Душа моя Татьяна Гримблит

               
       Благоговение и трепет радости я пережила, открыв для себя жизнь и творчество томской поэтессы, святой великомученицы Татьяны Гримблит. Она смогла слить этику, религию и поэзию в одно, соединить творчество с подвигом жизни. Эта тема настолько необычна, что я должна сделать отступление, чтобы ввести в неё.       
       Глубокое и сокровенное уроднение русской судьбы я вижу в Христианстве.
.
     
       В самое сердце проникает  огненный взгляд Иисуса Христа на картине Александра Рекуненко «Разрыв Плата Вероники», на обложке журнала «Наука и религия». Во лбу Христа одновременно месяц и солнце и разорванная колючая проволока: символ тернового Венца «Плата Вероники» или Завесы. «Только благодаря уничтожению Завесы Иллюзий стало возможным, для всех последующих богоискателей, добиваться проникновения в Царство чистого Духа», – пишет А. Рекуненко. Эта скрывающая реальность Завеса, по его словам, препятствует проникновению Божественного в мозг человека, хотя путь к миру духовному был открыт ещё два тысячелетия назад – Завеса была разорвана Христом, принесшим себя в жертву, но подлинный духовный опыт возможен  лишь для людей, истинно стремящихся к его осуществлению.
В тёплый летний день 988 года князь Владимир крестил Русь, напоив её водой истинной веры. «Пусть не кичатся греки, что прежде нас пришли к Христовой вере, – говорил Владимир, – ибо сказал Господь: «Будут последние первыми, и первые последними». Сыновья князя Владимира Борис и Глеб стали самыми любимыми и почитаемыми русскими святыми, заступниками земли Русской.
       Князь Ярослав воздвиг во имя их мученического подвига церковь и хотел перенести в неё их святые мощи, а также приказал написать их икону, но в Константинополе долго не соглашались на их прославление: они сомневались, что за столь короткий срок могли появиться угодники Божии. Но такое вполне возможно, если завесу иллюзий, скрывающую реальность, устранить с детства.
 Любимой книгой Бориса стала книга «Жития Мучеников», которую он читал маленькому Глебу вслух. Прерывая чтение, он молил Бога: «Господи, Боже мой! Даруй мне по стопам их ходити!» Младший брат, заливаясь слезами, спрашивал: «Милый братец, Борисе, почто ты просишь у Бога смерти? Разве не хорошо тебе жить, не любят тебя отец с матерью наши? И я, братец? Неужто не боишься ты смерти?» На это Борис отвечал ему: «Суетен этот мир, мудрость его и богатства, родимый братец! И тебя и родителей я очень люблю и не хочу расставаться, но еще больше люблю я Отца Небесного, который одарил меня бессмертной душой. Видел ты, как усталая лошадь спешит на водопой к нашему Днепру? Так и душа моя жаждет встретиться с Богом».
 Умирающий князь Владимир призвал Бориса и сказал ему: «Святополку я не верю. Мыслил он на меня дурное. Бойся и ты его. В воле моей завещать киевский престол, кому пожелаю. Володей Киевом, мой сыне возлюбленный!» Борис мягко, но твердо отказался: «Нет, отче, не надобна мне власть, и не хочу я обидеть брата Святополка. Не по–Божески велишь ты мне поступить, отче, прости меня».
 Когда в душе Святополка возник злой умысел убить Бориса, ради престола, и о его заговоре узнали в войске Бориса, Бориса уговаривали идти на Киев: «У тебя множество воинов, Киевляне сердцем с тобой, решайся!» Борис сказал: «Прощать грехи ближним велел нам Господь, а не гневаться. Если и впрямь повелел Святополк убить меня, то да не поставит ему Господь это зло во грех». Вот она христианская мудрость, завещанная нам Христом, который молился о врагах своих.
 Зная, что его ждет смерть, Борис проснулся после полуночи и велел священнику начинать последнюю службу. Внезапно он услышал голос, как бы говорящий изнутри его души: «Убийцы близко, приготовься к смерти, не бойся! Твой Бог с тобой. Вечная жизнь и слава ждут тебя».
Расправившись с Борисом, Святополк послал гонца к Глебу сообщить, что отец тяжело болен и ждёт его. Глебу приснился сон. Он увидел неземной красоты храм, а на пороге его –
брата Бориса. Он, улыбаясь, звал Глеба: «Иди ко мне, милый братец!» Вокруг головы Бориса золотился нимб. Глеб не мог постигнуть смысла этого сна. Когда ему рассказали о смерти отца и убийстве брата и о том, что и ему угрожает смерть, Глеб сказал: «Да исполнится воля Божия, и стану я мучеником Господа, если так предначертано». Он молил Бога: «Господи, в руки твои предаю душу мою…»
Когда нашли тело Глеба между двумя колодами, от него исходило благоухание, подобное запаху ладана, лицо и тело были не тронуты ни тлением, ни дикими зверями, как будто он мирно спал, а не был умерщвлён четыре года назад. Так Бог хранит своих любимцев. Борис и Глеб – первые русские святые. Сколько их воссияет за 1025 лет существования христианства на Руси!
Томская святая – Татьяна Гримблит из их числа.
 
               

       С тех пор, как я, благодаря счастливому случаю, заполучила её стихи, душа моя ликует. Уже давно не обнажалось так обострённо и чисто в моей памяти отрочество, с его жаждой высокого идеала. Всё воскресили её стихи и жизнь её. Восхищаясь её подвигом во имя Христа, я полюбила её с нерастраченной силой, неведомо в каких закоулках души сохранившейся. Мне нравится её имя Татьяна, быть может, потому что родилась я почти в Татьянин день и всегда хотела носить это имя, мне близки по духу её стихи.
       Татьяна Гримблит родилась в Томске в семье служащего акцизного управления Николая Ивановича Гримблита и его супруги Веры Антониновны, урождённой Мисюровой.


                Кроме неё в семье были Борис, Георгий и Софья.

                  
               
       Ей выпало счастье родиться 14 декабря 1903 года. Это день памяти святого Филарета Милостивого, известного своей любовью к несчастным и обездоленным. Это, без сомнения, наложило свою печать на всю её жизнь. Кроме того, это год, когда воссиял в лике святых Серафим Саровский, озарив и её жизнь святостью. Не случайно Татьяна тоже станет святой, а Саровский и Дивеевский монастыри – лучшим местом после томских лесов.
 Лес она любила всей душой, ощущая в его красоте Божественное начало. И этим она мне бесконечно дорога:
 Вот как описывает родную природу Т. Гримблит:
 Сердце беседу ведёт
 С лесом – немую, не льстя,
 Он наклонился вперёд,
 Слушает весь шелестя.
 Слияние с природой – свойство лирики Татьяны Гримблит, происходит из склада её души и пристрастий. Как что-то самое дорогое и близкое отрывает она от сердца при разлуке с лесом.
              ***
 Озеро моет песок,
 Ряби надело вуаль,
 Плещется, бьётся у ног, -
 Жаль расставаться нам, жаль.
 Картины природы у неё яркие, образные, они зримы и легко запоминаются, стихи лёгкие, изящные без каких бы то ни было ухищрений, затуманивающих смысл. Природа изображена чуткой к радостям и страданиям человека, она способна утешать, врачевать, беседовать.
                ***
 Мох мне тропинку устлал
 Мягким пушистым ковром,
 Лес осторожно шептал –
 Шёпот тот в сердце моем.
 Красота русской природы, её богатство и разнообразие, имеет глубинную связь не только с темами и сюжетами, но и с самой сутью нашей литературы, с особой струёй душевного здоровья, почти уже изжитых к середине 19 века в литературе западноевропейской. Читаю лучшие стихи Татьяны Гримблит о природе и вспоминается Пушкин с его «Осенью» и описание природы у Пришвина и Тургенева, стихи Алексея Толстого, Некрасова, Бунина.  Стихотворение «Северное сияние» даёт намёк на просветляющую силу Божественной благодати, которая нисходит в великолепии сияющего зимнего безмолвия:
                ***
Кто видел хоть отблеск сиянья,
Навеки тот болен огнём,
Как ни были б сильны страданья –
Он вспомнит с восторгом о нём.

В открытое небо взгляни ты –
То бездна, огней глубина!
В нём силы могучие скрыты…
Прильнула к снегам тишина.
Её лирика созвучна всему самому здоровому в русской поэзии и прозе, утверждающему счастливую возможность единения природы и человека. Именно в общении с природой душа вспоминает о своём Божественном происхождении, переживая настоящий восторг.   Множество прекрасных воспоминаний детства связано у неё с лесом, который стал «оправой детства, как золото камням».
                ***
 И тишина, и шум его,
 И зелень по полям –
 Оправа детства моего,
 Как золото камням.
Разве может что-нибудь вытеснить из сердца то, к чему прикипел с детства!
                ***
 Не сули, Москва, веселье,
 Краски, юг, не трать –
 Мне милей лягушки пенье,
 Кедров стройных рать.
 Колыбель мою качали
 Белые снега, –
 И задумалась в печали
 По тебе, тайга.
 А вот как пишет она об отпуске, проведённом в Сарове и Дивееве. Письмо написано 5 сентября 1937 года, в дальнейшем мы ещё вернёмся к этому письму: «Дорогой мой Владыка Аверкий! Что-то давно мне нет от Вас весточки. Я была в отпуске полтора месяца. Ездила в Дивеево и Саров. Прекрасно провела там месяц. Дивно хорошо. Нет, в раю не слаще, потому что больше любить невозможно. Да благословит Бог тех людей, яркая красота души которых и теперь передо мной. Крепко полюбила я те места, и всегда меня туда тянет».
 Я задаю себе вопрос: «А могло ли быть иначе? Могла ли она не полюбить те места, если, по словам Серафима Саровского, сама Пресвятая облюбовала для себя это место, сделав его для себя четвертым земным пристанищем? Если нерукотворную канавку она Сама трижды  обходила своими пречистыми стопочками, являясь святому старцу. Он велел всем богомольцам ежедневно с молитвой обходить эту канавку, что соблюдается по сей день. Разумеется, обходила её и Татьяна. Там всё напоено высочайшей духовностью, которая исходила прежде всего от самого Серафима Саровского, который благодаря своему молитвенному подвигу, был восхищен в райские обители. Об этом он рассказывал в последствие так: «Усладился я словом Господа моего Иисуса Христа: «В дому Отца моего обители многи суть», и остановился убогий на этих словах, и возжелал увидеть оные небесные обители, и молил Господа Иисуса Христа, чтобы Он показал мне их, и Господь не лишил меня, убогого Своей милости; и вот я был восхищен в эти небесные обители – только не знаю, с телом или вне тела. Бог знает. Это непостижимо. А о той радости и сладости небесной, которую я там вкушал, – сказать невозможно».
 К сожалению у Татьяны Гримблит я не нашла стихов о Саровке, на берегу которой построены храмы, и потому приведу своё стихотворение:
           Саровка
Засияло в душе моей слово
На слуху оно с раннего детства,
Вспоминаю Саровку я снова,
Никуда от неё мне не деться.

«Жития прочитала недавно,
Потрясение неизгладимо,
А душа, воспарив, кружит плавно
И на пустынь глядит Серафима,

Где являлась пред ним Пресвятая,
Исцеляла, учила, спасала,
Обо всём с упоеньем читая,
Упиваюсь, а сердцу всё мало.

Был восхищен в обители Рая,
Не постичь несказанную сладость,
От восторга безмолвно сгорая,
Говорил: «Потерпи, моя радость!

Как бы жизнь не ударила строго,
Благодарней и твёрже мы будем,
Ах, какие обители Бога
Уготованы праведным людям!»

Наставлял он: «В душе мир созижди!
И спасутся с тобой рядом тыщи!
Повторяй эту заповедь трижды
И живи так, и Бог с нас не взыщет!»

Постигаю лучистое слово,
Победившее ссылку, расстрелы…
Сколько в нём бесконечно родного,
Сохранившего мир в душе белым.

   
   Можно бесконечно долго любоваться фотографиями, на которых изображен Саровский монастырь и Свято-Троицкий Серафимо-Дивеевский женский монастырь с видом на Святую нерукотворную канавку, вбирая их в свою душу. На память приходят строки стихотворения Н.Рубцова, которые посвящены другому храму, но звучат они на той же высокой ноте:
             «Феропонтово»
В потемневших лучах горизонта
Я смотрел на окрестности те,
Где узрела душа Феропонта,
Что-то божье в земной красоте.

И однажды возникло из грёзы,
Из молящейся этой души,
Как трава, как вода, как берёзы –
Диво дивное в русской глуши.

И небесно – земной Дионисий,
Из соседних пришедший земель,
Это дивное диво возвысил
До черты, невозможной досель.

Неподвижно стояли деревья,
И ромашки белели во мгле,
И казалась мне эта деревня
Чем-то самым святым на земле.

 С детства жизнь Татьяны Гримблит сложилась счастливым образом. В том, что она могла посвятить себя высокой цели: служению Богу и ближним, страдающим за имя Христа, главную роль сыграл её дед – Томский протоиерей Антонин Мисюров. Он был личностью яркой, выдающейся: с отличием окончил Тобольскую Духовную семинарию, а затем по первому разряду Казанскую Духовную академию, по окончании которой женился на дочери священника Софье Александровне Померанцевой и в 1870 году был назначен в Томскую Духовную семинарию преподавателем общей и русской церковной истории. Он был законоучителем во многих учебных заведениях, в том числе и в Мариинской женской гимназии, где училась его любимая внучка Татьяна. Он сумел «открыть ей сердечные очи на неотмирную красоту этого служения, от которого захватывало дух, как от чистого горного воздуха.
 Он помог ей глубоко понять и осознать, насколько важно и ценно беречь от зла свою душу с детства, чтобы, как драгоценный сосуд, она не была повреждена насилием страстей и грехов в детстве и отрочестве, когда впоследствии потребуется восстановление её целостности силою божественной благодати, но чтобы она как приготовленная нива, от детства напиталась божественным дождём и принесла плод сторичный».
                 
 Именно дед помог ей сделать благодатный выбор беззаветного служения ближним. Когда человек стремится в грядущее, опираясь лишь на Христа, это открывает перед ним и путь Христов – полный страданий, но веруя во Христа, он никогда не отчаивается.
 «С семнадцати лет я узнала тюрьму,
Но волю Ты крепкую дал».
Напишет Татьяна Гримблит обращаясь к Богу.
Главной тенденцией творчества Т. Гримблит является человечность. Она искала и умела находить тех, кто нуждался в помощи, заботе, любви, сострадании. Образ распятого Христа, его заповеди пронзили её сердце с детства и вели по жизни.
                ***
Теперь, когда кончаю жить,
Смелее мысль моя.
Всегда, всегда благодарить
В молитве буду я
Тебя, Господь, – ведь жизнь прошла
Вся под твоей рукой,
И я любила, как могла, –
Наградой был покой.
Но не покой искала я –
Запала в сердце мне
Святая проповедь Твоя,
Распятый на кресте.
Я с детских лет тебя звала,
Спасителю благой,
Креста, как радости ждала,
В тюрьме жила Тобой.
Здоровья, силы много дал –
Все возвратила их,
И Ты Твоё как дар принял, –
Конец мой будет тих.
За всё, Господь, благодарю:
Крест и Твоя любовь
Всегда светили в грудь мою, –
Бери всю жизнь, всю кровь. 
Многие поэты и писатели обладали даром предвидения, но
её провидческий дар просто потрясает:
            ***
Уж недалёко, – в смертный час
Ты Ангела пошли:
Мне будет жутко – чтоб он спас,
Закрыл глаза мои.
В последний миг борьбы земной
Сомненья, муки, страсть
Сбегутся мрачною толпой,
Свою почуя власть.
Но не давай победы им
И дух мой защити,
Тоскою смертною томим, –
Прости меня, прости.
Сила духа дана каждому Богом от рождения, но сомненья, тоска, злоба отщипывают от неё, как от каравая, в то время как любовь, радость, покой, умиротворенье укрепляют её.
            ***
Страданьем много я жила –
Любовь твою склони.
Я не припомню в мире зла, –
Прими мой дух, прими.
Душа, созревшая к слиянию с Богом, отрекается от всякого зла, забыв его. Но слишком много надо было забыть. Исследуя её жизнь и творчество, убеждаюсь, что при всём её душевном здоровье, которое проявилось в любви к природе, Богу и ближним (ближними были все обездоленные и страдающие, так как семьи у неё не было, она ушла из жизни в возрасте Христа), ей предстояло слишком много предать забвенью. Зло набрасывалось, как стая диких зверей на её жизнь и жизнь всего народа.
                ***
И рвутся с земли клевета, преступленье,
Стремясь все сердца покорить, –
Моли же, душа, ты у Бога терпенья
Страданием страсти убить.

Нужно было убить в душе все страсти и прежде всего зло, чтобы не уподобиться самой этой набрасывающейся на неё дикой стае:

Смотри, эта дикая стая присела
И хочет наброситься вновь.
А сердце устало, в тоске изболело, –
Но вечны в нём Бог и любовь.

В 1920 году Татьяна Гримблит поступила работать воспитательницей в детскую колонию  «Ключи», теплом души отогревая осиротевшие души. В этом году умер её отец, осиротевшее чувство и боль от потери дорогого человека безошибочно подсказывали ей, как нужна её любовь детям. Долгие часы проводила она с ними в бесконечных беседах о Боге.
В этом же году завершилась на территории Сибири гражданская война, и началась война властей против народа, в результате вся Сибирь стала местом заключения и ссылок. Репрессированные, нуждающиеся, дети-сироты – все они стали для неё ближними, которым она щедро отдавала свою любовь. Татьяна постановила себе за правило почти все заработанные деньги, а также все средства, которые она собирала в храмах Томска, менять на продукты и вещи и передавать их заключенным в Томскую тюрьму. Приходя в тюрьму, она спрашивала, кто из заключенных не получает продуктовых передач, – и передавала им всё, что приносила. О выборе своего Пути, в это страшное для всей страны время, она напишет просто и честно.
                ***
Есть много названий занятий и дел,
Но выбор пути одинок,
И нашему знанью положен предел,
Как ни был бы разум глубок.
Пусть дело великое сильный берёт –
Пойдём незаметным путём.
Не будет нам славу пророчить народ,
Не будет проклятья кругом.
Зачем наше имя потомкам хранить?
Мы малое дело возьмём,
Которое сердце бы стало любить,
И честно всю жизнь проживём.
Пускай одинокий, тернистый наш путь –
Бодрее вперед до конца!
Пусть скорбную чашу до дна отхлебнуть
Нам дерзко желает судьба.
 Ей было семнадцать, когда её впервые арестовали, обвинив в контрреволюционной деятельности, заключавшейся в благотворительности узникам. Взяли её, когда она повезла передачи нуждающимся заключенным в Иркутск. К этому времени Татьяна познакомилась уже со многими выдающимися архиереями и священниками Русской Православной Церкви, томившимися в тюрьмах Сибири.
В Иркутске она и отбывала первый срок. Её отпустили через четыре месяца, и она сразу же вернулась к делу оказания помощи заключенным. Аресты следовали одно за другим. Говоря о том, что выбор пути одинок, Татьяна Гримблит воздаёт хвалу Богу: «Слава Тебе, показавшему свет…» Она обращается к нему с просьбой исцелить её душу:
Ночью пошли ты ей светлые грёзы
Мир в моё сердце всели.
 Её деятельность больше и больше раздражала безбожников, а она на их вопросы отвечала прямо, проявляя великое мужество, непреклонную веру и силу духа: «За носимый мною на шее крест  я отдам свою голову, и пока я жива, с меня его никто не снимет, а если кто попытается снять крест, то снимет его лишь с моей головой, так как он надет навечно». Побывав в заключении, испытав все тяготы тюремной жизни, Татьяна Николаевна ещё активнее стала помогать оставшимся в ссылках и находящимся в тюрьмах заключённым, многие из которых были её близкими знакомыми. В подвиге милосердия и помощи ближним, которыми становились все, кто переживал жизненные трудности и невзгоды, в безотказности и широте этой помощи, ей не было равных. За этот подвиг она постоянно подвергалась гонениям, больше трёх лет ей не довелось работать на одном месте.
                ***
 Не томи, душа, тоскою, –
 Больше не ступлю
 Я на родину ногою,
 Но всегда – люблю.
В1925 году она вновь была арестована и сослана на три года в Зырянский край. Больше всего стихов, дошедших до нас, как раз было написано там, где был такой же, как на родине, исцеляющий душу лес. В её любви к природе тихим, но чистейшим звоном  звенит любовь к родине.
                ***
С северной, дикою, яркой красой
      Сердцем, любовью слилась...
      Лес непрерывной лежит полосой,
      Речка змеёй извилась.
Все её творения проникнуты любовью к Богу, непреодолимым стремлением следовать его путём:
Пусть ты в разлуке суровой –
      Пасха! Воскресший Христос
      Подал венец Свой терновый,
      Чтобы и ты его нёс.         
 Её поэтическое настроение прочно срослось с христианским в нерасторжимое целое и всё чаще становилось в стихах молитвой.
           *** 
 «Ярче сияй мне, лампада,
       Радостью душу согрей
       О Победителе ада,
       Смерти, греха и скорбей».
Для окончания срока ссылки она была выслана из Зырянского края через всю страну в Казахстан.
 Её поэтическое наследие – это лирический дневник, страницам которого она поверяла  свои размышления и переживания, мгновения своей такой недолгой, незаметной, но прекрасной жизни.
                ***
Вычегда плещет о берег крутой,
Жадно смотрю на струи:
Быстро проходят далёкой мечтой,
Кину им мысли мои.
Пусть унесутся на север волной,
Я же на юг улечу,
Чтобы не встретиться с думой лихой,
Путь ей слезой оплачу.
Жажда высокого идеала и великого подвига вела её по жизни. Её подвиг не сравнить с тем, который совершается в краткий миг. Свой подвиг она совершала всю свою сознательную жизнь. Её можно сравнить в этом плане с великой княгиней Елизаветой Фёдоровной. Они обе настолько близки по духу, что я не могу удержаться, чтобы не сказать несколько слов о духовном подвиге обеих. Их исповеднический подвиг во многом схож. Только одна была вознесена судьбой на вершины социальной лестницы и во многом благодаря своему положению могла заниматься социальным служением, создав Марфо – Мариинскую обитель, а вторая с детства была простой христианкой. Великая княгиня, приобщилась к православной вере и через неё ко всему, что составляло душу русского человека. Первая красавица Европы, она после гибели мужа совершенно прекратила светские отношения, занималась благотворительностью. «Господь дал мне прекрасную работу на этой земле. Исполню ли я её хорошо или плохо, один он ведает, но я буду стараться изо всех сил, и я влагаю свою руку в Его и иду, не страшась тех крестов и нападок, которые приготовил для меня этот мир».
Сестра Елизаветы Фёдоровны – Аликс, долгое время недоумевала, глядя на великую княгиню: «Отчего она всегда так весела и спокойна, чему можно радоваться при таком несчастливом браке?» Понаблюдав за ней, она поняла, что эту радость даёт ей любовь к Богу, во имя которой она творила добро. Аликс тоже встала на христианский путь. Это по её настоянию был канонизирован в лике святых Серафим Саровский. Мученическим венцом увенчан путь служения Богу каждой из них.
После ссылки в Узбекистан, из которой Татьяна Гримблит освобождена была досрочно, она поселилась в Пыжах возле храма святителя Николая, где стала петь на клиросе. Этот храм находился недалеко от Марфо – Мариинской обители, где незадолго до этого вершила свои дела милосердия Великая Княгиня Елизавета Федоровна. В земной жизни две угодницы Божии не встречались, но ходили по одним тропинкам и следовали одним путём в вечность через служение Богу и ближним.
Нелёгким и трагическим был этот путь для Татьяны Гримблит, вступившей на него в самую чёрную ночь – ночь гонения и преследования всех, кто служил добру во имя любви к Богу. На вопрос, почему она ведёт скудную жизнь, она отвечала: «Вы тратите деньги на вино и кино, а я на помощь заключённым и церкви».
 Первые страдания Татьяна пережила от родных, не одобривших её выбор посвятить свою жизнь помощи ближним, а дедушка – священник умер в 1915 году.
 Родные давно осудили и прочь
 Прогнали меня даже в тёмную ночь…
Рукопись её стихов обрывается горькими строками:

 В скитальческой жизни, вдали ото всех,
 Мой путь вызывает лишь злобу и смех, –
 Татьяна следовала избранным путём, не смотря на все чинимые ей препятствия, Как бы ни было трудно, она шла путём Христа, который неизменно вёл её на Голгофу.
 Эта боль непонимания её пути близкими людьми жила в сердце вечно, но Бог щедро одарил её дружбой с прекрасными людьми. Вот, к примеру, проникновенные строки, адресованные «Зинаидушке моей, Алексеевне».
 Я любила тебя, и мы об руку шли,
 Ты мне другом была до конца,
 И в глубокой печали, в этапной пыли
 Твоего не забуду лица.
                ***
 И с любовью ты в сердце своём берегла
 Мои думы, мечтанья, труды.
 Встала рядом со мной, ограждая от зла,
 А кругом говорили: «Горды».
               
 Осуждая меня и смеясь над тобой,
 Льстили много, устав клеветать,–
 Не согнула спины под суровой судьбой,
 Не устала со мною страдать.
                ***
 Сталь решетки крепка, не под силу сломать, –
 Ты поймешь мою душу всегда,
 Ведь любила меня, как родимая мать, –
 Не забыть мне тебя никогда.
Сравнение с любовью родимой матери не случайно, ведь не принимая её выбора, мать любила её страдальчески глубоко, так как может любить только мать.
 Тронулся поезд, быстрее идёт,
 Все уж далёко отстали от нас
 Только, родная, бежишь всё вперёд,
 Крестишь меня. Не отводишь ты глаз.
Глубоко понимая страдания своей матери, поднявшись до осознания материнских чувств и сравнив их со страданиями Богородицы, поставив их в своём сердце рядом, Татьяна Гримблит становится, поистине, великой поэтессой: она провидчески знала итог своей жизни. Когда её, полную  молодых сил, расстреляют, мать её переживёт те же муки, что и Богородица.
 Слёзы – жемчужины катишь ручьём,
 Бог да хранит тебя вечно! Прощай.
 Матерь и ты теперь в сердце моём
 Рядом – молюсь я, прости, вспоминай.
По накалу чувств эти строки можно сравнить с ахматовским «Реквиемом».
В своих исповедальческих стихах Татьяна напишет, обращаясь к Божьей Матери, как нелегко человеку идти путём служения Богу, когда мир людей стоит непроницаемой стеной на этом пути.            ***
 Не расскажешь всего, всех печалей, тревог, –
 Ты сама в этом мире жила,
 И он дал Тебе скорби вкусить сколько мог,
 Сколько мог он принёс тебе зла.

 Клевета не страшна, не насмешка люта,
 Не разлука страданьем томит,
 А сознанье, что в сердце моём налита
 Та же злоба, что в мире кипит.
Всю жизнь она будет молить Бога спасти её душу от злобы. В стихотворенье «На дне», описывая все адские муки, страдания,
 когда
            Кто муку во всей наготе не видал –
            Младенец, лишь начавший жить.
 когда
            Порок окружает и душит тебя,
            А сердце томит, как в огне.
вот тогда-то, пройдя через все муки ада, надо научится не осуждать, именно так и проявляется христианская любовь, та самая, которая вела по жизни всех русских святых:
 Вот здесь ты сумей никого не судить,
 Жемчужины душ отыщи,–
 Тогда ты, конечно, умеешь любить,
 И носишь смиренье души.
Она отыскала великое множество таких «жемчужин», а её душа сияла ярким бриллиантом. По выражению многих святителей, украшенных впоследствии мученическим венцом, она стала для них новым Филаретом Милостивым (не случайно она родилась в день его памяти). Ей не было равных в самоотверженном подвиге милосердия. В её сердце, вместившем Христа, никому уже не было тесно. Её просветленная и чистая душа стала утешением для многих. Вот отрывок из письма епископа Рыльского: «Доброе сердце у Вас, счастливы Вы, и за это благодарите Господа: это не от нас – Божий дар. Вы – по милости Божией – поняли, что высшее счастье здесь – на земле – это любить людей и помогать им».
Она умела очень глубоко чувствовать переживания других:
           ***
Вот и закат догорает...
Молча владыка сидит,
Родину он вспоминает
И на иконы глядит.
Тихо лампада сияет,
Образы ярко плывут,
Сердце в тиши созерцает
Душу, а мысли зовут
Вдаль, к белокаменной милой
Или в Чернигов родной.
Если б неведомой силой
Хоть бы минутой одной,
Этой минутой Пасхальной,
Там с дорогими пожить,
С радостью песнью похвальной
В храме Господнем служить!
В этом далёком селенье
Радостной грустью горит
Сердце, а лик Воскресенья
Мирную бодрость дарит.
Ярко лампада лучится,
Лаской сияют глаза,
Мягко в короткой реснице
      Светится к Богу слеза.
       Начало 30-х годов – очередная волна гонений на верующих. И вновь арест. На этот раз её приговорили к трём годам заключения в Вишерском исправительно – трудовом лагере Пермской области. За колючей проволокой она изучила медицину и стала работать фельдшером, что как нельзя лучше соответствовало выбранному ею пути служения ближним. Из лагеря освобождена была также досрочно на следующий год, но с запретом жить в двенадцати крупнейших городах России до окончания срока заключения. Местом жительства после ссылки она избрала город Юрьев – Польский Владимирской области. После окончания трёхлетнего срока переехала в город Александров, где устроилась фельдшером в больницу, а затем в 1936 году переехала в село Константиново Московской области, где стала работать лаборанткой в больнице. Всё это время она не переставала помогать заключённым в тюрьмах и лагерях. Поддерживала не только материально, но и духовно – словом утешения, одобрения. Её письма помогали выживать и переносить скорби. И ей в ответ присылали полные любви и благодарности письма.
       Вот отрывок из письма владыки Аверкия: «Горячо благодарю Вас за Ваше прекрасное, воодушевленное письмо… оно возвышенно и поучительно и может поспорить за первенство с лучшими страницами из дневника отца Иоанна Кронштадского. Да пребудет с Вами навсегда эта благодать Святого Духа, так гармонично и сладкогласно настроившая струны чистой и прекрасной Вашей души». Она обладала врождённым чувством долга и чести, в эпоху жестоких гонений отстаивала свою платформу. Её стихи заставляют размышлять, задумываться над смыслом жизни. В душе каждого живёт что-то подобное, и когда мы встречаем это в литературе, тогда с глубоким чувством сопричастности вчитываемся в эти строки, доставшие из самых глубин нашей души что-то очень важное. Человек кристальной совести, обращаясь к сердцу, она напишет:
 «Не думай, что подвиг страданья твои, –
 То совесть укором звучит».
   
 Именно совесть, не позволяет ей остаться равнодушной к людским страданиям. Её стихи пленяют своей красотой и горечью.

 Я в мир окунулась, и крепко впилась
 В горячую душу мою
 Вся горечь людская – и муку, и грязь
 Я полною чашею пью.
 Как никогда ей хочется умыть душу, исцелить её. В стихотворении «Весна» пробуждающаяся природа, её цветение действуют, как бальзам, на изболевшуюся, исстрадавшуюся душу. Её стихи взывают к тому чувству гармонии, которое заложено в душе каждого человека, напоминая о Божественном происхождении.
По словам Аристотеля: «Человек, умеющий созерцать подлинно прекрасное, являет истинную добродетель». Единение с природой, также как и единение с Богом спасительно для души. Если в тюремной камере роза, брошенная кем-то в окно, до крови царапает руку, то на воле природа творит чудеса, заставляя забыть страшный мир горя, скорби, мук…Она щедро одаривает Божественной благодатью, рождая в душе умиротворение.
      Чувство природы ставит Татьяну Гримблит в ряд великих поэтов. Она слилась с природой, черпая в ней силы и вдохновение.
             ВЕСНА
 Весна, золотая весна!
 Пришла, победила
 И думы мои унесла
 Волшебная сила.
 Душа успокоилась вдруг,
 И, мира полна,
 От горя, от скорби, от мук
 Далёко она.
 О, этот чарующий сон!
 Весь мир позабыт,
 Слезой, как вином, упоён,
 Страданьем омыт.
 А думы мои унесло,
 Забылась душа;
 Кругом так шумливо, тепло –
 Весна хороша.
 О, не будите меня,
 Хочу я уснуть.
 Весна, дай мне света, огня, –
 Согрей ты мой путь!
 Единением с природой, молитвой и творчеством спасала она свою душу, вырывая её из лап злобы, ненависти, лицемерия, царивших в богоборческом мире. Обращаясь к вдохновенью, она просит его приходить чаще:
 Только эти лишь мгновенья
 Красят жизни дни.
 Гюго писал: «Все радости жизни в творчестве. Творить, значит убивать смерть» Вот почему, не смотря на все свои сомнения о том, как примут её любимые детища, она твёрдо решает для себя:
 Поймут ли меня или буду
 Напрасно я бисер метать?
 Так пусть надо мною смеются –
 Я всё-таки буду писать.
 Только в стихах, в своем лирическом дневнике, она, раскрывая душу, могла поведать, как ей трудно, а в письмах всегда стремилась поддержать и обогреть других, облегчить их страдания. Епископ Иоанн (Пашин) писал ей из лагеря: «Родная, дорогая Татьяна Николаевна! Письмо Ваше получил и не знаю, как Вас благодарить за него. Оно дышит такой теплотой, любовью и бодростью, что день, когда я получил его, – был для меня один из счастливых, и я прочитал его раза три подряд…дай, Господи, Вам силы и здоровья много –много лет идти этим путём и в смирении о имени Господнем творить добро. Трогательна и Ваша повесть о болезни и дальнейших похождениях. Как премудро и милосердно устроил Господь, что Вы, перенеся тяжёлую болезнь (имеется в виду арест и заключение), изучили медицину и теперь, работая на поприще лечения больных, страждущих, одновременно и маленькие средства будете зарабатывать, необходимые для жизни своей и помощи другим, и этой своей святой работой сколько слёз утрёте, сколько страданий облегчите...» Ничто не могло ожесточить Татьяну Гримблит, наоборот, она продолжала свой тихий, свой незаметный подвиг, возвращая к жизни отчаявшихся заключённых. Писала им добрые письма, поддерживала, как могла. Снова и снова её сажали за это в тюрьму. Выходя на свободу она не прекращала заниматься тем, к чему её призвал Господь и чей призыв она услышала и приняла всем сердцем.
ПОМОГИ
Я Тебя и умирая,
Мой Господь, благословлю,
Ты мне дал блаженство рая,
Радость подарил Твою.
Я спокойна – что мне надо?
Ничего я не ищу,
И Тебе, моя Отрада,
Дней остаток посвящу.
Я любви Твоей не стою
И завета не храню,
Только всей моей душою
На кресте Тебя люблю.
Вечно бы в груди носила
Красоту Твою с мольбой.
Помоги, чтоб и могила
Не закрыла образ Твой.
       Всё чаше в её творчестве появляются мысли о смерти, предчувствие конца земного пути, и всё ярче разгорается её любовь к Богу, всё сильнее жажда помочь. В 1936 году при обращении одного из приехавших заключённых для ночёвки, Т. Гримблит при встрече с ним спросила, по какой статье он сидит, она с удовольствием уступила ему свою комнату, заявив, что людям, сидящим по 58-й статье, всегда готова чем угодно помочь. Жалея её, ей говорили: «Вы можете тратить деньги на красивую одежду и на сладкий кусок». Она отвечала, что предпочитает поскромнее одеваться, а оставшиеся деньги послать нуждающимся в них. На тюремной фотографии Татьяна Николаевна Гримблит в чёрном пальто и серой грубой рубашке – скромнее не бывает. Глубокая морщина пролегла между бровей, коротко остриженные тёмные волосы спрятаны за уши. Тюрьма наложила печать на весь её облик. Трудно узнать в ней красивую девочку в нарядном платье с детской фотографии. Но зато на иконе (см. в начале) использованы дивные краски: из-под наброшенной нежно – голубой накидки видны только кончики рукавов малинового свитера, На голову накинут светло – розовый платок без всяких узлов слегка обвивающий шею. Складки ткани создают неповторимую игру свето – тени, какую можно только наблюдать ранним утром на свежевыпавшем голубом снегу, на который заря уронила розовый платок. Тёмные глаза и волосы, слегка выглядывающие из-под платка, чёрные брови, смуглая кожа, сквозь которую пробивается румянец, вокруг головы нимб, в руке большой крест. Ангельская чистота и красота льются с иконы.  В предсмертном стихотворении благодаря своему провидческому дару, уже зная, что её ждет, она напишет:               
                ***
Ложь, клевета благодарностью будут
Мне за любовь, за труды.
Пусть меня каждый и все позабудут, –
Помни всегда только Ты.
Вечную память мне дай, умоляю,
Память Твою, мой Христос.
С радостью светлой мой путь продвигаю,
Муку мою кто унёс?
Кто всю тоску, что мне сердце изъела,
Счастьем, любовью сменил,
Труд мой посильный в великое дело,
Благостно в подвиг вменил?
Иго Твое – это благо святое,
Бремя же дивно легко,
Время молитвы – всегда дорогое,
Злоба и мир далеко.
Молодость, юность – в одежде терновой,
Выпита чаша до дна.
Вечная память мне смертным покровом,
Верую, будет дана.
Множество стихов, как мы уже успели убедиться, посвятила Татьяна Гримблит своей любви к Богу. Бог для неё это – свет, это – красота, это – истина, это – Спаситель.

 Не слезами, а кровью я раны Твои,
 Мой Спаситель, готова омыть:
 Я хочу, чтоб скорее настали те дни, –
 Мне бы жизнь за тебя положить.
 Какой накал чувств! И это стремление отдать жизнь во имя любви к Богу, стремление слиться с ним, характерно для многих христиан, вспомним приведённый в самом начале  рассказ о Борисе и Глебе – первых русских святых. Как стремился Борис слиться с Богом!
Её арестовали 5 сентября, когда она писала письмо Владыке Аверкию об отпуске, проведённом в Сарове и Дивееве, прервав на полуслове. Это письмо, полное восторга от тех мест и восхищения людьми, работающими там, приведено в самом начале. Позади было много арестов ссылок, этапов, но этот арест завершился трагично: 23 сентября 1937 года её расстреляли на Бутовском полигоне под Москвой. Уходя в тюрьму в последний раз, она оставила записку подруге: «Ольга, дорогая, прости! Прибери всё… вещи и деньги отправь матери через десять дней, но сначала уведоми письмом… Я знала, надев крест, тот, что на мне – опять пойду…» Она сохраняла мир и покой в душе даже в такие минуты.
 Погребена Татьяна Гримблит в безвестной общей могиле «сбылись и радость, и надежда: увенчанная мукой крестной в последний миг мучений смертных душа ко Господу спешит». Ей было 33 года.
 В п. Богашево Томского района строится церковь в честь святой великомученицы Татьяны Гримблит. Её память совершается 23 сентября и в день памяти Собора новых мучеников российских ХХ века.

 

                ***
 Кричать лицемерно: «Как людям помочь?»
 Во все времена может каждый,
 Но всё же случилось однажды!
 И в самую страшную чёрную ночь,
 Страну поглотившую мраком,
 Рождавшим страх в сердце всяком,
 Из дома родного отправилась дочь
 Высоких стремлений томичка,
 Чьё сердце, как вспыхнувшей спичкой,
 Костры разжигало и тьму гнало прочь.
 В великом служении Богу
 Спешила с посылкой к острогу.
 Она помогала беду превозмочь,
 Сияла, как солнце для ссыльных,
 Могучею верою сильных.
 Святая…она повторила точь-в-точь
 Добра и любви беззаветной,
 Пример благородный и светлый,
 Отца Безначального дочь…
                Ольга Кондиус