На пути в Каракорум

Холмы, в своей обманчивой близи,
и горы, в несколько рядов над ними, отдалённые –
всё топло в едкой и прогорклой слизи.
Горели на свету дружинников щиты червлёные,
и князь, уткнувшись в грудь седою бородой,
дремал; а кони всё рвались на водопой.
Но вот задул трубач походу временный отбой,
и брег очередного озера пустой
украсился  походными шатрами;
и отроки печальною толпой
уж побрели по колкам за дровами,
а ловчие пошли по берегам с сетями,
и поскакали на ближайшие холмы дозоры…
А князь смотрел синеющие на полмира горы
и необжитые великие просторы,
и был исполнен невесёлых и неясных дум –
вдали от Родины и на пути в Каракорум –
его жарою угнетённый ум.
И был подавлен он безлюдьем и обширностью земли.
А с озера звучали между тем и смех, и вопли
людей его, что отмывались от жары и пыли.
И плыли, и глохли звуки те в степи,
и в ночи непроглядной глохли.
А, на кустах развешаны, рубахи белыми крестами сохли;
и слышно в звёздах было перекличку сонную дозоров…
Лишь пьяный или мёртвый на Руси неймёт позора.
И князь глядел в небесный сумрачный провал.
Ночная птица длинно, заунывно пела,
дружина, в пересвист с ней, утомлённая храпела.

А князь был трезв и жив. И он не спал.