Исповедник

Воскресенье. Пробило утро,
Звонкий колокол ввысь пролаял.
Извивались ночные смуты,
На клинках золочёной стаи.
Не спеша, просыпались люди,
Выходили, сбивались в кучи.
Крест – на шею, молитву – в зубы,
А в душе – та же вера в случай.

Я стоял у ворот прихода,
Заслоняясь рукой от солнца:
“Как порой небеса жестоки!
Их сиянье порой так жжётся!”
Муравейник исторгся рёвом,
Гулом своры многоголосой.
Все спешили под эти своды,
Растирая по лицам слёзы.

Каждый думал, что он – виновен,
Но искал себе оправданья.
Каждый знал, что любви есть сроки,
И терпению, и страданью.
Горечь мыслей текла сквозь камень,
Грызла стены голодным зверем,
Истязала рассудок снами,
Заставляя в их силу верить…

Как божественная контора,
Каждый день открывала церковь
Свои двери: кому до Неба,
А кому-то – назад, на Землю.
Я застыл в антрацитовом мраке,
Оплетённом железной клеткой.
И руки незаметным взмахом
Резал нити марионеткам.

 “Отпусти мне грехи, священник,
Пред тобою и Богом каюсь!
Помоги обрести прощенье,
И, клянусь, в долгу не останусь!”
“Грош цена твоим обещаньям,
Ты о них через час забудешь.
А потом снова будешь лаять,
Вымаляя свой рай на блюде”.

“Что же… Грех тебе отпускаю,
И ступай, если сможешь, с миром.
Твою душу давно забрали,
За бесценок продав на рынке.
Не смеши меня лживой грустью –
Ты ведь веришь, что всё забылось,
Только грех тебя не отпустит,
Не распяв на калёных вилах!”

Вот пришёл, наконец-то, вечер;
Захлебнулась покоем церковь,
В полумраке алеют свечи,
Утихают потоки гнева.
И по стянутой мглой дороге
Я бреду, как по кромке бритвы
Прочь! от вечно пустой тревоги,
И от вечно чужой молитвы…