Воспоминания об ЛТО, ироническая поэма

    В 2021 году исполняется 30 лет событиям, описанным в поэме.
    Добавляю список имен и фамилий реальных людей, ставших прототипами героев этого произведения.

1. Егоров Игорь Александрович - начальник лагеря школы №7, учитель физики.
2. Бачурин Александр Степанович - мой дядя по линии отца, заведующий торгом
   Бердского совхоза.
3. Шестых Елена Петровна - негласный зам. начальника лагеря, учитель русского
   языка и литературы.
4. Вараняев Александр Александрович - главный физрук лагеря, учитель физкультуры школы №96.
5. Зайко Михаил Иванович - зав. радиоузлом лагеря, учитель географии.
6. Завхоз лагеря - местный абориген.
7. Кононов Сергей Иванович - второй физрук, главный исполнитель песни - гимна лагеря "Маленький плот".
8. Савичев Борис Иванович - воспитатель, бывший военный, учитель математики.
9. Трегубов Сергей Леонидович - воспитатель, учитель истории, автор поэмы.
10. Гусарова Татьяна Ивановна - незамужний воспитатель с кольцом на безымянном  пальце правой руки.
11. Китаева Татьяна Степановна - замужний воспитатель без кольца на безымянном  пальце правой руки.
12. Лысенко Лариса Владимировна - воспитатель, эстет-языковед.
13. Жернова Лариса Викторовна - воспитатель, учитель информатики.
14. Чубровский Александр Иванович - третий физрук, гармонист, главный исполнитель негласного гимна лагеря "Мурка", получивший прозвище "Кефир" после недельного запора.
15. Инна Томная - воспитатель, учитель иностранного языка.
16. Андрей Бесфамильный, военрук - ловелас.
17. Шурочка - медсестра от шефского завода "Электроагрегат".
18. Мент - комсомолец от завода  "Электроагрегат", одетый в милицейскую форму.                19. Терновых Лена - наша воспитаница, посещающая ночью палату мальчиков для игры в карты.
20.Учащиея нашей и других школ Дзержинского района - наши воспитанники.

      В этом составе мы отработали два летних сезона в 1990 и 1991 г.г.
       Прошу извинения у прототипов, если кому-то покажутся обидными
мои гиперболы и сравнения, но я думаю, что лучше войти в историю так, чем никак.
                Август 2021 г.
 
Х








                Предисловие: 
   В 90-е годы все школы выезжали летом в ЛТО (лагеря труда и отдыха). Все герои поэмы реальные лица, многим уже «царствие небесное», и моему дяде, заведующему Бердским торгом,тоже.  Поэма ироническая, написана онегинской строфой, есть кальки  из Пушкина, не думаю, что кто-то посчитает это плагиатом. Могу согласиться с мнением, что это ремейк.
    

          ( часть первая, приключенческая)


                «Жить не торопимся,
                Но чувствовать спешим».
                Неизвестный автор.


                I
               
Мой дядя самых честных  правил
В совхозе торгом управлял.
Он ящик водки нам оставил,
Чтоб долго лагерь наш гулял.
Мне тот пример теперь наука;
Но думал я: «Какая скука!
Кровати мять и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Переносить судьбы удары,
В тоске-печали пребывать,
Обедать завтракать и спать,
Порою бренькать на гитаре,
Вздыхать и думать в унисон,
Когда же кончится сезон?»

                II

Латынь из моды вышла ныне:
Так, если правду вам сказать,
Мой дядя мог бы по-латыни
Ну не бельмеса не понять.
По-русски он владел едва ли,
Его из школы выгоняли
Раз пять, но он не унывал…
Я это всё, конечно, знал,
По-фени ботал совершенно
(Недаром в зоне изучал),
И дядя головой качал,
И кланялся непринужденно,
Когда спиртное я просил,
Он слог мой высоко ценил.

                III

Как и в любом другом сельмаге
К нему стекалися толпой
Менты, начальники, бродяги
И разный элемент другой.
Проблемы с водкой не бывало,
Хоть и кому-то было мало,
Но знал любой, чтоб ящик взять,
Две сотни надо было дать.
Просил ещё я ящик пива…
«Но пиво нынче дефицит»,
Мне дядя тихо говорит.
Как это было некрасиво!
Так был позорно обмишурен
Мой дядя доблестный Бачурин.

                IV

И вот стаканов жажда просит
Залить холодный жир котлет,
И звон гитары вдруг доносит:
В палате начался «балет».
Вы спросите: «А как же дети?»
Для нас дороже всех на свете
Здоровье, сон и их покой,
И потому лилось рекой
Спиртное с матом вперемешку,
Хоть кто-то плакал за стеной,
Просился к бабушке домой,
Начальник наш с хмельной усмешкой
Кричал так громко для того,
Чтоб только слышали его.

                V

«К чему бесплодно спорить с веком.
Обычай деспот, может быть.
Быть можно дельным человеком;
И баб любить и водку пить», --
Кому-то так кричал Егоров, --
«Смири свой непокорный норов,
Иль может к власти рвёшься ты?
Ты выбрось дерзкие мечты,
Иль не мешай, по крайней мере,
Мероприятье проводить.
Не ндравица – прошу пройтить,
Иль позову милицанера…»
И тот, который возникал,
Был вынужден покинуть бал.

                VI

Луна печально в окна светит,
А в щелку чей-то глаз глядит,
В углу нетерпеливо плещет
В стаканы водка или спирт.
А в центре молодец дородный,
Дзюдист, мастак борьбы народной
Толпою пьяной окружен
Стоит Борис…И словно сон:
Одной ногой касаясь пола,
Другою медленно кружит.
И вдруг прыжок, и вдруг летит,
Летит, как пух от уст Эола,
То стан совьет, то разовьет
И грязной пяткой стулья бьёт.

                VII

Все хлопают. Борис в полете,
Как сокол в небе голубом
Победным взглядом всех обводит,
Летя под самым потолком.
Всех мужиков окинул взором,
Всё видел: лица и уборы,
Ужасно всем доволен был,
О приземлении забыл,
Раскланялся, потом вдруг на пол
В большом рассеянье взглянул…
И сотрясенья страшный гул
Проплыл артиллерийским залпом.
Сейчас ему не до балета,
Желанья прыгать больше нету.

                VIII

Как тяжело для всех похмелье
И от любви и от вина,
Когда проходит ночь веселья
И наступает тишина.

А кто не пил в ночи спиртного
И мог дышать в лицо любого,
Тому родителей встречать,
На их вопросы отвечать.
Так жребий трезвого измерен
Егоровским приказом был,
А если кто о нём забыл
И если в чём-то не уверен,
Ему о том напомнит стих
Забав и вымыслов моих. 

                IX

Но через день дошло до мужа,
Который в ночь покинул бал,
Здесь трезвый днем затем лишь нужен,
Чтобы другой с похмелья спал.
И вот тогда пришло решенье:
Принять на душу прегрешенье:
Уж лучше пить, курить, гулять,
Чем днём родителей встречать.
И пусть тогда решит Егоров,
Кому в поля идти с утра,
Кому пить воду из ведра,
Кому смирить свой гордый норов,
Кому лежать, кому гулять,
Кому родителей встречать.

                X

Средь нас была одна особа –
Характер крут и взгляд горел.
И Михаил в любви до гроба
Ей объясниться захотел.
Нас это очень забавляло:
Он толи принял слишком мало,
А может не туда смотрел,
Когда свою ей песню пел.
Всё было чинно, благородно,
Но только жаль нам мужика
В ночь перебравшего слегка.
Он поступил высокородно,
Когда отказ свой получил,
Принял полбанки и почил.

                XI
 
И долго мы совет держали;
Чтоб нрав той дамы усмирить,
Мы обязательство приняли,
Чтоб в одного из нас влюбить.
Мы целый день ей угождали,
Её капризы выполняли,
Но вскоре понял белый свет,
Что среди нас достойных нет.
Переносить удары стойко
Нам приходилось весь сезон,
А тот, который был влюблен,
Он был сторонник перестройки;
И сексуальных перемен
Искал любви своей взамен.

                XII

Был для порядка к нам приставлен
Один служилый человек.
Он дом свой вдалеке оставил,
Ночами не смыкал он век,
Но утром брился аккуратно,
Порою в форме был парадной,
На завтрак и обед ходил,
Ну, словом, скромен был и мил
По мненью некоторых женщин,
Точнее – некоторых дам,
Не ведающих, что «Агдам»
Любил он, может быть, не меньше,
Чем водку или же коньяк,
Был в этом деле он мастак.

                XIII

Но, чтоб ментов нам не порочить,
Сказать бы надо, что оне
Нас охраняли дни и ночи,
Ни на яву, так хоть во сне.
Во сне он мог бы уничтожить
Любую мафию. Но, боже!
Он так был бледен, жалок, хил,
Когда бутылку в долг просил,
Что, отказать ему не смея,
Поллитру я ему вручил
И тут же долг его простил,
Пред нищетой его краснея…
Учителям ли бастовать?
У них ведь есть на что гулять…

                XIV

У нас есть повод ненавидеть
Цепных совхозных кобелей.
Вам надо было это видеть.
Должна быть жалость средь людей.
Нам случай будет тот наукой:
Кто пьян бродил, а кто от скуки,
А псу на это наплевать,
Кого, за что и как кусать.
Не радость, не печаль, но муку
Пришлось мне утром испытать,
Когда пришел перевязать
В медпункт покусанную руку,
Где мент с Еленой водку пил
И мне немножечко налил.
Теперь настал его черёд
Меня жалеть наоборот.

                XV

Всего, что было этим летом
Пересказать мне недосуг.
И здесь не надо быть поэтом,
Чтоб очертить событий круг.
Друзья! Описывать не стану
Я ни Елену, ни Татьяну,
Поскольку доблестный Егоров,
Им показав свой смирный норов,
Сбежал от них в свой тёмный зал
И предоставил право им
Командовать во всем самим,
А сам в то время крепко спал,
Поэтому Елена с Таней
Командовали в нашем стане.

                XVI

Изображу в картине верной
Я медицинский кабинет.
Там, где завхоз наш беспримерный
Был Шурочкой в ту ночь раздет.
В последнем вкусе туалетном,
Заняв ваш любопытный взгляд,
Я мог бы пред ученым светом
Здесь описать его наряд.

Конечно, это было б смело
Описывать одно лишь тело,
Но пусть герой наш крепко спит,
Забыв про сифилис и СПИД.

                XVII

Я мог бы описать вам сцену,
Не называя в ней имён,
Где все свою имело цену
И кто в кого там был влюблен.
Любви все возрасты покорны,
Её порывы благотворны.
Не будем это проверять –
Поверим Пушкину опять.
Нам всем поведал Вараняев,
Что несколько ночей подряд
Ему мешали крепко спать,
Но дать не мог он нагоняев
Тем, кто за стенкой тонкой жил,
Но он про то и сам забыл.

                XVIII

Я мог бы между тем напомнить,
Кого кусал цепной кобель,
Кто ночь гулял, а на рассвете
Устало падал на постель,
Кто собирал бычки по урнам,
Кто по столовой был дежурным,
Кто бегал ночью в Искитим,
Чтоб вспомнить детства сладкий дым,
И кто страдал там несвареньем,
Кому мешал крутой запор,
А кто держался за забор
В то время, когда чай с вареньем
Все пили ночью за столом –
Всё это расскажу потом.

                XIX

Предвижу строгое презренье
Я аморальности такой,
Но кто-то ведь сказал из древних:
«К волкам попал – по-волчьи вой».
Ну, а теперь настало время
Нам описать младое племя,
О детях наших рассказать,
Что не любили ночью спать,
Что пастой мазали лежачих,
Курили «Интер» за углом,
Не думая совсем о том,
Что их любимый воспитатель
Все урны смог перевернуть,
Чтобы хоть раз бычок курнуть.

                XX

Потом мы Лену все искали,
Но не Шестых, а Терновых,
В палаты к мальчикам стучали,
Не получив ответа их.
А в это время эта Лена,
Призывно обнажив колена,
С цветком и картами в руках
Играла с ними в дурака.
А где гуманность ваша, дети!
Когда, уснувшего в кустах
С любимой песней на устах,
В траве катали на рассвете;
И кучерявый наш физрук
Не мог распутать утром рук.

                XXI

Осудит строго обыватель
За эти странные ЧэПэ,
Но ты пойми меня, читатель,
Что эЛТэО,  не эЛТэПэ,
Что мы – обычные все люди,
Что сами мы себя осудим,
Покаемся в грехах своих,
Ни одного не позабыв,
И чтоб до следущего лета,
Очистив душу от грехов,
Был каждый с нами вновь готов
Залить холодный жир котлеты
Стаканом крепкого вина,
Как пьёт огромная страна.

 1990 г.
               
                Бердский совхоз.
                Искитимский район.
                Новосибирская область.


                (часть вторая)

                Оптимистическая,
                алкогольно- эротическая,
                противозапорная .

                «А я знаю секрет, как дважды войти в   
                одну и ту же реку»
                А. Губа.

                I

Не помню кто сказал когда-то,
Что дважды в реку не войти.
И мы, как старые солдаты,
Искали новые пути.
И были все безмерно рады
Любые исполнять приказы,
И каждый был из нас влюблен
Уж в новый лагерный сезон.
И, расставляя вновь кровати,
Сюда мы ехали не спать,
А, если правду вам сказать,--
Кто – пить, кто – петь,
А кто – смеяться,
А кто-то, может, полюбить,
Чтоб никогда уж не забыть.

                II

Но мы еще не знали сами,
Что ждет здесь каждого из нас,
Хотя мы все предполагали:
Ни мёд, ни пиво и ни квас.
И наша смена не забыла
Бокалов звон и жир котлет,
Как сладкий дым прошедших лет…
Как трудно начинать поэму,
Как трудно начинать сезон,
Пусть даже если ты влюблен,
И разговор на эту тему
Сегодня вновь волнует кровь,
И жизнь, и слезы, и любовь.

                III

Я слышал, что из моды вышли
Любовь, достоинство и честь.
Вы тоже все об этом слышали,
Но мне позвольте вам прочесть
Страницы моего романа,
Где без подвоха и обмана
Я расскажу вам про любовь,
Что так мою волнует кровь.
Поведаю я и о дружбе,
О том, как трудно было нам
Добыть и водку и «Агдам»,
Но это тоже было нужно,
Чтоб воспитательный процесс
Как таковой там не исчез.

                IV

Я обещал вам в первой части
Нарисовать портреты всех:
Кто больше принимал участья,
Кто больше получал утех.
Одних прошу не обижаться,
Других прошу не выражаться,
Когда услышите вы стих
Фантазий-вымыслов моих.
Я никого не осуждаю,
Чтоб не судимым быть вовек,
Я только правду излагаю,
Я тоже грешный человек.
Итак, заправлена кровать,
Сезон мы можем открывать!

                V

Вот день прошел, и вечер гонит
За горизонт светило дня,
Уже кого-то беспокоят
Задачи будущего дня.
А детям, как всегда, не спится:
Кому-то хочется водицы
От зноя летнего испить,
Кому-то хочется отлить,
Кому-то надо по-большому…
Но вот на радость или горе
Звучит команда дяди Бори:
«Концы – на узел,
Пробки – в жопу,
И чтобы никаких проблем,
Не то всех вас с дерьмом я съем!».

                VI

Борис был самых вольных правил,
И может только потому
Когда-то службу он оставил –
Устав не нравился ему.
Но из армейской службы строгой
Умений много сохранил:
Стаканом залпом водку пил
И с крепким словом непослушных
Мог кулаком к стене прижать,
Ещё не прочь девицам блудным
Уроки секса преподать,
Ведь среди школ мораль упала,
И учениц таких немало…

                VII

Егоров – самых строгих правил
В совхозе Бердском нами правил,
Нам обеспечивал покой,
Чтобы вино лилось рекой.
Всегда подтянут, выбрит, чист.
Он делу уделяет время,
Потехе отдает он час,
Всегда с улыбкой среди нас,
И строг, когда младое племя,
Забыв порядочность и быт,
Галдит, балдеет и шумит.
А возраст мужу не помеха,
Болезни лечит только смехом.

                VIII

Жизнь вовсе не смешная штука,
Когда приходит черный день
И черт выкидывает шутки,
Бросая на великих тень.
На огуречном поле брани
Задержан вдруг был с огурцами
Начальник безупречный наш –
Такой вот вышел «ералаш»!
И началось в тот миг дознанье,
И протокол, и строгий суд,
Уже и штраф ему несут…
И вот он пишет в показаньях,
Что в огурцах был свой резон,
Ведь это лучший закусон!

                IX

Пускай простит нам грех всевышний,
Когда нас будет в рай пускать.
Лишений много нам излишних
Пришлось в сезон тот испытать:
Кому-то не хватало водки,
Мечтал там кто-то о красотке,
Тоскою тайной удручен,
Был кто-то кем-то обольщен,
Там кто-то потерял топор,
Кого-то мучил там запор,
И табака всем не хватало,
А кто-то был лишен жены,
И в час блаженной тишины
О ней мечтал подчас немало
И ждал, когда наступит день
Взять выходной за трудодень…

                X

А кроме трудодней в то лето
Ещё была и трудоночь.
Для многих трудно было это –
Свои желанья превозмочь.
Кругом покой и тишина,
И где-то дома там жена,
К тому же в темноте не видно
Моральный Кодекс коммунизма,
Но если на образованье
Тверёзым взглядом поглядеть,
Там можно пить, гулять, балдеть,
А если есть ещё призванье,
То можно молодежь учить,
Но кукиш с маслом получить.

                XI

Средь нас Андрей казался новым:
Солдатским юмором блистал,
Военной выправкой готовой
Училок наших забавлял,
Ловил минуты умиленья,
Невинных лет предубежденья
Умом и шуткой побеждал
И женской ласки ожидал,
Как все – не требовал признанья,
Он слушал сердца нервный стук,
Искал любовь свою, и вдруг
Добился тайного свиданья…
И ночью ей наедине
Давал уроки в тишине!

                XII

Бывало он ещё в постели:
К нему записочки несут.
Что? Приглашенья? В самом деле!
Три школы на вечер зовут:
Там будет бал, там детский праздник,
Куда ж поскачет наш проказник?
Андрею было все равно –
Везде поспеть не мудрено,
И по его подсчетам скромным
Он много женщин погубил,
Мог быть жестоким, мог быть томным,
Но всех он пламенно любил…
Одну любил на сеновале,
Другую -- на полу в подвале,
Ну, а когда служил он в армии,
Одну любили всей казармою.
В любви он не терпел проколов,
С ней жить, конечно, интересней,
Но так же часто и болезни
Лечил он множеством уколов.
Где он сегодня ночью спит?
А может лечит где-то СПИД?

                XIII

Мне чужда этакая прыткость,
Я женщин до сих пор боюсь,
Хоть и влечет меня их гибкость
И пышность форм и даже грусть.
Душа летит на их уловки,
Как мышь стремится в мышеловку,
А ум твердит: пока с ней дружишь,
Тебе отдать готова душу,
А только свяжешь узы брака,
Так сразу гибкость и краса
Исчезнут ветром в небесах,
И вот жена – уже собака!…
Сметая с рамы паутину,
Ты не изменишь ту картину.

                XIV

Задумчивость её подруга
Подрезала ей два крыла,
Как будто потеряла друга,
Иль кем обманута была.
Грустней не помню я картины –
Сидящей на скамейке Инны.
Такое и во сне не снится,
Кто мог лишить полета птицу?
Но толи тайную любовь
К кому-то из мужчин питала,

То вдруг безумно хохотала,
То вдруг вздыхала томно вновь,
И все мужчины три недели
На эту томность лишь глядели.

                XV

Все было в рамках строгих правил,
Чтоб Инной нас не утомить
Был Миша к нам Зайко приставлен,
Чтоб нас музыкой веселить.
Жизнь проводил довольно праздно,
Он не хотел наук учить,
Не мог сарказма от оргазма,
Как мы не бились, отличить.
Радистом был герой Афгана,
Любил он «Желтые тюльпаны»
Раз сто, не меньше, в день крутить,
Толпу эстрадой веселить.
И Михаил наш – сельский житель,
Палаты, огурцов, земель
Хозяин полный, а досель
Порядка враг и расточитель
Был очень рад, что прежний путь
Переменил на что-нибудь.


             
                XVI

Два дня ему казались новы
Уединенные поля,
Прохлада сумрачной дубровы,
Журчанье тихого ручья;
На третий роща, холм и поле
Его не занимали боле;
Потом уж наводили сон;
Потом увидел ясно он,
Что и в деревне скука та же,
И даже «Желтые тюльпаны»
Не сняли боль душевной раны,
Хандра ждала его на страже;
В хандре не мог так долго жить,
Решил вином её залить.

                XVII

Все знатоки сегодня знают,
Что выбор есть сейчас у нас,
Но я давно предпочитаю
Пить газировку или квас.
Но как забыть возможно это:
Ликеры, виски, амаретто,
Шампанское, коньяк, вино,
И знаем с вами мы давно:
In vina veritas – что значит,
Как не ищите правду вы,
Она в вине всегда маячит,
А в жизни нет её, увы!
Я знатоком не слыл спиртного,
Но всякое вкушал вино:
Крепленое, полусухое,
Кагор и белое вино,
Спирт, водку, вермут, бормотуху,
Что «солнцедаром» все зовут;
Как трудно быть порой «под мухой» –
Пить всё подряд – великий труд!
Но только истины той пылкой
Я не нашел на дне бутылки!

                XVIII

Картина эта сердцу мила.
Сезон идет, и всё путем,
Но не хватало нам Кефира,
Но не того, что утром пьем.
«Кефир» – учитель физкультуры,
Носитель уличной культуры,
Он клево «Мурку» напевал,
Когда был праздник или бал.
Растянет мех гармони старой,
И зазвучит блатной мотив,
И часто, лишнего хватив,
С Борис Иванычем напару
Мог песни петь он до утра,
Чтоб не дремала детвора.

                XIX

Он днем всегда лежал в кровати,
До ветру бегал под забор,
Но вот однажды с ним некстати
Крутой случился вдруг запор.
Советы все давали дружно:
То – нужно есть,а то – не нужно!
И чтобы всем нам угодить,
Готов был сам себе вредить:
Ел всё подряд он без разбору,
В бреду метался по ночам,
Порою плакал и кричал,
Но разрешиться от запора
Он теми средствами не мог,
На третий день совсем он слег.

                XX

О, чудо нашей медицины!
Округлость тела твоего,
Упругость гибкая резины
Спасла уже ни одного!
Лечить запоры клизмой можно,
Но этот случай – безнадежный,
И даже сказочный пурген
Не мог решить больных проблем.
Но из народной медицины
Известно средство это всем –
Продукт молочный на ночь выпить
И ждать решения проблем.
Но кризис тот не разрешался,
Живот всё больше округлялся.

                XXI

Уже настроены все были
Летальный получить исход.
На цыпочках вокруг ходили
И за больным блюли уход.
Но каждый ужин и обед
Несли борщей, лапши, котлет.
«Кефир» всё это поглощал,
Ложился вновь и вновь вздыхал,
Руками щупал он живот,
Стонал, кряхтел и напрягался,
То матерился, то плевался,
Но чувствовал – пока живет…
Но каждый день, кто рядом спал,
Кровать свою отодвигал.

                XXII

Как ждет преступник приговора,
Как родов роженица ждет,
Как ждет девица ухажера,
Который долго не идет,
Так ждали мы разрыва бомбы;
Так накопившиеся тромбы
Взрывают наш больной сосуд,
Едва ли нас уже спасут…
Всё относительно бывает:
Как время медленно идет,
Когда какой-то идиот
Морали вам подчас читает.
Как время быстро пролетает,
Когда красотка их читает.

                XXIII

Мы ждали в страшном напряженье
Почти неделю в тот сезон,
Как Бородинского сраженья
Ждал легендарный гарнизон.
Но обошлось всё без погоста.
Решилось всё банально-просто,
И наш измученный физрук,
Почувствовав позывы взрыва
И окончанье тяжких мук,
Затрепетал как будто рыба,
Глотая ртом беззвучно воздух,
Сорвался рысью в туалет…
Потом носил ведром он воду,
Чтоб смыть со стен «большой привет»…
Как не крутись и не вертись,
Проблемы все решает жизнь!

                XXIV

Хоть не помог кефир натуре
Преодолеть крутой недуг,
С тех пор носителя культуры
«Кефиром» все друзья зовут.
И снова, как заправский урка,
Через минуту пел он «Мурку»,
А через час народ забыл,
Что Александром был «Кефир»…
О низменном, пожалуй, хватит,
Ведь рядом много было дам,
Пора эстетику прославить,
Что доставляла радость нам,
И рассказать про двух Ларис,
Что в нашем лагере сошлись.

                XXV

Была у нас одна Лариса,
Талантом, словом, красотой
Была похожа на актрису,
Но отличалась простотой,
Учила всех литературе
И поведенческой культуре,
Всегда могла минут за пять
Любой сценарий написать,
Моральный Кодекс признавала,
Вставала рано по утрам,
Была стройна не по годам,
И от того мужчин немало,
Облизываясь, как коты,
Боялись к Ларе подойти.

                XXVI

Другая каждый день и вечер
Нас утомляла языком,
Страдая недержаньем речи,
Болтала с каждым мужиком.
Раскованна и экспрессивна,
И не строга и не спесива;
Быть может, что её предмет
В характере оставил след?
Она была во всём доступна,
И всё же каждый из мужчин
С ней флиртовать считал преступным
И массу находил причин,
Чтобы тихонько испариться
Иль шлангом тут же притвориться.

                XXVII

Как странно наш устроен мир!
Кто нас к контакту приглашает –
От той мы все стремглав бежим,
А недоступность привлекает,
И мы её боготворим…
Но в окончательном итоге
Ларисы были одиноки,
И потому не без печали
О ласке и любви мечтали…

                XXVIII

Любви кому-то не хватало,
Но среди наших милых дам
Одна мужчин прекрасно знала,
Что делят их на «дам – не дам»…
И чтобы к ней не приставали,
Любовью ей не досаждали,
Надела брачное кольцо
И, сделав умное лицо,
Частенько о семейном быте
Травила байки всем вокруг,
Что муж её – хороший друг,
Но было ей одно забыто:
Её рассказы были милы –
Фамилия не изменилась.
И чтоб не быть большой беде,
Решил тогда честной народ –
Повесить ей, как на столбе
Табличку: «Не влезай – убьет!».

                XXIX

И мужики не обижались:
Находчивость везде нужна,
Гусарову все понимали.
Бывает, что и ложь важна!
Путей на свете очень много,
Но каждому своя дорога,
Как и судьба всегда одна
Единым богом суждена.
Всем нам казалась жизнь не скучной,
Но вот уже раздался стон,
Что скоро кончится сезон.
И спорить с истиной научной
Не может ни один чудак,
Если не глуп и не дурак.

                XXX

Настало время, между прочим,
О трудолюбии сказать.
Должны спать крепко дети ночью,
Чтобы с утра в полях пахать.
Труд делает благое дело:
Воспитывает наше тело,
Округлость мышцам придает,
Здоровье каждому дает,
И только лишь учителям
Труд в поле противопоказан,
Поскольку отдыхом наказан
Педколлектив был летом там.
Пусть доблестные дети наши
В совхозном поле днями пашут.

                XXXI

Зимой на ниве просвещенья
Несладко всем учителям:
Науку, знанья и уменья
Дают они ученикам,
Поэтому – благое дело –
Своё понежить летом тело,
А кто зимой баклуши бил,
Уроков дома не учил,
Тот пусть потрудится на благо
Своей измученной страны,
Своей родимой стороны
И своего родного флага,
Чтобы огромная страна
Была  сыта, была  сильна.

                XXXII

Цветы, любовь, деревня, праздность,
Поля! Я предан вам душой.
Но я хочу заметить разность
Меж вымыслом и жизнью той.
А если жизнь ту помнить будем
Или о ней расскажем людям,
Мы зиму сможем пережить,
А летом снова будем жить,
В Берди с охотою купаться,
Про Плот и Мурку песни петь,
И чей-то выговор терпеть,
Безделью снова предаваться,
Обедать, завтракать и спать
И нечего не забывать.

                XXXIII

Пока писал я здесь поэму,
Прошло почти пятнадцать лет.
Все покидают жизни сцену,
И многих уж на свете нет.
Мой дядя самых честных правил,
Что Бердским торгом долго правил,
Уже давным-давно почил,
Хотя ещё был полон сил.
Уехал кто-то за границу,
Физрук Сергей торговцем стал,
Видать от школы он устал
И ухватил за хвост жар-птицу.
«Кефир» был дворником исправным,
Но тоже в мир иной отправлен,
А остальные, слава богу,
Идут своей большой дорогой.
И школа всё ещё жива,
Как и огромная страна!

  29.12.2004.

          В заставке картина автора "Утро на реке Бердь"
         .Холст. Масло-1990.