Глава 7. В которой на стариков посыпались блага ци

Глава 7. В которой на стариков посыпались блага цивилизации


Кузлякин тоже не дремал. Вокруг него сбились несколько мужичков, из тех, кто помоложе да поскопидомистее. И начали они с того, что в один прекрасный день собрали всех стариков посреди деревни, и Кузлякин стал соловьем заливаться, горы золотые обещать.

Бегал циркулеобразный фотограф, вывезенный специально из города, щелкал фотокамерой налево и направо. А под занавес каждому избирателю был вручен календарик с физиономией Кузлякина.

Напоследок, сделали коллективную фотографию на фоне кузлякиного теремка. А через день вся Деревнюшка была уклеена плакатами. На каждом Кузлякин в окружении стариков: вот он вручает календарики, вот дружески здоровается за руку с Африканычем, вот смеясь, хлопает деда Парфена по плечу, вот внимательно и вдумчиво выслушивает стариков.

На коллективном фото сияющий Кузлякин слегка приобнял древнюю старуху Ниловну и старика Пафнутича. В центре плаката красовалась крупная благообразная физиономия Кузлякина. Лицо выражало такую доброжелательность, что прослезиться хотелось: вот ведь, остались еще в глубинке такие люди! Глаза честно и прямо смотрели на избирателей, и даже уши были видны.

На плакате значилось: «Кандидат в президенты Кузлякин с электоратом». А следом приписка: «Каждому старику все блага цивилизации!»

И этот благообразный Кузлякин проникновенно взирал теперь с каждой деревнюшкинской избы, даже с Пимычевской

– Хм, – хмыкнул Неумов, отдирая плакат от стены Пимычевской хибары, – из всех благ цивилизации электорат получил пока что Кузляку и календарики. Нам, стало быть, тоже пиар нужен.

– Пияр, пияр! Какой ишшо, к лешему, пияр. Пошто он нам? Его едят, али как?

– Али как! Пиар, это пропаганда и агитация по нашему-то, по-старому. А по нонешному пиар значит. У них, конечно, все по всамделешнему, но и мы, почитай, не из поганок грибницу хлебаем. Мы ответим вот чем!

И он отвел Пимыча к себе, и долго крутил перед допотопным фотоаппаратом на треноге. Потом сидел, запершись в темноте кладовки и наконец вынес на свет божий две фотографии Пимыча.

– Вот, – сказал Неумов, – к сожалению, только две, фотобумага кончилась. Теперь такой ни за какие коврижки не сыскать. Но ничего предвыборную агитацию проведем как надо! Такой пиар закатим, только держись.

Весь вечер они клеили и подписывали два агитплаката. И на утро Пимыч, серьезный, и даже с печатью интеллекта на челе и расчесанной бородой, взирал с плакатов на своих потенциальных избирателей. Подпись под фотографией гласила: «Голосуйте за народного кандидата П.П. Пимыча! Пимыч – наш кандидат!»

Но не успели плакаты с Пимычем провисеть и часа, как исчезли неизвестно куда. А ведь Пимыч с Неумовым только и отлучились, что горло промочить, да не самогонкой, конечно, а кваском. Неумов, он зеленого Змия очень не уважал и употреблял лишь в самую крайность, когда жизнь по его словам, «совсем хреноватенькой» становилась.

Плакаты спёрли. Избирательная компания Пимыча оказалась под угрозой срыва.

Неумов и здесь оказался на высоте. Он осмотрел место обрыва плаката, зачем-то обнюхал, потом вытащил из кармана большущую лупу и долго ползал около избы, внимательно вглядываясь сквозь лупу. При этом, Неумов периодически хмыкал.

Пимыч заглядывал Неумову через плечо и нетерпеливо спрашивал:

– Ну, чо там?

Наконец Неумов поднялся и отряхнул колени:

– Все ясно. Носом чую, без кого здесь не обошлось.

– А чо чуешь-то? – уставился на него Пимыч.

– Да одеколонищем прёт. А кто у нас в Деревнюшке одеколоном с ног до головы обливается и ароматит как клумба?

Пимыч совсем по-бабьи сплеснул руками.

– Да ты чо! Точняк. оне!

– Ничего, – сказал Неумов, – они так и мы так.

– А чо, тоже плакаты тырить будем? – поинтересовался Пимыч.

– Не-е, мы пойдем другим путём, – ответил Неумов.

– Хдей-то про энтот другой путь я уже слыхал, – откликнулся Пимыч.

– Ну да, слыхал, – подтвердил Неумов, – у классиков это.

Услышав строгое и непонятное слово «классики» Пимыч замолчал и задумался. Потом все-таки спросил:

– Так чой делать-то будем!

– Увидишь, – загадочно ответил Неумов, – дождемся темноты.

На утро вся Деревнюшка покатывалась с хохоту. На каждом плакате физиономия Кузлякина напоминала высокохудожественные шедевры из школьных учебников, над портретами которых в течение ряда лет трудилась плеяда безвестных, но весьма талантливых художников.

На каждом портрете Кузлякина красовались усы и борода, исполненные черной краской, кое-где, то на левый, то на правый глаз была подрисована пиратская повязка. Кроме того, на каждом плакате был приклеен клочок козьей шерсти, и шла размашистая надпись: «с паршивого кузла – хоть шерсти клок!»

Кузлякин когда увидел, даже зубами заскрежетал. А к вечеру на заборах вновь появились еще недавно разорванные, а теперь аккуратно склеенные портреты Пимыча с намалеванными на каждом глазу синяками и приклеенным под физиономией Пимыча валенком. Портреты были подписаны: «Не потеряй пим!»

Ни Пимыч, ни Неумов на другой день перед односельчанами не показывались. Злые языки болтали, что под глазами Пимыча и Неумова появились симпатичные синие кругляши.

На этом плакатный этап борьбы закончился. Стороны перешли к активным экономическим действиям.