Лауретта и Боттичелли

               







Д е й с т в у ю щ и е   л и ц а




С а н д р о  Б о т т и ч е л л и, живописец.
                Л а у р е т т а, девушка, живущая в его доме.
                Б ь я д ж о, его ученик.
                Г а с п а р р у о л о, его сосед.
                Л о р е н ц о  М е д и ч и, правитель Флоренции.
                А н д ж е л о  П о л и ц и а н о, поэт.
                М и р а н д о л а, философ и гуманист.


















Действие происходит во Флоренции в 1485-1500 годах.

               

                Часть первая

Начинаю рассказывать о замечательном художнике эпохи Возрождения Сандро Боттичелли.

 Б о т т и ч е л л и  в своей мастерской.  Нервно делает и стирает мазки с картины.

Б о т т и ч е л л и. Не то. Не то, не то… Как же мне  оживить это лицо?.. Санта Мария! я лишился таланта!.. Господь покарал меня! я лишился таланта!.. Лауретта!
Л а у р е т т а (не сразу спускается по лестнице с  мансарды). Что случилось? Почему вы подняли меня в такую рань? (Сладко зевает.) Я еще не проснулась.
Б о т т и ч е л л и. Иди скорее сюда!
Л а у р е т т а (подходит). Эту картину я прошлым летом относила заказчику; вы что, ее вернули?
Б о т т и ч е л л и. Хочу поработать… не нравится…  надо еще поработать. 
Л а у р е т т а. Она получила от вас больше того, чего заслуживает.
Б о т т и ч е л л и. Нет, нет! картина явно не удалась… Ты посмотри на это лицо! лицо Венеры…Что оно тебе говорит? Ничего? И мне ничего. И никому ничего! Лицо девочки… но она  женщина! А где у нее страсть? Я тебя спрашиваю, где у нее страсть? Да, она Богиня; но не просто Богиня, а Богиня Любви! А любовь без страсти... где ты видела такую любовь? Страсть и целомудрие… они должны  идти рядом… наполнить ее, как наполняет атмосферу невидимый нам воздух, которым мы дышим и без которого нет жизни. И тогда моя Богиня, рожденная из морской пены, выходящая из волн навстречу людям, потрясет мир! Святой Патрик! я боюсь, что это уже мне не по силам… я выдохся… это мне не по силам... Лауретта, вчера в твоем взгляде мелькнуло нечто такое, от чего я бросил всё и помчался за этой картиной. В своем воображении я увидел новую Венеру…  Попозируй немножко мне, Лауретта, прошу тебя!
Л а у р е т т а. И ради этого вы вытащили меня из теплой постели?
Б о т т и ч е л л и. Ты же знаешь, если бы не крайняя нужда, я бы никогда не позволил себе это… никогда б не позволил этого.
Л а у р е т т а. Я думала, я уже не увижу ее… эту вашу Венеру, которая как две капли воды похожа... вы знаете, на кого она похожа!
Б о т т и ч е л л и. Молчи, Лауретта! Не произноси это имя всуе! Не гневи Бога!.. До сих пор без ужаса не могу вспомнить, как оплакиваемая всей Флоренцией, она была погребена в родовом склепе.
Л а у р е т т а. Вы никак не можете забыть ее. Ее нет, а вы страдаете и пишете ее портреты! Дева Мария! лучше б уж при жизни писали ее портреты, может быть, тогда б сейчас успокоились.
Б о т т и ч е л л и. Что ты говоришь, как я мог! Я даже близко не подходил к ней. Кто была она и кто я. Я – бедный художник. А она… недосягаемая Симонетта! возлюбленная самого Джулиано Медичи!
Л а у р е т а. Это того Джулиано Медичи, который правил нашей Флоренцией?
Б о т т и ч е л л и. Да, вместе с братом своим Лоренцо они правили тогда нашей Флоренцией. А как он был красив!.. Бог мой, как он был красив! Вся Флоренция была влюблена в него.
Л а у р е т т а. Что вы за человек, Сандро Боттичелли! Вы тоскуете о том, что уже никогда не вернешь, а то, что у вас под рукой, вы этого не замечаете.
Б о т т и ч е л л и. Знаю, Лауретта, знаю. Ты думаешь меня самого это не тревожит?
Л а у р е т т а. Вы пишете только ее. Какие сюжеты вы бы ни брали, в центре картины обязательно она. То обнаженная, то в легких как пух одеждах… она у вас всегда Богиня или Паллада, укрощающая Кентавра… Вы работаете как одержимый. А работа над этой картиной вообще сделала  вас сумасшедшим… Да! да! не смотрите на меня так. И что? Вы говорите, что картину вы не закончили, и начинаете всё сначала.
Б о т и ч е л л и. А тебе самой она нравится… эта картина?
Л а у р е т т а. Разодрала бы ее в клочья и измазала грязью! 
Б о т т и ч е л л и. Что ты говоришь, Лауретта? Зачем ты это сказала?
Л а у р е т т а.  Не знаю... Санта Мария! я борюсь с этим озлоблением… Э! Давайте лучше работать. Где мне встать?
Б о т т и ч е л л и. Ты никогда мне не говорила так.
Л а у р е т т а. И сейчас жалею, что сказала. Давайте лучше работать.
Б о т т и ч е л л и.  Ну, как хочешь, не говори… Встань вот сюда, чтобы свет падал на твое лицо… И разденься, пожалуйста.
Л а у р е т т а. Чтобы вам закончить лицо, я должна раздеться?
Б т и ч е л л и. Взгляд… который вчера у тебя был… ты же его уже никогда не повторишь… а мне он нужен! понимаешь, нужен! его я должен увидеть… ты другая, с этим взглядом,  должна стоять здесь, передо мной… для этого ты должна раздеться, иначе не смогу представить… Сделай это для меня, Лауретта! Богом заклинаю, сделай!.. Это очень важно; эта деталь оживит Богиню, без нее картина теряет смысл.
Л а у р е т т а. Деталь! Я для вас уже стала деталью!  Ваша Богиня – Симонетта, а я что?.. я деталь.
Б о т т и ч е л л и. Не тревожь прах той, по которой скорбит Флоренция.
Л а у р е т т а. Для чего я вам позирую! На картине меня нет. Вы смотрите на меня, а видите ее.
Б о т т и ч е л л и. Знаю, Симонетта, знаю…Но что я могу поделать. Ее лицо с детскими чертами не отпускает меня. Бывают минуты, когда оно явственно рисуется мне, и тогда я лихорадочно хватаюсь за кисть. Но это случается все реже и реже. Ее образ удаляется от меня с каждым днем.
Л а у р е т т а. А вы научитесь писать его издали! А меня оставьте в покое.
Б о т т и ч е л л и.  Ты сегодня не в духе.
Л а у р е т т а.  Дева Мария! зачем я связалась с художником? Правильно мама мне говорила, что у всех у них в голове ветер. Как можно жить с одной женщиной и рабски любить другую, которой давно уже нет на свете.
Б о т т и ч е л л и. Я обещал твоим родителям заботиться о тебе... 
Л а у р е т т а. Мои родители всю жизнь выращивают  оливы, и я была свободна как птица,  пока вы не увезли меня сюда, во Флоренцию. И что?  Мы сидим без гроша. А ведь была у нас возможность стать богатыми; вы забыли, как мы жили в Риме? Сам Папа  удостоил вас чести, сделав заказ на несколько фресок для Сикстинской капеллы. Я вздохнула с облегчением: теперь-то мы заживем, подумала я. Но нет же! Богу было угодно, чтобы вы промотали  все деньги, которые получили. А деньги были немалые.
Б о т т и ч е л л и. Что делать? Я родился такой. Деньги протекают сквозь мои пальцы как воды реки Арно через нашу Флоренцию... Скупые люди предостерегали меня не раз: «Зачем без оглядки тратишь деньги?» На это я им  отвечаю: «Короли духа тратят их не жалея, потому что хотят жить в роскоши. Счастлив тот, кто в своем расточительстве приятен себе и людям». А мой незабвенный учитель Филиппо Липпи выражался еще круче: «Щедрые люди подобны небожителям, а жадные жалким ослам». А сейчас… вот весит наша корзина. В нее я и моя ученики кидаем деньги, которые зарабатываем, а потом каждый берет из нее, сколько ему надо.
Л а у р е т т а. Знаю я эту вашу корзину, она всё время пуста… Удивляюсь, как можно такому легкомысленному человеку быть знаменитым художником.
Б о т т и ч е л л и. То хочешь уничтожить мои картины, то я знаменитый художник.  Впрочем, я и сам, наверно, такой же. 
Л а у р е т т а. Вы никогда о себе ничего не рассказывали.
Б о т т и ч е л л и. Ты хочешь, чтобы я рассказал? Что я могу сказать. Во мне живут два человека: один веселится, другой работает. Бывает, что они даже дерутся.
Л а у р е т т а. И кто же из них побеждает?
Б о т т и ч е л л и. Тот, который пишет картины. О, он у меня главный. Это страшный человек. Я его сам боюсь. Он во всем сомневается, до всего доходит сам и никого, кроме себя, не слушает. Кто бы что ни говорил.
Л а у р е т т а. Несерьезный вы человек, никогда не поймешь, когда вы шутите, когда говорите правду… Вот за что вы ее полюбили? Что вы увидели в ней такого, чего нет у других?
Б о т т и ч е л л и. Ты видела мои картины? Больше мне нечего добавить.
Л а у р е т т а. Лично я ничего в ней особенного не нахожу. Так, изнеженная монна… Любая женщина, которая бы жила в такой роскоши, выглядела б не хуже.
Б о т т и ч е л л и. Напрасно ты так о ней. Ее красоту воспел наш лучший поют Полициано. Вот послушай его стихи:

                Возьми она сейчас кифару в руки –
                И станет новой Галией она,
       Возьми копье – Минервой, а при луке
                Диане была бы равна.

Я полюбил это почти детское лицо с первого взгляда! Это был  удар молнии. Я полюбил его сразу и навсегда. Никто вокруг не догадывался об этом, а я носил это чувство в себе и никому не показывал. Как всегда, был весел и беззаботен.
Л а у р е т т а. Зачем вы скрывали свою любовь? Кто знает, может быть, счастье вам улыбнулось бы, а мне б не пришлось с вами мучиться. Женщинам любят, когда их добиваются в самых безнадежных ситуациях… Санта Мария! Скрытный вы человек – вот что я вам скажу! Я живу с вами несколько лет, а совсем вас не знаю.
Б о т т и ч е л л и. Открыться, говоришь… Да если б я только подумал об этом, от меня бы живого места не осталось... Я, конечно, не заискиваю перед Медичи – нет! но они дают мне работу. И хотя в этой мастерской я Бог, вне ее стен я такой же бедный художник, как тысячи моих собратьев.
Л а у р е т т а. Да мои родители в тысячу раз бедней, но у них всегда есть кусок хлеба… не то, что у нас.
Б о т т и ч е л л и.  Благодаря Лоренцо Медичи я еще что-то значу. Ты знаешь, он ввел меня в кружок молодых людей, которые видят смысл жизни в наслаждении. Сады, живопись, скульптура, поэзия, музыка – всё служит для них источником удовольствия. Вне этого они не представляют жизни. Но главный источник наслаждения для них, конечно, женщины…
Л а у р е т т а. Не надо о женщинах...
Б о т т и ч е л л и.  Хорошо, не буду...  До последнего времени я гордился, что принадлежу к этому кружку. А сейчас вижу, что наслаждение это только ширма, чтобы не думать о конце, который нас ожидает… Да и можно ли жить без ширмы, если над нами всё время дамоклов меч смерти? Человек не может быть счастлив, зная, что он умрет.
Л а у р е т т а. Что такое вы говорите? Дева Мария, да вы слепой!.. вы ничего не видите, слепой вы!.. Ну, как же можно так ничего не видеть? Посмотрите внимательно на меня. Может быть, есть человек, который… для вас он сделает всё; протяните руку… вы только протяните руку к нему...
Б о т т и ч е л л и. Нет! Лауретта, нет! Без женитьбы я не могу… А жениться... Это убьет меня как художника. Ты думаешь, чего я сегодня вскочил среди ночи с постели и исходил, как помешанный, всю Флоренцию? Я увидел во сне, что я женат! Я проснулся в холодном поту и не мог больше спать.             
Л а у р е т т а. Ненавижу вас! Ненавижу! Когда-нибудь я сожгу ваши картины; соберу в кучу – и сожгу, так и знайте!
Б о т т и ч е л л и. Ты не сделаешь это.
Л а у р е т т а. Сделаю, клянусь душой, сделаю, и тогда может быть стану свободной!
Б о т т и ч е л л и. Не сделаешь; я тебя знаю… Грустно, что ты не понимаешь меня; не можешь… не хочешь понять, что ты для меня значишь... Ты мне необходима, Лауретта. Твое присутствие продлевает мне жизнь; ты моя живая вода, ты оживляешь меня. В минуты тяжелых сомнений и неверия в себя ты вытаскиваешь меня из бездны и возвращаешь к работе.
Л а у р е т т а. Я не хочу вытаскивать вас из бездны,  зачем мне это? Я молодая женщина; всмотритесь в меня, я вся горю; я хочу, чтобы под моими окнами раздавались серенады влюбленных синьоров, а не сидеть и ждать, когда вы явитесь от Медичи под утро  весь бледный и потом, выспавшись, начнете работать. 
Б о т т и ч е л л и. Сейчас мне уже не по силам такая жизнь… я уже не тот… молодость от меня уходит.
Л а у р е т т а. Нет! Нет! Это она! Вы молоды, это она изменила вас… Интересно, чем она вас взяла?  Может, она колдунья? Точно, Симонетта колдунья! Святая Мария, как же я раньше не сообразила! Иначе как объяснит, что она до сих пор вас не отпускает. А ну скажите, как вы с ней познакомились; вы помните, как вы с ней познакомились? По глазам вижу, что помните!
Б о т т и ч е л л и.  Это случилось на поединке братьев Медичи; конном поединке, предназначенном показать их богатство и красоту и вызвать зависть у черни. А он был действительно красив, этот поединок! Джулиано гарцевал с моим знаменем. Перед облаченной в белое Афиной на знамени сияло Солнце.
Л а у р е т т а. И Афина, конечно, имела лицо Симонетты…
Б о т т и ч е л л и. После поединка Джулиано подозвал меня, и Симонетта при всех поцеловала меня. До сих пор на губах я чувствую ее поцелуй… и запах ее дыхания… он сводит меня с ума!
Л а у р е т т а. До чего же вы мужчины все одинаковы… вас обмануть ничего не стоит. С вами чуть пококетничаешь – и вы тут же теряете голову. И после этого вы говорите, что мы глупы. Женщины не теряют головы при виде мужских ног.
Б ь я дж о. Учитель, я закончил тондо, посмотрите.
Б о т т и ч е л л и. Ну давай, покажи, чем ты сегодня  хочешь меня удивить. (Берет картину.)
Л а у р е т т а. Пойду приготовлю завтрак из того немногого, что у нас есть.
Б ь я д ж о. Воду не таскай с бочки, я тебе принесу из колодца.
               
                Лауретта  уходит.

Б о т т и ч е л л и (к Бьяджо). Ты нарисовал мадонну в окружении семи ангелов.
Б ь я дж о. И мне не терпится узнать ваше мнение, учитель.
Б о т т и ч е л л и. Что тебе сказать о твоей картине? Если бы я мог ее полюбить, как тебя, тогда другое дело, тогда я был бы счастлив. А так, увы, Бьяджо, увы, мне грустно.
Б ь я д ж о. Вы мне не сказали, учитель, хороша или плоха моя картина?
Б о т т и ч е л л и.  Как тебе сказать. Она не настолько плоха, чтобы ее кому-нибудь отдать даром, однако и не так хороша, чтобы за нее можно было бы заломить бешеные деньги.
Б ь я д ж о. А если серьезно, что вы можете мне сказать?
Б о т т и ч е л л и. Твоя мадонна бездушна как кукла.  Это большое искусство… писать эмоции. Особенно смешанные эмоции, когда, например, на освященном тихой улыбкой лице улавливается едва заметная грусть. Это и мне  едва удается.
Б ь я д ж о. Не понимаю я этого. Человек бывает или радостным, или грустным.  Все художники так работают.
Б о т т и ч е л л и. Леонардо да Винчи так не работает. Да и некоторые молодые тоже… А сейчас нам надо как-то продать твое тондо. Повесь его пока на стену.

Бьяджо  вешает картину. Неожиданно раздается стук и грохот заработавших в соседнем       доме ткацких станков. От этого всю мастерскую  начинает трясти.

Бьяджо , сбегай к соседу, пусть немедленно прекратит.

     Бьяджо  убегает, а грохот, между тем, только усиливается.

Нет, так невозможно работать! (Бросает кисть.)
Б ь я д ж о (возвращается).  Сосед сказал, что в своем доме он хозяин и волен делать все, что ему заблагорассудится.
Б о т т и ч е л л и.  Хорошо. Если он не хочет договориться по-хорошему, я знаю, как его урезонить. Возьмите с кем-нибудь из вашей комнаты вон тот большущий камень, что лежит при входе во двор, и положите его на мою крышу, у самого ее края.
Б ь я д ж о. Зачем?
Б о т т и ч е л л и. Напряги ум, Бьяджо! Моя крыша выше крыши соседа. Сейчас она так дрожит, что камень на ней долго не удержится, и…?
Б ь я д ж о.  С грохотом упадет и проломит соседскую крышу.
Б о т т и ч е л л и. Правильно! Вперед, Бьяджо, не теряй времени! (Бьяджо убегает.) А я буду с удовольствием наблюдать за этим зрелищем из окна… Вот Бьяджо с напарником выбегает во двор, вот они хватаются за камень и с трудом вносят его в дом. Сейчас ко мне явится Гаспарруоло. (Стук машин прекращается, Гаспарруоло вбегает.) А вот и он!
Г а с п а р р у о л о.  Немедленно уберите камень с крыши!
Б о т т и ч е л л и. С чего бы это... Если мне не изменяет память, вы недавно сказали, что в своем доме вы можете делать все, что вам заблагорассудится. А разве я, черт возьми, на своей крыше не могу делать то же самое?
Г а с п а р р у о л о. Я буду жаловаться на вас в суд.
Б о т т и ч е л л и. И проиграешь дело, осел! Посмотри трезво на вещи, у тебя нет ни малейшего шанса. Ты ведь такая скотина, что с тобой можно говорить, лишь когда имеешь на руках козыри. А посему проваливай отсюда.
Г а с п а р р у о л о. Мне же надо работать, а станки стоят... Клянусь Богом, если вы меня узнаете поближе, вы резко измените обо мне свое мнение, ибо я слыву среди знакомых, как умнейший и достойнейший человек. Давайте с вами договоримся по-хорошему.
Б о т т и ч е л л и. Договоримся по-хорошему! Что это может значить на твоем ослином языке?
Г а с п а р р у о л о.  Я буду включать станки только тогда, когда вас нет.
Б о т т и ч е л л и. И когда не работают мои ученики в соседней комнате.
Г а с п а р р у о л о.  Это грабеж!.. Ну, ладно.
Б о т т и ч е л л и. Но это не все. Тебе надо купить вот это тондо Бьяджо за шесть золотых флоринов.
Г а с п а р р у о л о. Ни в коем случае, зачем оно мне.
Б о т т и ч е л л и. Тогда я не уберу камень.
Г а с п а р р у о л о.  Ну хорошо, хорошо. Только вот тут за ангелами пусть нарисует меня и мое семейство. (Показывает на картине.) В Болонье, где я родился, все так делают. А я уж слежу за искусством как никто другой.
Б о т т и ч е л л и. Он пририсует твое семейство, если ты мне поможешь разыграть его. А разыграем его мы так: я вырежу из красной бумаги восемь капюшонов, какие носят судьи из Судейского Совета Синьории и прилеплю их белым воском на головах ангелов и мадонны, и тогда вместо святой беседы получится заседание  трибунала инквизиции. Это я сделаю в отсутствие Бьяджо, когда я направлю его к тебе. А когда вы с ним придете смотреть картину, ты ничем не выдавай своего удивления, а напротив расхваливай картину.
Г а с п а р р у о л о. Вы требуете от меня пойти против церкви. Это святотатство; душа моя будет за это гореть в огне!
Б о т т и ч е л л и.  О какой душе ты говоришь? Она у тебя уже давно умерла, не дождавшись смерти твоего тела. Ты, видно, забыл, что мой камень лежит на крыше и ждет, когда заработают твои станки, чтобы свалиться тебе прямо в цех.
Г а с п а р р у о л о. Это нечестно. Вы меня берете за горло.
Б о т т и ч е л л и. Это ты? мне говоришь о честности.
Г а с п а р р у о л о. Ну, хорошо. Я соглашусь, если вы сделаете бесплатно эскизы для расцветки моего нового дорогого материала.
Б о т т и ч е л л и. Конечно, следовало бы наказать такую скотину, как ты, но Сандро Боттичелли незлопамятен, он благороден: он уберет свой камень со своей крыши!
Гас п а р р у о л о.  Вы меня  плохо знаете, мессер Боттичелли. В Болонье, откуда я приехал, другого мнения обо мне. Там каждый вам скажет, какие дела мне приходилось улаживать, и при этом я неизменно сохранял завидную выдержку и хладнокровие.
Б о т т и ч е л л и. Я учту эту особенность вашего ума, мессер Ослиные Уши.
Г а с п а р р у о л о. Я еще плохо понимаю флорентийские выражения. Вы что-то сказали про мои уши?
Б о т т и ч е л л и. Что они у вас длинные и хорошо слышат.
Г а с п а р р у о л о. Слух у меня действительно хороший. В этом вы убедитесь, когда я запою. (Поет.) Ну, как вам это понравилось?
Б о т т и ч е л л и. Горланите вы хорошо.
Г а с п а р р у о л о.  Я уверен, что вы и  не то сказали бы, если бы послушали меня подольше…. Теперь вы видите, каков я. Разве можно оставаться равнодушным к моим достоинствам? Во-первых, я красив из себя, мои ноги хорошо прилажены к туловищу и лицо мое словно розан, а во-вторых – ум. Ума у меня столько, что я мог бы снабдить им всю Флоренцию, и при этом всё равно я остался бы самым умным в городе.
Б о т т и ч е л л и.  Мне говорили, что вы специалист по ткацкому делу. Вранье! В Болонье вы обучались обвораживать людей – столько в вас ума и обходительности. (Выпихнув Гаспарруоло.) Этот осел кого хочешь выведет из себя.
Б ь я д ж о (входит). Учитель, заказов нет, мы сидим и плюем в потолок.
Б о т т и ч е л л и.  Сегодня у Лоренцо я попрошу заказы.
Б ь я д ж о.  Мы бы хотели, чтобы это были картины, а не эскизы для ювелирных изделий и вышивок. Вы помните, сколько труда мы затратили на изготовление эскизов для балдахина церкви Орсанмикеле? А что мы получили за это? Смешно сказать: когда на эти деньги купили мы кур и, зажарив их на вертеле, стали есть,– что  мне тогда досталось – вспоминать не хочется.
Б о т т и ч е л л и.  Лоренцо Медичи нам таких заказов не даст.  Да! чуть не забыл. Поспеши к Гаспарруоло, мне кажется, он хочет купить твое тондо.
Б ь я д ж о.  Ну, вот! Что я вам говорил! А вы: твоя мадонна бездушна, твоя мадонна бездушна...

Бьяджо  убегает, а  Боттичелли  вырезает красные капюшоны и прикрепляет их на головах ангелов и мадонны. Г а с п а р р у о л о   и   Б ь я д ж о  входят.

Г а с п а р р у о л о. Твое тондо я уже видел, и оно мне понравилось. Остается договориться о цене и завершить сделку.

Бьяджо  смотрит на свое тондо и не узнает его. Он уже готов закричать, но, взглянув на покупателя, который с довольным видом рассматривает картину, останавливается.

Я предлагаю тебе за картину шесть золотых флоринов при условии, что ты нарисуешь на ней также меня, жену и детей. Если ты согласен, ударим по рукам и пойдем ко мне, я отдам тебе деньги, а картину, когда закончишь, принесешь ко мне.
Б ь я д ж о. Я, конечно, согласен… но вам действительно нравится картина?
Г а с п а р р у о л о. Стал бы я тратиться, если б она мне не нравилась. В искусстве я разбираюсь – дай Бог всякому.
Б о т т и ч е л л и. Что ты медлишь, Бьяджо? Разве покупатель должен тебя упрашивать?
Б ь я д ж о. Я согласен.
Г а с п а р р у о л о. Наконец-то ты понял, что имеешь дело со знатоком. (Бьют по рукам.)
Б о т т и ч е л л и. Мессер Гаспарруоло, я решил в качестве подарка безвозмездно написать на стене вашего дома битву мышей с кошками, а на входной двери изобразить ночной горшок, чтобы те, кто к вам приходит, могли бы отличить вас от других.
Г а с п а р р у о л о. Идея ваша мне нравится. Думаю, эти вещи выйдут из-под вашей кисти красивыми, это еще больше расположит меня к вам.

Гаспарруоло  и  Бьяджо  уходят.  Боттичелли  снимает бумажные капюшоны, и картина   принимает прежний вид. Б ь я д ж о возвращается и глазам своим не верит.

Б ь я д ж о. Учитель, я прямо не знаю, сон это или явь. У этих ангелов сначала не было капюшонов, потом они появились, а теперь их снова нет!
Б о т т и ч е л л и. Ты не в себе, Бьяджо; это деньги свели тебя с ума. Если бы капюшоны были, неужели бы Гаспарруоло купил бы твою картину.
Б ь я д ж о. Это правда, учитель. Наверное, это всё мне привиделось…Учитель, деньги, полученные за тондо, я кладу в корзину.
Б о т т и ч е л л и. Сегодня не надо. Сходите с Лауреттой на рынок, купите всё, что нужно для хорошего ужина: вина, каплунов, сыра, зелени. Не мне вас учить, вы сами знаете, что нужно, чтобы пирушка получилась на славу. И чтобы всё было самого высшего качества! Сегодня у нас будут именитые гости! (Уходит.) 
Л а у р е т т а (входит). Завтрак уже готов… Хозяина нет?                Б ь я д ж о. Лауретта, я заходил на кухню, но тебя не было. Зачем, не дождавшись, пошла за водой?
Л а у р е т т а.  Я привыкла всё делать сама.
Б ь я д ж о. Ты не хочешь, чтоб я тебе помогал?.
Л а у р е т т а. Оставь, Бьяджо; сколько раз уже об этом мы говорили, зачем начинать всё сначала.
Б ь я д ж о. Я буду ждать, когда ты изменишь свое мнение обо мне.
Л а у р е т т а. И сколько ты собираешься ждать?
Б ь я д д о. Ничего, я терпеливый, буду ждать, сколько потребуется.
Л а у р е т т а (пожимает плечами). Жди, если хочешь.
Б ь я д ж о.  Когда-нибудь я расскажу тебе новеллу о Настаджио, он так же, как и я, пытался растопить холодное сердце красавицы.
Л а у р е т т а. Мне больше нравятся про любовь романы.
Б ь я д ж о. На тему этой новеллы учитель расписал несколько ларей в доме богача Пуччи.
Л а у р е т т а.  Да? А я и не знала.
Б ь я д ж о. Может быть, сейчас тебе рассказать ее?
Л а у р е т т а. Расскажи.
Б ь я д ж о. Сначала юноша пытался покорить ее благородством. Но чем благороднее были его поступки, тем холоднее к нему становилась красавица. Кончилось тем, что он решил бросить её и уехать.
Л а у р е т т а.  От себя не убежишь. Сколько раз я от вас уходила, и всякий раз опять возвращалась. А почему? ты знаешь?
Б ь я д ж о. Потому что ты любишь его.
Л а у р е т т а. Нет, не поэтому. Потому что он без меня не сможет. Но когда-нибудь я уйду от вас и не вернусь. Он будет просить, а я не вернусь, потому что тогда я уже полюблю другого.
Б ь я д ж о. Учителя интересует только живопись, а я бы любил тебя всю жизнь… Я откладываю деньги. Скоро я смогу купить свою мастерскую и буду хозяином.
Л а у р е т т а. Расскажи, чем кончилась эта новелла? Ты сказал, что он уехал от жестокой возлюбленной, а дальше что?
Б ь я д ж о. Однажды в лесу его потрясла следующая картина: он увидел бежавшую на него обнаженную женщину, а следом неслись собаки, которые кусали ее, и когда она вся искусанная упала на землю, Черный всадник к ней подскакал. Он проткнул мечом ее грудь, вынул сердце и бросил его собакам. «Что ты сделал? – вскричал юноша. – «Успокойся! Ты не знаешь, кого я убил! – сказал всадник. – Эта женщина при жизни мучила меня, а когда я  покончил с собой, ею отвергнутый, она смеялась над моим гробом. И тогда Небо назначило ей наказание: то, которое ты видел. Но всякий раз, как я вынимаю ее сердце и собаки съедают его, она  встает и бежит снова – и так это будет повторяться вечно». – Потрясенный юноша вернулся к своей красавице и рассказал ей это. Рассказ юноши так потряс ее, что она согласилась со всем, что он ей предлагал.
Л а у р е т т а (печально). Почему люди не любит тех, кто делает им добро? (Уходит.)
Г а с п а р р у о л о (входит).  Бьяджо, я хочу сообщить тебе, что я собираюсь подать на твоего хозяина в суд. Конечно, мы сможем с ним договориться, но это будет ему дорого стоить.
Б ь я д ж о. Вы надеетесь получить деньги с моего хозяина? Интересно, как вы собираетесь это сделать, потому что мой хозяин никогда никому ничего не платит. Если вы хотите с ним выпить за его счет – пожалуйста! Если вы хотите взять у него взаймы и никогда ему не вернуть взятое, – тоже пожалуйста! Он берет или отдает деньги даром. Не чтоб высудить! Вы же не собираетесь с ним кутить?
Г а с п а р р у о л о. В Болонье, где я родился, я был самым отъявленным кутилой.
Б ь я д ж о. Это нам хорошо известно, синьор Ослиные Уши… Но за что вы пытаетесь содрать с моего хозяина куш?
Г а с п о р р у о л о. Твой хозяин заявил мне, что душа умирает вместе с телом.
Б ь я д ж о. И только? Хотите, я вам заявлю то же самое.
Г а с п а р р у о л о. Чур, чур меня! Гаспарруоло не еретик! А вот ты и твой хозяин еретики. В этом нет никакого сомнения; я справлялся в монастыре Сан Марко и мне подтвердили это.
                Б о т т и ч е л л и  и  Л о р е н ц о  М е д и ч и  с о  с в о и м  о к р у ж е н и е м  входят.   Бьяджо удаляется.

Л о р е н ц о (к Гаспарруоло). Мессер…как вас там?
Г а с п а р р у о л о. Гаспарруоло, государь.
Л о р е н ц о.  Не имеет значение.
Г а с п а р р у о л о. Ну и черт с ним.
Л о р е н ц о. Вы обвиняете моего друга Сандро Боттичелли в ереси. Я правильно вас понял?
Г а с п а р р о л о. Совершенно так, государь.
Л о р е н ц о. Это серьезное обвинение... Дорогой Сандро, ты действительно считаешь, что душа умирает вместе с телом?
Б о т т и ч е л л и. Ни в коем случае! Я придерживаюсь этого мнения только относительно души этого сеньора  потому что он скотина, каких свет не видывал.

                Дружный смех.

Л о р е н ц о. О, это в корне меняет дело, ибо постулат о бессмертии души на животных не распространяется.

                Взрыв хохота.

Надеюсь, вы оба удовлетворены этим ответом?
Б о т т и ч е л л и. Нет, государь! Позвольте мне предъявить обвинение этому господину. (Показывает на Гаспарруоло.) Я обвиняю его в ереси, потому что он, будучи неграмотным и едва умея читать, себя считает знатоком живописи и толкует всуе о Данте.
Л о р е н ц о. О, в таком случае дело принимает совсем иной оборот. Мессер Гаспарруоло, считаете ли вы себя виновным в пунктах обвинений, предъявленных вам художником Сандро Боттичелли?
Г а с п а р р у о л о. Никогда! (Уходит, сопровождаемый смехом и улюлюканьем.)
Л о р е н ц о (смеется). Сандро, ты специально устроил этот спектакль? Спасибо, позабавил ты Нас на славу. (Сопровождающим.) Вы пока пойдите, отдохните в другую комнату.

                Сопровождающие уходят.

Ты просишь заказы, Сандро, и я тебе помогу, как помогал уже не раз. Но я могу рекомендовать друзьям только лучшие работы наших лучших художников. Пока ты один из них, но у тебя был срыв. Вспомни о своей неудаче в Пизе с картиной «Успение Богоматери»: ты бросил ее, оставив не завершенной. Не хотелось, чтоб ты Нас подвел… А сейчас покажи Нам твою новую картину. «Паллада и кентавр» – так ты ее, кажется, назвал?
Б о т т и ч е л л и. Она уже почти закончена, государь. Смотрите!
Л о р е н ц о (указывая на кентавра).  Бр-р, какое мерзкое чудовище, одновременно и жалкое, и отталкивающее. Эта картина для моего кузена и будет висеть на подаренной Нами ему вилле Кастелло рядом с твоими работами «Весна» и «Рождение Венеры».
Б о т т и ч е л л и.  Государь, «Рождение Венеры» я попросил мне на время вернуть, чтобы закончить кое-какие детали.
Л о р е н ц о. А мне она нравится и в таком виде. Но вернемся к «Палладе».
Б о т т и ч е л л и. На этой картине Паллада усмиряет кентавра, символизируя торжество Вашей политики над заговором Папы, жертвой которого стал Ваш брат Джулиано. Обратите внимание, государь, на узор на платье Паллады: кольца с пирамидальными алмазами – символы Вашего дома. А вон тот кораблик вдали олицетворяет Вашу мечту о выходе Флоренции к морю.
Л о р е н ц о. Мне нравится… А у Паллады лицо Симонетты.
Б о т т и ч е л л и. Это не могло быть иначе.
Л о р е н ц о. После ее похорон я не мог заснуть. Мы гуляли с Полициано в саду. Я указал ему на большую Звезду на предутреннем Небосклоне: «Может быть, в эту Звезду превратилась душа Симонетты. Она своим сиянием пытается рассказать нам о себе, а мы, не умея понять ее, смотрим на Небо, всё так же далекие от нее, как и при  жизни».
Б о т т и ч е л л и. Без нее не было бы меня как художника.
Л о р е н ц о. Ты еще не женат, Сандро, вот в чем дело.
Б о т т и ч е л л и. Жениться? И это мне говорите вы?
Л о р е н ц о. Я пошутил.  Не женись, Сандро! лови счастливые мгновения! и тогда жизнь всегда будет улыбаться тебе. А сейчас я хочу, чтобы прозвучала моя карнавальная песня, которая стала гимном нашего общества избранных людей: философов, поэтов, живописцев, ученых, всех тех, кто является гордостью и украшением нашей любимой Флоренции и кого завистники и разного рода недоброжелатели называют праздными людьми!
В с е.  Песню! Песню!

                Звучит песня, накрывается стол.

                Юность, юность, ты чудесна,
Хоть проходишь быстро путь.
Счастье хочешь – счастлив будь
Нынче, завтра – неизвестно.
Все мы здесь в желанье ласки.
Славим Вакха и Любовь.
Славим песни, славим пляски,
Пусть бежит по жилам кровь,
Пусть живем мы в вечной сказке,
В этом нашей жизни суть.
Счастье хочешь – счастлив будь
Нынче, завтра – неизвестно.
Юность, юность, ты чудесна,
Хоть проходишь быстро путь!

Л о р е н ц о. Друзья! Я уже далеко не юн, все мы смертны, рано или поздно нам придется расстаться, но пока мы вместе, я хочу услышать от вас, что вы думаете обо мне; не о своем господине Лоренцо Медичи, а обо мне как о человеке. Анджело Полициано! наш великий поэт. Ты высосал кровь из моей раны, когда кинжал заговорщиков пронзил мою шею, мы с тобой породнились навеки этой кровью. Мирандола, ты наш философ и гуманист, и хотя вид у тебя суровый с твоей черной густой бородой, душа у тебя мягкая и нежная. Сандро Боттичелли, ты наш лучший художник, добрый, мечтательный Сандро… Итак, начнем. После каждого тоста в подтверждение искренности своих слов каждый из вас из Наших рук выпьет чашу прекрасной верначчьей, которой угощает нас сегодня Сандро. Итак, я слушаю вас, друзья. Анджело, начинай ты!
П о л и ц и а н о. Государь, моя поэзия принадлежит дому Медичи, а душа лично Вам, Учитель. Да, да, я считаю Вас своим Учителем не только потому, что Вы создали только что прозвучавший гимн радости, но и потому, что Вы научили меня жить, наслаждаться красотой, которую Вы умеете находить всюду: в садах, картинах, скульптуре, поэзии, в любви к женщине.
Л о р е н ц о. Хорошо. Теперь Мирандола!
М и р а н д о л а. Государь! Ваш дед основал в нашем городе Платоновскую академию. Но из всех Медичи Вы, Государь, более других вложили в нее труда и сердца. Ныне под Вашим покровительством она расцвела и успешно работает. Лишь один упрек может сделать нам Папа Римский: в том, что в нашем городе недостаточно христианства и веры.  Чтобы оградить Флоренцию от вмешательства Рима, прошу вызвать из Феррары монаха Джиралому Савонаролу. Он известен своей честностью и ревностным служением Богу, он станет стеной, защищая Флоренцию от нападок Папы.
Л о р е н ц о. Мы вызовем этого монаха. Сандро Боттичелли, настала очередь тебе испить Нашу чашу!
Б о т т и ч е л л и. Государь, что я могу сказать? Вы даете мне работу, а значит и жизнь.
Л о р е н ц о. И все? Немного же ты сказал, Сандро, от тебя ждали Мы большего… Здоровье не позволяет Нам здесь оставаться, Мы возвращаемся к себе. А вы веселитесь, друзья!
П о л и ц и а н о. Государь, позвольте проводить вас до кареты.

                Лоренцо  и окружение уходят.

Б ь я д ж о (подходит к Боттичелли). Учитель, даже не знаю, как и сказать... На те шесть флоринов, что у меня были, мы не могли купить столько съестного, сколько было нужно, чтобы достойно чествовать высоких гостей, поэтому мне пришлось украсть у Гаспарруоло поросенка.
Б о т т и ч е л л и. Сейчас он явится, и будет скандал.
Г а с п а р р у о л о (вбегает). Увы мне, соседи мои, увы! У меня украли свинью!
Б о т т и ч е л л и. Это та в черных пятнах?
Г а с п а р р у о л о. Да, это она.
Б о т т и ч е л л и. Сегодня утром видел ее бегающую по двору.
Г а с п а р р у о л о. А сейчас, наверное, она в чьем-то желудке. Прямо не знаю, как жене сказать, ведь она просила через месяц-другой ее заколоть и засолить на зиму.
Б о т т и ч е л л и.  Надо найти средство вернуть свинью.
Г а с п а р р у о л о. Какое средство вы можете найти? Будь я в меньшем горе, чем теперь, я бы легко справился с этим делом… Вы и представить не можете, до чего я быстро нахожу вора. Мне бы давно уже надо было ходить в длинном пурпуровом платье судьи… Раз ночью одна девица украла у меня кошелек. В Болонье я часто хаживал с друзьями к женщинам по ночам. Так, что я сделал? Я прежде всего поколотил ее хорошенько, а затем, подняв  над с своей головой, на вытянутых руках пронес ее на расстояние полета стрелы и добился-таки того, что она созналась и вернула мой кошелек.
Б о т т и ч е л л и. Как это видно, что вы из Болоньи, и принесли в наш город столько сметки и здравого смысла! Чтобы не отстать от вас, я выскажу свои соображения по поводу кражи свиньи. Не из Индии же пришел кто-то стащить ее! Это сделал не иначе как тот, кто был сегодня в нашем дворе.
Г а с п а р р у о л о. Вот, что значит говорить и общаться с умными людьми. Кто бы так скоро понял все особенности моего ума и сумел бы воспользоваться ими! (К Бьяджо.) Ты вот не догадался так скоро, чего я стою.
Б ь я д ж о. Я всегда говорил хозяину, что Ваше Дубинообразие и не такое заслуживает.
Г а с п а р р у о л о. Ты бы еще не то сказал, если бы повидал меня в Болоньи, где не было ни большого, ни малого, ни ткача, ни школяра, который бы не любил меня больше всего на свете; так я умел ублажить всех своей беседой и своим умом. Скажу вам более: я там не произнес ни одного слова, чтобы не заставить всех смеяться.

               

Б о т т и ч е л л и. Охотно вам верю, умная вы моя голова. Но позвольте вернуться к нашему делу. Я знаю, как найти вора: при помощи освященных пилюль из имбиря!
Г а с п а р р у о л о. Это черная магия. И черная магия мне хорошо известна. Когда-нибудь я расскажу вам о камне, который встречается в Муньоне. Это камень великой силы, ибо, кто носит его на себе, становится невидимым.
Б о т т и ч е л л и. Маэстро, если вы дадите денег, Бьяджо сейчас сбегает в аптеку и принесет пилюли.
Г а с п а р р у о л о. Даю пять болонских грошей. (Дает деньги.)
Б о т т и ч е л л и (отводит Бьяджо). В аптеке купишь имбирных пилюль, и попроси изготовить еще пару пилюль из сабура, сваренного со свежим алоэ, и пусть покроют их, как и имбирные, сахаром. Эти две пилюли держи отдельно, не смешивай с остальными. Ну, ступай!

Бьяджо  убегает.  П о л и ц и а н о   и   М и р а н д о л а  входят.

Друзья! у нас пропала свинья!
П о л и ц и а н о. Чудесно! великолепно! Мы что же, сейчас все пойдем ее искать по ночной Флоренции?
Б о т т и ч е л л и.  Нет, мы будем искать вора здесь, за этим столом.
П о л и ц и а н о.  Какая прелесть!
Б о т т и ч е л л и. Сейчас Бьяджо принесет имбирные пилюли, я произнесу над ними заклинание и раздам вам по одной с тем, чтобы вы съели каждый свою и запили ее вином. Заранее вам говорю, что тот, кто украл свинью, не в состоянии будет проглотить пилюлю, ибо она покажется ему горше яда, и он ее выплюнет.

Бьяджо входит.  Боттичелли берет у него коробку с пилюлями, отходит в сторону и произносит заклинание. Бьяджо, между тем, рассаживает всех за столом, после чего Боттичелли  начинает раздавать всем пилюли. Когда очередь доходит до  Гаспарруоло, он пропускает его, но тот требует себе пилюлю и получает ее, но не имбирную, как все, а из сабура. Все начинают жевать пилюли и спокойно проглатывают их, и только Гапарруоло  выплевывает свою. Боттичелли  делает вид, что не замечает это.

Б ь я д ж о. Эй, Гаспарруоло, что это значит? Вы выплюнули пилюлю!
Б о т т и ч е л л и. Подожди, Бьяджо, может быть, что-то другое заставило маэстро выплюнуть пилюлю. – Дадим ему другую!

Боттичелли  кладет в рот Гаспарруоло  вторую пилюлю из сабура. Если первая   показалась Гаспарруоло   горькой, то вторая горьчайшей. Несмотря на это, он, стыдясь выплюнуть ее, некоторое время держит во рту и со слезами на глазах разжевывает, но под конец не выдерживает и выплевывает.

В с е. Это что же? Сам Гаспарруоло украл у себя свинью!
П о л и ц и а н о.  Чудесно! бесподобно! Что за прелесть эта твоя новая сцена, Сандро! Мы сейчас же с Мирандолой едем к Лоренцо и расскажем ему все, что здесь видели. (Уходит с Мирандолой.)
Б о т т и ч е л л и (к Гаспарруоло). Я всегда был уверен, что вы сами у себя украли свинью, а на нас хотели свалить, чтобы расстроить наше веселье.
Г а с п а р р у о л о (выходит из себя). Да нет же у меня свиньи! Нет! нет! нет!
Б ь я д ж о. А что тебе, приятель, за нее дали, говори как на духу? Флоринов шесть?
Б о т т и ч е л л и. Послушайте, Гаспарруоло, один из тех, кто с нами сидел за столом, сказал мне, что у вас здесь девочка, которую вы держите для себя и которой вы даете то, что можете унести. Уверен, что ей вы и утащили эту свинью. В Болонье вы научились таким проделкам, но здесь во Флоренции вам нас не провести. Так как мы положили немало труда, чтобы распутать ваши художества, то мы с Бьяджо порешили, что вы дадите нам за это двух каплунов, ибо нам завтра нечего есть.
Г а с п а р р у о л о. С какой стати я вам буду давать каплунов, если вы сами, наверное, и съели мою свинью.
Б о т т и ч е л л и. Придется рассказать вашей жене монне Тессе о девочке.
Г а с п а р р у о л о. Эти художники настоящие вымогатели! Хорошо, хорошо, дам я вам двух каплунов, но это в последний раз. Бьяджо, идем со мной! (Уводит Бьяджо.)
Б о т т и ч е л л и. Надо бы прибрать со стола… Лауретта! Лауретта!

                Л а у р е т т а   спускается с мансарды. 

Л а у р е т т а.  Я ухожу.
Б о т т и ч е л л и. А посуду кто будет мыть?
Л а у р е т т а. Вы меня не поняли, я ухожу совсем.
Б о т т и ч е л л и. Сколько раз ты уже уходила.
Л а у р е т т а. На этот раз ухожу навсегда.
Б о т т и ч е л л и. И куда ты намерена уйти?
Л а у р е т т а. К отцу Джироламо Савонароле. Буду ему служить.
Б о т т и ч е л л и. Ты с ума сошла! Не ходи! он погубит тебя, да и не одну тебя: вся Флоренции с этим монахом погибнет, если он развернет здесь свою деятельность. Его неистовые проповеди… да! они имеют успех, действуют на людей как гипноз. Говорит-то он хорошо: зовет всех в светлое будущее, в рай, а кончится всё гильотиной, поверь мне.
Л а у р е т т а. Не говорите так! Он – святой. Флоренция с ним очистится от греха.
Б о т т и ч е л л и. Я слышал, он требует всё предавать огню. Сносить всё на главную площадь: книги, картины, женские украшения, и там сжигать на костре.
Л а у р е т т а. Не всё, а только то, что противно Богу.
Б о т т и ч е л л и. А кто будет решать, что Ему противно, что нет.
Л а у р е т т а. Да уж есть люди… А вы любите одних только Медичи, и больше никого! На других людей вам вообще наплевать! вот что я вам скажу. (Убегает.)
Б о т т и ч е л л и. Лауретта! Куда побежала? Нам же надо с тобой закончить картину!.. Ну, беги и больше не возвращайся! Я проживу без тебя. У меня есть мои картины. (Подходит к одной из них.) Я понял, почему я не могу закончить эту картину. Я уже ни во что не верю…я больше никогда не напишу ничего похожего на прежние мои вещи, в которых воспевал красоту. (Бросает кисть.) Вижу теперь отчетливо: человек не прекрасен. Он жесток и жаден, полон других пороков. Таких людей я не могу писать. Уродство жизни не может быть предметом искусства. Может быть, и прав Савонарола, если такие люди и мои картины им не нужны. Тогда пускай летят все в огонь.  Все до единой пусть поглотит пламя… Леонардо рисует карикатуры и получает от этого удовольствие; это не для меня. «Надо писать пейзажи», – говорит он. Но природа бездушна... и  наводит на меня сон. (Кричит.) Лауретта! Лауретта!

                Никто не спускается с мансарды.

Вот куда убежала? Глупая девчонка… где ее сейчас носит? (Бормочет.) Отшлепать бы тебя, негодницу. Взяла привычку убегать, когда в ней  надобность.

                Слышатся шаги.

Лауретта, иди скорее сюда!

 В красных капюшонах (таких, какие приклеивал Боттичелли на тондо Бьяджо) входят судьи инквизиции

         С у д ь я. Сандро Боттичелли, именем церкви вы обвиняетесь в ереси, в написании непристойных картин и оскорблении религиозных чувств граждан. Вам надлежит немедленно явиться в суд, дабы держать ответ за это по всей строгости закона.
         Б о т т и ч е л л и. Эти картины я создавал с одобрения  нашего государя Лоренцо Медичи.
          С у д ь я. Лоренцо Медичи при смерти. На смертном одре он обратился к брату нашему Джироламо Савонароле с покаянной просьбой об отпущении грехов своей развратной противной Богу жизни, и ему было отказано в покаянии.