красота должна умереть

                Вихри и хаос наш общий дом, иллюзий смешались строи и порядки. Под пляшущим диким огнем открытки, альбомы, тетрадки. С ладони стакан шмыг и вдрызг, гром и молнии в нонсенсе белого дня, паутинка трещин разбила блюдо. Ругайся, кричи, ударь меня - бесперспективно все, Люда. Чашка, а... к черту, подавай сервиз  феерично, эффектно, об стенку. Брызжут фонтаном осколки. Штрихи завершаешь к ступеням вниз, желая свершить дело с толком? Даешь прогноз, что упаду, и пятерней на себе волосы в клочья? Может "прости" скажу? Но... гарде конем ферзю твоему - твердокаменно устою, промолчу. Знамо, та еще сволочь я.

                Ушла, как вспорхнула она. Нет, не реально, но мыслями брошусь - ее догоню. Прижму, обниму, придушу, в глаза испуганные глядя: - Хочешь, я убью его?  Мерзавца, мошенника, что обманул. Послушай, без взглядов в отрытые двери. Вспомни, парту школьную и доску, слова на стене, в которые, не знаю как ты, я верил: «Красота, Спасет Мир». - Вот как оно было спето! Сколько красивого в мире всего, но ничего нам за это? Когда так нуждались, она нас спасла? Что у нее за паскудна натура? Сдается мне, красота - пошлая, глупая дура.

                Красота мир спасет? – Тьфу! Если не вранье, то бурный всплеск идиота. Гадской этой цитаты творца безмерно убить охота. Холерной заразой миллионы душ отравил он, инфицируя сердца подрастающих фразой убогой.
"Но он мертв", - ты скажешь, затем навсегда уйдешь. И с уходом меня сквозняком стынет. Что ж, в этом оказался он хорош. А теперь пусть и красота сгинет!

                …Время. Время к полночи ближе. Время лежать и умирать, разглядывая кружащийся потолок, чувствуя, как сеткою спину ломит панцирная кровать. И не важно, что мне не хочется, скрипом арию просится спеть "наша ночь - сто лет   одиночества". Кто там сказал про ад, что там в виду имели? Знаю, в реальности ад – шесть молчащих панелей, взирающих на чувств распятье живое. Но если доживу до утра, всем сверхъестеством злости клянусь, будет ей горе. Я убью, как найду ее. Выищу, где притаилась сейчас тварь безмозглая. Подлую, гламурную красоту до смерти высеку розгами.

                Или за шкварник схвачу, стукну ей по сусалам. «Кайся пред смертью подлая тварь, почему мир не спасала. Долго лежала ты там, фантики - бантики- рюшки, на шляпочке розы. Жрали б тебя порося, людям все это без пользы». Вот так бы и убивал, с чувствами радости и дежавю, " как до меня вандалы". Там, две тысячи лет назад, не красота - гуси Рим спасали. А может и тогда еще, когда арканы бросали на статуи храбрые гунны. Чхали они на красоту, для счастья есть степи и дюны.

                И пусть хаос по земле пройдет, открывая простор для новой расы, и огненным смерчем сметет шаблоны, препоны и касты. Пусть месть, удовлетворенная моя, ханом смотрит с кургана развалин, где строения пошлости высились раннее. И торжествует, смеясь, любуется на новое мироздание.
А в новостях прозвучит некролог: «Идолище повержено и разбито». Нет красоты, пал ложный бог, брошена в яму, зарыта. О тут начнется! Стенания, плач; и все кто ей прикрывались - вот кто будет падать и рвать. Рога изобилия им обломались.

                Сидят живописцы в трауре, сопли трут, натюрморты и портреты бонз теребя в рамке. Сгинула красота, денег не подают. И куда же самим тяпереча? Прочь, дармоеды, смойтесь всей массой, в черный квадрат Малевича. Что ваши охи да ахи, если хотите кистью прожить - красьте дорожные знаки. Джоконда водит глазами - плюнуть им на прощание хочет, столько лет обида росла, что кто-то смотрит и дрочит. И позже, хвастая нагло "ходили, мол, по галереям», а это время кто другой за них поле пахал и сеял.
             Литература, бог с ней прозой, там свои вихри и грозы, но поэты! Легионы их, и когорты разбиты. Стройся сейчас хоть черепахой, хоть раком: волны хаоса рифмы о рифы бьют, строчки не впаришь, сдувает все прахом. В отчаянии кубышки берутся трясти, сколько можно было туда раньше слов изящных вгонять. А смысла и пользы вытащить – горстку ладони не набрать.
            Парады исчезли, к чему сейчас штандарты да аксельбанты? Понтовую их красоту не наблюдают куранты. Метросексуалы, наконец, попали в метро. А на подиумах, где человека модели шагали, эхо бродит, и нет никого. Без красоты мода протянет едва ли. Искусство любимое мое кино - чисто и свободно от блесток и брюликов. Радостно мне: я снова вижу Сибирь, и никаких (е) цирюльников.

                Банально, но герою наградою наказанье, и уже обездоленный творческий люд тащит на расправу и растерзанье. Кричат: «святотатец и террорист, загубил красоту он здесь, сбросить его в бездну вниз, но вначале каменьями бить за ересь». - «Что ж, я злодей, я принес хаос и пламень, но кто хоть раз красоту не хотел убить, пусть первым хватает камень». Бросали дружно они, без зазрения стыда и совести, и обмякшее тело несли к нескончаемой черной пропасти. Сознанье неслось в небытие, а все ж без тоски и печали: там, в прополотых мною садах чистые культуры взрастали.

               …Я назавтра воскрес, упустивши зарю. Так окончился "век одиночества". Трюмо отразило мятость и щетину, без красоты. Нет ее, и не хочется.
 

2007/2014