последственное

Счастье моё, если бог
любил бы нас так,
как он разрешил тебя, –
наверное, не был бы так жесток,
был бы такой простак.
Но он, даже не уцелеть, в залог
вырезал мне ребро,
вшил тебя в левый бок.
Даже если бы кто и смог,
счастье моё, тебя окромя,
меня через своё нутро
пропускать, а смок
накладывать на сквозняк,
я б ни под кем не мялась, как простыня.
Как тебе довелось меня –
не доводилось более никому.
Счастье моё, поутру,
день ото дня,
каких у нас было три,
а нас оставалось двое,
босяком до двери:
«прошу тебя, не смотри,
я, как выцветший лист, сера»
вполоборота стоя,
перебирать во рту:
«прошу тебя, воду с меня сотри,
а подпись от твоего пера
я никогда не сотру».
В это пустое
раздельное позавчера,
такое же послезавтра,
каких ещё два
месяца, ноет внутри
мантра,
снаружи – нелепый вид
нестойкого, шаткого существа
в грязном апрельском снегу,
где трава-ещё-нетрава,
как и я, ожидает май.
Я в неё аккуратнее не могу,
пока бог заносчиво говорит:
«Моя девочка, ты-то свои рукава
выше локтей, пожалуйста, поднимай,
закатывай, как скандал.
Моя девочка, но за свои слова
ответственность принимай,
будь так любезна.
Мерками разных шкал,
ситуация, девочка, такова:
твоих оплошностей – бездна.
И кто тебе право такое дал –
чужие права
нарушать?
Ты не права, моя девочка, не права.
Это всё не тебе решать».