Письма... скому другу

Птицы замертво с веток спускаются
Помечтать о непрожитом лете.
Будто Паулюс возвращается.
Старый Новый, и он – 43-й.
И на окнах бы были узоры,
но Мороз предпочел им заборы.
На заборах писали холодным
(огнестрел – дефицит благородных).

Не поверишь, теракты-аборты
не закрыли ни аэропорты,
ни сортиры. Чему удивляться? –
жизнь и есть: обсирать и кривляться.
И теперь волгоградский троллейбус
не забыт, но банален, как Дрейфус.
Кур во щах что еврей в каталажке:
он родился в особой рубашке.

Водка грех, и политика тоже:
там с порога встречают по роже.
Порох чисто восточная хитрость:
в решете даже люди как жидкость.
Пожинать есть синоним страданья:
что Борей, что пшено – наказанье.
(Ты готовишься: завтра субботник.
Для тебя я такой же расходник.)

Верить-нет – невеликое дело:
умирает душа, а не тело.
Ты же знаешь: здесь Наши не наши,
и траншеи – не ямы, а транши.
Деньги есть, но имеется сложность:
твой Аллах – это паспорт и должность.
Так сказал твой мулла. Нет ответа:
на молитву наложено вето.

Остается изба: выметаем
под соседский ковер. Забываем,
как дурачились, плавили пушки
и точили кинжалы в темнушках.
Как топили черно и кроваво,
отжигали запалом и клавой,
похищали невест и аулы
и таили под бороды скулы.

В Волгограде зима. В Волгодонске
не сказать чтобы менее скотски,
чем до Путина. Даже в Беслане
не допилено образованье.
На Манежке что известь, что свечи –
все негашено. Впрочем, не вечер.
На Руси не в почете гондоны.
А Москва – что Москва: миллионы.

Опроси их Росстат, он услышит:
каждый каждому в логово дышит.
Это цифры. Не люди, а деньги:
триллионы напротив шеренги.
Не метро, кавминдруг, а кортежи.
Но не смей: а иначе – Манежи.
Где политика может твориться
замалаханным «пусть говорится».

(Только Мурманск, услышь меня, друже,
мне что ты. С тем различьем, что нужен.)

Как дела? Говорят, что ирландцы
при своих. И разранили ранцы
басковитые. Янки не сдали,
но и те - лишь на Первом канале.
Я не Лев, но иду по дороге.
Бессердечно-бездомны тревоги,
но забавно, когда за Страшилу
выставляется пугало мира.

Ни сосуль, ни лучей – только Пушкин,
бакенбарды навесил на плечи.
Говорят, у хохлов были тушки
среди гоголей, деготь на вече.
Как сказал бы ничейный Мудищев,
этот мёд не испортишь говнищем.
(Кто сказал, что кавказцы уроды? –
срут на братьев иные народы…

Тем и живы, как сказано выше.)
Изумительно: изверг и крыша,
я тебе триедин, если помнить,
что меня ты поклялся угробить.
Мне занятно, что мы повторяем
увертюру полярных джедаев:
возвеличенный ли, пропащий, -
тормозящий или поспешный. –
Не знакомы как старший и младший,
но представлены: больший и меньший.

Подливаю в коньяк Кока-Колу.
Сын пойдет, да не в русскую школу.
Твой – в свою, да и то понарошку.
Я пошел, да не тою дорожкой.
Мы жемчужины, только из стали,
и нанизаны на вертикали.
Хоть и вижу не сердцем – глазами,
я не кровью пишу, но слезами.

30-31.01.14.г.