МП-317 Наберите четыре одиннадцать, восемь да восе

Наберите четыре одиннадцать, восемь да восемь,
да ноль, да пять –
и плывущий космический треск
прервётся гудком и голосом утра.
Это Костик сквозь провода
на автомобильчике утлом
вознамерился гулкую скорбь
ночную мою догнать.

А проспект, как предбрачный павлин,
средь зимы распустил семь цветов,
легковые стада заведя
во всю прыть воровскую.
Затуманить подобный светофуршет
зима не рискует –
лишь доносит метель восторженный рык
стадионных хитов…

Здравствуй, друг! Я тут две пятилетки
гадаю на клюквенном киселе,
ты действительно миссионер –
или ты дезертир, церквям подыгравший?
Так, как я за тобою скулю,
не скулил Полиграф Полиграфыч
и не плакала Несмеяна
ни стрезва, ни навеселе.

Телефонная пропасть оснежится
и подо льдом пропоёт
то, что мы не успели пропеть
в одной из пятипередачных повозок.
Кама-сутра законно вещает
и не о таких симбиозах,
а у нас всех и гадостей было,
что мнимый резиновый плот.

И светало в четыре одиннадцать,
и его ты задорно надул –
даже пальцы выламывал мне,
чтоб в страстях я пробку не отпер,
а в четыре двенадцать скучавший
у входа в столовую опер
разбудил моё тело проверенным способом –
здесь, наяву, на льду.

Вероятность, что я буду узнан
твоим заместителем, так мала...
ты прости – я пока на троллейбусе,
большего не обещаю...
Если горничная предложит мне
овсяный сухарь без чая –
и за то верховным скупцам
всепрытственная хвала.

А мембрана, помехи дожёвывая,
от имени Коськи молчит,
но от имени бешеной трассы
рокочет и мелет флаконы сосулек.
Провозвестник разлуки шепнул,
что его судьба по макушку засунет
в наиболее деловую
из елейных пучин.

Лицеист двадцать третьего века
пожмёт плечами у наших могил:
«Убивали здесь ведьм – не знаю,
но здесь выбирали братьев».
Номер известен.
Усердствуйте, господа, набирайте.
Голос будет как флейта.
Как град в степи. Как тротил.