Последний кролик

Я не знал куда её деть. Она прожигала мне карман.  Алая эмалевая звёздочка с отцовской пилотки. Выйти в коридор я пока не мог. Один сидел на проваленном диване, забросив ногу на ногу, положив рядом грязный в смазке автомат, второй уплетал пухлые  вареники с вишнями, наш обед на сегодня, а третий открыл шкаф и методично выкидывал оттуда вещи: мамино вельветовое платье, тройку отца, братов матросский костюмчик. Выбросив всё, он зачем-то взял себе твидовые брюки, даже не примеряв их, просто приложил к ногам. По его невнятному урчанию можно было догадаться,- они ему понравились.
Второй встал из-за стола и вытер свои ладони в глубоких линиях об занавески, смачно плюнул на пол, дал мне несильный подзатыльник и вывалился во двор. Там на деревянной скамейке сидело ещё пятеро. Они горланили, курили, а  тот что сидел с краю читал немецкую газету.
«Только бы они не пошли в сарай.» Там мы спрятали соседского сына Славика.  Двое подошли к двери из трёх досок, и один прикладом сбил наземь ржавый замок. Послышались довольные восклицания. Солдат достал из клетки за уши белоснежного кролика, положил к себе на руки и стал его нежно гладить, приговаривая ласковые слова. Кролик  совсем не боялся, хотя гвалт стоял неимоверный.
Славика вынесли из сарая на руках. Он щурился от света. Не нужно было быть специалистом в расовой теории, чтобы определить его национальность. Черные кучерявые волосы, миндалевидные глаза, белая как штукатурка кожа. Половину жизни Славик провёл дома взаперти, он не мог ходить-у него был сломан позвоночник, это результат неудачного падения с моста через нашу мелкую Вильшанку.
Он бросил на меня последний взгляд, ничего не сказал, ни о чём не попросил. Он знал, что и я сейчас не в лучшем положении. Его кинули на землю и по их смеху я понял, что ему приказали ползти до самой калитки. Он пополз по тропинке на руках, давя червей, вылезших из жирной земли после очередного непродолжительного дождя. «Шнель»,»шнель»- единственное что я понимал из их жуткого лая. Выстрел. Еще два. Они «подбадривали» его  сзади огнём, кто из «Вальтера», а кто из "Маузера", "Шмайсеры" не брали, те лежали на краю скамейки. Попали в ногу, но Славик продолжал ползти, как будто ничего не почувствовал. Самый толстый и наглый немчура схватил винтовку и устремился к нему, успевшему одолеть уже половину пути. Подбежал, размахнулся и будто киркой саданул по голове, издалека я увидел пучок кровавых брызг,  дальше последовали аплодисменты сидевших на скамейке. Недовольство проявил лишь  смуглый сержант, он потом долго отчитывал жирного и что-то показывал ему пальцами на винтовке, я так понял, что пенял ему на то, что тот мол своим ударом мог искривить ствол, а он всё-таки стоит рейхсмарок, толстый же всё время виновато кивал стриженой башкой и со всем соглашался.
Послушалось урчание. За калиткой остановился грузовик, и все сидевшие во дворе, как по команде пошли в него грузиться. Толстый, проходя мимо, пнул тело ногой, остальные даже не повернули головы.
Я  совсем не воспринимал действительность, всё происходило как будто в полусне. Солнце садилось за горизонт, обжигая стоявшую на подоконнике баночку с притёртой пробкой. Там находилась Карловарская соль, отец говорил, что она помогает ему от изжоги. После обеда он часто слюнявил палец и макал его в банку.
Находясь в страшном отупении от всего увиденного, я услышал мамин отчаянный крик:«Павле, вони схопили нашого останнього кроля!»