Живые облака

ЖИВЫЕ ОБЛАКА

     И был вечер, и были облака... Ближние – причудливей и мельче, но двигались быстрей. И, когда наплывали на верхние, иногда получались редкие изваяния. Смешные и не очень. Понятные только мне... Вот лепилось гневное лицо Евдокии Васильевны, воспитательницы детсада. Она по-прежнему кричала: «Ты зачем трогал Валю за неприличные места?» Обиженно хлопая ресницами, я говорил, что трогал Валю не за места, а за цветных зайчиков на трусах...
     Новое облако напоминало трилистник, а с наплывшими деталями возникло то, ужасное... Лет в шесть, привычно шагая за мороженым, услышал духовой оркестр. И, протиснувшись в чей-то двор, впервые увидел гроб... Мёртвая женщина обнимала девочек, в белых платьицах лежавших по бокам, словно оберегала их. Возле гроба плакал небритый дядька в чёрной рубахе, повторяя, что это они – убили её, и гладил ветреные волосы... «Невесты Божьи...» – причитала старушка на крыльце. От непонятного страха старался не смотреть на них. Позади шептались: «...умерла при родах.» Я уже знал про роды, но думал, что умирают только на войне... 
     Два облачка, плывущих рядом, вылепились в других двойняшек. В худеньких девчонок с аккуратными косичками, что чинно проходили мимо, и казались неразличимыми. Только одна улыбалась... Я всегда смотрел им вслед, и невольно сочинился стишок: «Оля с Леной – два полена.» Мы так и не подружились: обидевшись, они ходили по другой улице. Дядя Рома из второй квартиры, мой поверенный во всех делах, сказал, что искусство требует жертв... Облака наплывали, и Божьи Невесты, и Оля с Леной, обретя ангельские крылья, растаяли в Раю Воображения...
     А на самом закате вылепилось нечто усатое... Интересно наблюдать, добавляя что-то мысленно, но не пытаясь исправить, и удивляться логике вещей, когда сам оказываешься вылепленным памятью, и случайно очутишься в неожиданном месте, ещё не заросшем до неузнаваемости беспощадным самосевом времени... И я уже сидел на ступеньках аптеки возле твоей школы. И ждал, когда сбежишь... Мы сворачивали в тихую улочку и под открытым окном, с комнатной геранью, жалостливо пели: «Тётя, тётя Кошка, выгляни в окошко...» Тётя Кошка выглядывала с кастрюлей воды... И мы весело бежали от усатой тётки. А заодно и  от тотального маразма, от болезного безверья, от заклятой дружбы народов и страны без человечьего будущего... В общем – от самих себя. 
     Поутру было чистое небо, словно опять умер Сталин.