами метель

надрывается… И трубы
вторят гулу городов.
Этот день ворвался грубо
в мир моих дурных стихов.

30.

Мы с тобой в постели "жмёмся".
Это чтобы не пропасть.
Звёздное мерцанье – Морзе!
А ключи скрывает власть
этой бешеной планеты,
где истории в расход
так легко пустить поэта.
Пусть шумит водопровод –
кровеносная система
наших старых городов.
Я не знаю: кто мы, где мы?
Это вой голодных псов
за окном оледеневшим
будит нас с тобой с зарёй.
И не будет всё как прежде.
Над холодною землёй,
что покрыта паутиной
из пылающих столиц,
где заботы и рутина
и морщины детских лиц,
облака плывут по небу.
Только нам не по пути:
мы придумали легенду,
чтобы сотни лет идти
в бесполезном направленьи,
потеряв следы корней.
Так прими же поздравленья,
мир униженных детей!
А когда нас снег завалит
и затопит океан,
города из крепкой стали
обратятся в пыль и хлам,
по дорогам и подъездам
разбредутся псы, коты
площади покроет лесом,
широты и долготы
человеческих не станет.
Что останется от нас?
Только спутники из стали
(там, где тот же самый Марс)
и смешные марсоходы –
мусор тех, кто раньше жил
и жестокого расхода,
миллионников-могил
ждать – не ждал! Дожди, метели.
Неизбежный рок могил.
…Мы лежим с тобой в постели.
Понедельник наступил.