***

Первая книга стихотворений Валерия Тихонова - "Где дорога, там и жизнь"

Валерий Тихонов


Где дорога,
там и жизнь




Подборка стихотворений из моей первой книги
(Барнаул, авторский альманах «Август»,
1993 г., тираж – 5100 экз., 64 стр.)















О В. Е. Тихонов, стихотворения.






***
Падает
первый снег.
Осень в тягучем сне.
В бурном восторге мы –
как же,
             приход зимы!..

Тает
последний снег.
Время идёт к весне.
В бурном восторге мы –
как же,
             исход зимы!..












Первая любовь

вечерами
                изучая
геометрию теней
мелом
белым
           не случайно
мальчик
вывел на стене
своё имя
плюс другое
только приравнять не смел
раскрошился под рукою
мел





















***
– Весна на пороге!..
– Неужто и вправду?!

Всем хочется верить –
она почтальоном заходит в ограду,
стучится к нам в двери…

Хотите – поверьте,
хотите – проверьте,
но солнечный зайчик
стал штемпелем жёлтым
на белом конверте!..

Весна! – это значит,
всё будет сначала –
цветы и капризы,
и лёгкость в наряде,
и станет ручей
первой
              мартовской
                визой…
И щёки в помаде.




















Музыкальность мира

Лес, небо, поле…
Поле, небо, озеро…
Озеро, небо, речка…
Это полёт стрекозы
                с пересадкой,
ветром подхваченной,
                но не влекомой…
Шмель прогудел над поляною сладкой:
«Будем знакомы?»
«Будем знакомы!»…
Полдень настраивает оркестр –
звон, аккорды, неразбериха…
Всем нам под небом выдано место.
Всё.
Начинается.
Слушайте.
Тихо!..
Взлёт стрекозы –
                лёгкий взмах дирижёра.
Слушая, видим иными глазами.
Вот поднимается пение хора:
«До-ре-ми,
до-ре-ми,
соль-ре-ми,
фа-а-а-ми-и-и…»…

















Полдень

День начинался, трепеща, дрожа…
Жара едва передвигала ноги.
Гитара тени падала кружа,
жалея побелевшие дороги.

То птица – томный крест голубизны,
изныв от безысходной в сердце муки,
кидала крылья, видя мир резным,
и, с ним расставшись, нам вздымала руки.

…Но мы, из-под ладони посмотрев,
ревниво проводив спираль полёта,
тащились в тень, сердца не отогрев,
и потому мы не вкусили взлёта.




























***
Лист остывающий меркнет.
Тихо светлеет вода.
Сгинули все водомерки.
Скоро придут холода.

Берег затянут осокой.
Надо раздвинуть рукой,
чтобы на дне неглубоком
видеть песчаный покой.

Мне отраженье двойное
чудится в глади воды…
Кто там стоит – за спиною?
Чьи – за моими – следы?..












Облака
стали жить в отражении –
с той же скоростью,
кучно и ало,
но при
             первом
             к
             воде
                приближении
я увидел –
                их как не бывало.
Так
река
бережёт
одиночество,
чем бы гладь её
не исковеркали…
Облакам
                тем не менее
                хочется
                отражаться
                в
                обманчивом
                зеркале.









***
День осенний – глаза совы…
Эхо взвалено мне на спину…
В ясный полдень среди листвы
нелегко отыскать калину

Вечер
выкрашен
в тон
веселью…
Ночью будет пожар глазниц…
С криком
кружатся
карусели
непростившихся с нами птиц.

Отлетающим –
                нимб опальный…
Жезл державный –
                для сторожей…
Над речной
                тишиной
                зеркальной
 не ожить
                чертежам
                стрижей.









Свидание

Вечерние тени ложатся под ноги
и тянут измерить свои очертанья…
Рисунок растущий
                графически строгий,
 нечаянно созданный для любованья.

Днём было светло
                и почти без помарок
на улице, что геометрией машет,
и не было этих причудливых арок,
колонн, изваяний, решёток и башен…

И не было
                лёгкой походки навстречу,
и прикосновения, и поцелуя,
и не было взглядам дороги на Млечный,
и чувства взаимного напропалую…

Наивность вечерняя
                утру поклонна,
но вечно пребудет во взгляде влюблённом.






















***
Октябрь –
монетные дворы –
рисунки, знаки, цвет…
Кто создал правила игры,
того в обличье нет.

Тепла заплечная сума,
в ней лета жаркий бред.
Не дали нам сойти с ума
рисунки,
знаки,
цвет…

Услышит благовест весной,
кто принимал запрет.
Кто говорил всю ночь со мной,
того в обличье нет.

За тайной слов,
за тайной строк
скрывается печаль…
И непонятно:
кто игрок,
что козыри,
где шваль…



















***
               Ты не бойся, пёс, человека –
               Человек, он собаке –  друг.
                Станислав Яненко.

За окном долина в мраке.
Дверь поспешно отопру…
Где хозяин  той собаки,
что скулила на ветру?!

Поскулила и умолкла.
На цепи или в степи?..
Эй, долина, сделать волком
Божью тварь не торопись!

Во дворе октябрь мокрый.
Тучи звёздам, как конвой…
Поздно! –
мне от дальней согры
был ответом волчий вой.























***
Сергею Филатову

Повторяется жертвенность поля.
В этом осени мирной печаль.
Одиночество.
                Чудится – воля!
И в распахнутость веришь…
                А жаль.

Лишь поняв, где сокрыта утрата,
станешь светел вечерним лицом. 
И монгольские скулы заката
вышлют ветер тревожным гонцом.

Он расскажет про звёздное войско,
что под лунное знамя грядёт,
что Земля остывающим воском
округлится и в ночь упадёт…

Но не ясно – где взлёт, где паденье.
И нечаянно слово в строке…
Я молю, чтобы шёл ты за тенью,
а пришёл к отраженью в реке.





















***
В электричке фильм документальный –
мини-залы, в каждом свой экран.
И летит пейзаж горизонтально
ломаным пунктиром:
                лес,
                бурьян,
станция, обросшая селеньем
(люди на крылечках в полный рост),
речка голубеет в отдаленье,
тень метнул
                и удалился
                мост…
Пассажиры-зрители спокойны,
умиротворённы, словно в хоре,
думы их напевны
                и достойны
сохраниться
                в тихом разговоре.













Сростки

Начинаются фокусы осени –
паутинит,
                дождит,
                листопадит…
На дорогах машины елозили,
угрожая тараном ограде.

Белым мухам почтенье оказано –
ждём, никак не дождёмся, когда
будет всё одним цветом повязано –
огороды,
                поля,
                провода…

Набираясь терпения на зиму,
предвкушаем начало весны…
И – застолье.
И – песня.
Про Разина.
Про его
               расписные
                челны.















***
Непогода простёрта от Бога
или чёрт не нашёл похмелиться?..
Я иду по незрячей дороге
от села до районной столицы.

Осень поздняя – грязная осень.
Ночь – как мёртвая хватка паучья.
Бор – ристалище ветра и сосен!
Бор гудит, и ломаются сучья!..

Вспять пути я уже не намечу.
Есть охранная грамота – небо.
Звёзды светят: «Шагай, человече!
Мы даны тебе не на потребу».

Эта выручка – благословенье
среди тайны и силы жестокой…
Вспоминаю всё, как сновиденье,
как свиданье с бедой пустоокой.




















***
Вот и вымела осень с дороги
кутерьму разноцветной листвы.

…Мне б тогда не стоять на пороге
и не жать к косяку головы,
не жалеть сиротливые клёны…

Лишь сейчас мне октябрь подсказал,
что не лето, а поезд зелёный
опустевший покинул вокзал!

Птицы скорые ночью кричали.
И луна, пробираясь во мгле,
изогнулась прощально-печально –
как ладонь на оконном стекле.




























***
О. Т.

Всё обещало стать собою:
рекою – речка,
роща – лесом,
а всплеск подземного прибоя –
родник
              под берегом отвесным –
звал нас к себе,
звал причаститься,
звал отраженьем уколоться,
и,
    освежая наши лица,
всё ждал сравнения с колодцем.
Мечтала стать большой дорогой
тропинка к хлипкому мосточку…
Я первый раз увидел строгой
жену –
            она хотела дочку.





















Трилистник

Мне друзья не закудыкали дорог…
А вернулся, то спросили:
«Не продрог?»

Мы друг другу крепко руки пожимали.
Я спросил их:
«Как тут жили-поживали?»

«Вот – поправили крыльцо, и – ты пришёл.
Проходи. Чего стоять.
Садись за стол»…
























Караваны сентября

Потерялся в разноцветном листопаде
цвет зелёный – самый летний из цветов.
В прятках года сентябрю досталось вадить,
ну а он весь состоит из лоскутов:
из листвы,
                из паутины,
                из тумана…
Ладно скроено, да сшито на авось.
И зима не за горами – без обмана,
но тепло ещё у осени нашлось.

Мы сейчас прогнозы стали слушать строже –
урожай спешим уважить до дождей,
и поклоны отбиваем в день погожий –
счёт у осени идёт: скорей, скорей…
До листвы,
                до паутины, 
                до тумана
прикасаемся лишь взглядом, впопыхах…
Эти строчки с первым снегом – без обмана –
на листок легли. Нечаянно. В стихах.

















***
Осень
отражением заката
распласталась по сырым лесам.

И дожди,
без громовых раскатов,
словно потеряли голоса.

Радуги
не гнутся над лугами,
паутину ветры унесли…

В облака
ступая сапогами,
тайно отлетаю от Земли…




























***
Забока приготовилась к апрелю:
на вербах догорают парики
пахучего закрученного хмеля,
листву несёт течение реки,
крутой обрыв о
                с
                ы
                п
                а
                л
                с
                я за лето,
тропинку об-
                резая,
                как на взлёт…
И выбирает лужи
для портретов
листвы спасённой
первый
тонкий
лёд.
























***
В ночь осеннюю –
                до рассвета –
к звёздам тянется каждый дом.
Двухнедельное бабье лето!..
А потом –
крик прощальный птиц перелётных! –               
начинается шумный бал! –
выпускные училищ лётных! –
карнавал!..
И расторгнется связь до срока –
новой завязью лёг снежок!..
Поле чёрное
                белобоко
в сто сорок.




























***
Крыши домов,
переулки и улицы,
луг за селом
и дороги разбег –
всех он укроет,
никто не застудится,
он справедлив –
этот снег,
                первый снег…
Только потом
оголтело метели
по-над землёю
помчат-зашумят!..
Снег –
             первый снег –
по-иному разделят:
лес заметут,
а поля оголят…




























Диалог

– Нас выпавший снег белизною врачует,
а мы не спешили из осени выйти…

– Но всё ещё ветер возносит, бичует
последние листья в ноябрьской свите.
А вы говорите…

– Дождливые всхлипы в снежинки отлиты,
а то, что «морозы погубят», – враньё…

– Но вот два столба, где висела калитка,
над ними карающее вороньё.
А вы о своём…

– Мы знали – без звёзд бесконечные ночи,
а нынче – серебряный ковш в небе выгнут,
и день начинается солнечно очень!..
               
– Пусть к снежному блеску глаза попривыкнут.





















Новогоднее
 
Ночь назовите, как вам угодно:
праздничной,
ёлочной,
новогодней…
И,
лишь наступит означенный  вечер,
пусть оживут разноцветные свечи!
Будет тепло за столом и уютно.
Не торопитесь сказать: «С добрым утром!»
Только лишь раз эта ночь к нам приходит…
Все мы мечтаем о доброй погоде, –
чтобы  над лесом,
над парком,
над садом
тихо
и
плавно
снег падал
и
падал
Сбудутся пусть все мечты и надежды!
Вот Дед Мороз в своей красной одежде
и с бородою огромной и белой…
В синем Снегурочка песню нам пела…
Все мы на детство в высоком полёте
смотрим
                и тянет спросить:
                «Где живёте?..»
Ах, не снимайте, сосед, эту бороду!
Ах, не снимайте, соседка, корону!
Сказочной парой
пройдите по городу
к ёлке на площади,
к снежному трону.









Санный путь

Памяти Геннадия Панова

«Мороз и солнце…» –
это снова
январь нас
к Пушкину вернул.
И проза:
мы из Шипунова
автобусом
на Барнаул.

Берёзы, выбежав навстречу,
спешат нам инеем блеснуть.
Снег на полях ещё не мечен,
а рядом с трассой –
                санный путь.

Кто этой чести удостоен?..
И невозможно не вздохнуть:
кругом
               величие простое
и санный путь.
И санный путь!

Я угощу шофёра чаем.
Он скажет: «Отстаём чуть-чуть…»
Он – за рулём – не замечает,
что рядом с трассой –
                санный путь.

А я как будто и не вправе,
как пассажиры все, вздремнуть.
Хочу увидеть:
кто же правит,
обозначая
                санный путь.







***
…Вы говорите, что пусты
и холодны глазницы статуй.
Предпочитаете холсты,
где море, лес, дворцов палаты…

Конечно, красочней мазки:
портрет – глаза почти живые…
Скульптура, что из мастерских, –
сплошные раны ножевые!..

Пусть – нет зрачков,
пусть – нет ресниц…
Я видел,
                как слепой в музее
пустых касается глазниц…
Молчите, ротозеи!




















Протока

В летний полдень,
то с друзьями, то один,
убегал я на Филиппкинский трамплин.

Это место берегли за глубину.
А всего-то – метров восемь в ширину.

«Щучкой»,
                «бомбочкой»,
                «солдатиком»,
а вот
         кто-то
         плюхнулся
         под хохот
         на живот!..

..Нам казалось –
не убудет никогда
нашей речки
родниковая вода.


















Чарыш

1.
К берегу от берега понтоны –
будет переправа на реке.
Над водою долго, монотонно
повторяет эхо:
                «Э-ге-ге-э-э!..»

Это понтонёры, отдыхая,
весело кричат – до хрипоты,
словно в этом радость есть какая:
«Кто
          ук-рал
                в ко-нюш-не
                хо-му-ты-ы-ы?..»

На каком, не знаю, повороте
эхо упадёт и замолчит?
Кто кричал, теперь уже в работе
и
    до перекура
                не кричит.
               
2.
Железобетонная дуга
заменила старые понтоны.
«Все течёт…» –
                и в заливных лугах
ранние подснежники не тонут…

Он в июле, встретив рыбака,
искривляет рябью удилище…
Кажется, что в этих берегах
он  лежит –
                как нож за голенищем.

Его русло – нож для облаков…
Облака – намеченные мели…
А ведь было:
                лето, гул гудков!..
Так протяжно пароходы пели!..









У  озера Горячего

А первый снег
                случился летом:
мы
       загорали у реки,
он
       на зелёный
                белым цветом
упал
          погоде вопреки.

Недолго обнимал он травы…
И я сейчас лишь говорю:
июлю
           этот снег –
                отрава,
но как он дорог
                ноябрю!














Жеребёнок

Станиславу Золотцеву
               
Называют озеро Горячим,
а оно такое же как все.
Мочит ноги спутанная кляча
в молчаливо выпавшей росе.

Ну а жеребёнок белолобый
запросто спускается к воде,
смотрит удивлённо,
смотрит в оба
на туман,
что тянется к звезде…

Или кто поведал об аркане,
про телегу и про
                хлёсткий кнут?..
Знаю, он звездою в небе станет!
И его под утро не найдут.



















***
Ничего здесь такого нету –
просто ночь обретает звёзды,
зажигая их жгучим светом
и пронизывая воздух…

Ничего здесь такого нету –
это дышит туманом речка,
принимая в себя, как  мету,
Путь, что все называют Млечным…

Ничего здесь такого нету –
пенье птиц, слабый выдох ветра,
и кузнечики славят лето,
перезваниваясь щедро…

Ничего здесь такого нету…

Только что моё сердце ранит?..
Луг с полуночи до рассвета
под луной
                от росы станет
новым озером странного цвета…
Ничего здесь такого нету…               
















Начало

                Городу Кореновску
                Краснодарского края.

Я любил ходить на трассу
летом в полдень – в самый жар.
Помню сам и по рассказу
мамы:
там – Ростов, там – Краснодар.

Я шагал по самой кромке,
шоферам рукой махал,
песни голосом негромким
пел и пел – не замолкал.

Здесь никто меня не слышал,
не стеснялся никого…
Только как-то мама вышла
с перекрёстка одного,

обняла, поцеловала
и до дома на руках
унесла и… отругала,
нагоняя в душу страх, –

так хотела, чтоб боялся
 я гудящей той струны!..
Для приличья я помялся
и опять (мне хоть бы хны!)

убегал, но не надолго –
тайно, чуточку пройтись…
Я одно лишь понял толком –
где дорога, там и жизнь.












Детский вопрос

Как ни странно,
до сих пор я это помню – 
в шумном парке скачки маленьких лошадок.
По-бе-жа-ли дрессированные пони
по аллее – от ограды до ограды.

И такого они маленького роста!
А повозка и пустая тяжела им!..
От качелей свежей краской пахло остро,
но не лесом
и не лугом,
как желали.

А какой-то мальчик плачет, словно стонет.
Как укор иль восхищение горсаду?
Он не верит: как же так – неужто пони
не сумеют,
не ускачут
за ограду?..























Конокрад

Конокрад, всего лишь на ночь, конокрад…
Он по запаху узнает своего ли?..
Конокрад, всего лишь на ночь, конокрад!..
Только ночью им двоим знакома воля.

Он не правит, он не смотрит – это конь
сам несёт его туда, где звездопад   
до земли хранит таинственный огонь…
Конокрад, всего лишь на ночь, конокрад…

На лугах притихших сбивчива роса.
Им привычно мчаться ночью наугад
к водопою, к многократным голосам…
Конокрад, всего лишь на ночь, конокрад…

Чаще звёзды замигали – жди рассвет.
Но рассвету ни один из них не рад.
Конокраду моему… пятнадцать лет!
Ну какой он, если на ночь, конокрад?!

Конокрады, как награды,
конокрады, как награды,
ждут момента,
чтобы вызволить коня.
Оба рады – нет преграды!..
Дорогие конокрады,
научите
конокрадству
и меня!






Клён 

Маленький росток кленовый
другом стал моим.
Только три листочка новых
вычерчены им.

Были осени и зимы…
Вырос в клён росток.
Крона – полная корзина…
Ствол – что посошок.

Отпускал весной серёжки,
словно бахрому.
Я тогда своё окошко
открывал ему.

…В окна ветви постучались –
холод, время слётов…
И серёжки превращались
в стаи вертолётов.

Небо осени бездонно,
в лёгких облаках…
Кажется,
                шагнул от дома
клён
         на два шага…







Моё Лукоморье

…а это просто: был луг,
вобравший в себя снега.
И мой закадычный друг
ответил: «Пойдём, ага».

Там лука – море,
всё уверял я,
косой коси.
Он в меру горек,
на запах пряный,
хоть рос в грязи.

В себя вначале тот луг вбирает
муть талых вод,
а после зеленью выпирает
под небосвод.

И складешком весь пучок под корень,
аж в землю, р-р-раз!
А друг мне вторит,
что лука – море!
В окрошку – класс!

(Ещё я верил,
но я про это тогда молчал:
лук – это стрелы,
а луг, конечно, – большой колчан…)

Домой немного мы приносили,
но не беда –
всем по пучочку и все хвалили:
«Вот эт еда!»

…Лишь выйдет случай,
при разговоре,
скажу опять:
там лука – море!..
Там Лукоморье!
Пойдёмте брать!




Сухие *

Были мы все капитаны лихие,
когда  за селом разливались Сухие.

От берегов тополя-маяки
в плаванье звали: «Вперёд, моряки!»

Мы на плотах и на камерах плыли
к острову, где все сокровища были:

два кирпича да две палочки – чижик,
так называлась игра у мальчишек.

До горизонта мы плыли – до берега,
ввысь от которого радуги мостик…
               
Может, отсюда увидели Рериха –
сами мы были «Заморские гости»**.

Если был ветер, то волны – морские.
Пена, конечно же, тоже – морская.

Было ли это – волны такие?
Было ли это – пена такая?..

_________________
* Сухие – заливные луга за селом. Весной талые воды образовывали озеро.
** Название картины художника и философа Н. К. Рериха.






Детский вопрос

Мне снилось море…
Над этим морем
(может, на счастье,
может, на горе)
четыре чайки громко кричали:
«Мы – на просторе!
Вы – на причале!..»

На берегу люди лодки смолили.
Чайки кричали,
чайки молили:
«Выйдите в море!
Что вам причалы!?
Здесь – на просторе –
ваше начало!..»

…Мне снилось море,
чайки над морем
(то ли на счастье,
то ли на горе)…
Может, кому-нибудь тоже приснится:
синее море,
белые птицы…   






















***
Ивану Яковлеву

Когда ещё остатний снег
 торопится сойти в ручьи,
  когда уже с открытых рек
   пьют воду первые грачи,
    тогда мы в детстве – в тех краях,
     где поднимали к небу взгляды,
      где было «ух!..», где было «ах!..»,
       где были все, кого нет рядом
        сейчас…


















Холода 

Есть мудрая народная примета,
повторами богата – хоть куда:
всегда
в начале солнечного лета
черёмуха приносит
холода.

Был день богат на краски до заката,
но в ночь белеет лишь она одна.
Не мог я разобраться в том когда-то:
ну как же это так – кругом весна! –
зачем нам холод в месяце свиданий?!
…И всё ж, благодарение цветам,
мы в запахах томиться не устанем
даже тогда, когда не по летам.

Та мудрая народная примета
повторами богата – хоть куда:
опять
в начале солнечного лета
черёмуха приносит
холода.
               
Мы холода пережидать не будем.
Черёмуху винить – нам чести нет.
Не стали б только холоднее люди
в расцвете своих сил, в расцвете лет!
Пусть мудрая народная примета
повторами богата – хоть куда…
И пусть
в начале солнечного лета
черёмуха приносит
холода.









Памяти поэта Станислава Яненко

И убеждать меня не надо,
мол, так и надо поминать,
мол, был таким он до ограды –
пел песни, мог и заорать…

Ты, стало быть, имеешь право
(на тризне – годовщине смерти!)
к соседке ластиться лукаво,
гитару теребить с усердьем?..

Я знаю, Стас бывал печален,
когда ушедших вспоминал…
А на руках его качали
лишь раз, когда уж был финал.   

Март 1991 г.














О  кузнечике 

В травяной причёске луга
ты, кузнечик, как заколка.
А поскачешь от испуга,
не найду, как ту иголку.

Ты хоронишься от взглядов,
ты любых боишься рук…
Чем таинственней обряды,
тем слышнее сердца стук.

Не затем тебя мне слушать,
чтоб откликнуться почтеньем,
а затем, чтоб править душу,
совпадая в измеренье.

Кто открылся – тот свободен,
пусть в свободе нету равных…
Сколь кузнечик беззаботен,
столь и славит мир свой травный.