Тим. гл. 11. 4. по Колин Маккалоу

11.4.

Замёрзла Мэри уж порядком,
Тепло включила, войдя в дом,
В тепле, уюте таком сладком
Осталась с ним она, вдвоём.

Включила музыку для Тима,
Чтоб окончательно снять грусть,
Мелодия — неотразима,
Как для собаки с мясом кость.

Тим вскоре стал совсем нормальным,
Как будто не было проблем,
Весёлым стал, а не печальным
От всех затронутых здесь тем.

Он даже предложил ей чтенье,
Как бы очередной урок,
Она довольна поведеньем,
Что он понять всё это смог.

Потом он сел на пол у кресла,
Почти касаясь её ног,
Как будто нет другого места,
Но по-другому он не мог.

От Мэри шло лишь утешенье
И чувство ласки, как от Ес,
Он был в наивном настроенье,
Он счастлив был, аж до небес.

— Скажи мне, Мэри, мне так важно
Знать этот чудный, нежный акт,
Когда я плакал, ты так нежно
Рукой водила по мне в такт.

Моим дурацким всем рыданьям;
Бывало раньше мама мне,
Меня так нежила вниманьем,
Рукою гладя по спине.

Как мне назвать бы твои ласки?
Что так приятны были мне,
Они чудесны, как все краски,
Как цвет всей радуги в небе;.

— Назвала б это утешеньем,
Чтоб успокаивать других,
Как бы обычным разрешеньем
От избавленья бед своих.

— Но мама делала мне то же,
Когда был маленьким совсем;
— Большому делать так негоже,
У него — своих проблем…

— Ты, Мэри, утешала даже,
Хотя теперь я и большой,
Ты, может быть, сейчас мне скажешь,
Хотя большой, но не чужой.

Что для тебя я — мал ребёнок…
Она от сказанных всех слов:
«А он — не прост, как тот телёнок,
Иль большинство таких ослов»…

Сжав пальцы своих рук до хруста,
Смогла достойный дать ответ,
Её пронзили снова чувства,
Но он принял её совет:

— Тогда, на пляже, не был взрослым,
Казался просто малышом,
Ты был всем обликом столь «постным»,
Все чувства всплыли «голышом».

Тим, для меня и нет значенья,
Большой ты или ещё мал,
Любому нужно утешенье,
Чтоб человек так не страдал.

Здесь очень важна степень горя,
Чтоб человеку оценить,
Чтоб не сломалась его воля,
И веру всю восстановить.

Тебе же стало тоже легче,
Когда утешила тебя?
— Да, я не знал, как мне отвлечься,
О горе всём моём скорбя.

Вот с этих пор, скажу я честно,
Чтоб утешала каждый день,
Мне будет это так чудесно,
И мне совсем это не лень.

— Нет Тим, нельзя одно и то же
Проделывать нам каждый день,
Всегда бывает, это может
Надоест и вызвать «тень».

С тобой «тень» в наших отношеньях,
Когда наскучу я тебе;
— Нет, мне всегда в сих утешеньях
Есть чувство, будто я в небе;.

— Ты Тим, коварный подстрекатель,
Пора нам спать уже, дружок;
Ты можешь стать мне, как каратель,
Не будь ко мне ты так жесток.

— Ты Мэри, нравишься мне очень,
На свете больше всех людей,
Но буду я с тобою точен,
Мне мама с папой всё ж  родней.

Точнее мамы с папой только,
Ещё точнее, как они,
Но сознавать мне будет горько,
Что даже больше, чем Дони;.

«Моя ты Мэри» — звать я буду,
Мне Дони тоже дорога,
Её я просто не забуду,
Она же ведь — моя сестра.

Но звать не буду «моя Дони»,
Теперь сестрицу я мою,
Свою любовь к ней, её долю,
Тебе я, Мэри, уступлю.

— Не надо, Тим, не будь так резок,
Она обиду затаит,
Поступок будет слишком дерзок,
Во всём меня и обвинит.

— Чем Дони, нравишься ты больше,
Поделать — не могу с собой,
И чем с тобой я, Мэри, дольше,
Тем больше всем даю я бой.

— Ты нравишься мне, Тим, всех больше,
Поделать — не могу с собой,
И чем с тобою, Тим, я дольше.
Тем больше всем даю я бой.

К тому же нет ни папы, мамы,
Мне больше некого хвалить,
Вот ты и есть мужчина самый,
С которым я могла бы жить.