Корабль воспоминаний часть четвёртая

                **          

Ломала практика теорию,
Сносила догмы Октября,
И кто как мог, тянул историю
Как одеяло на себя.

Прошедших лет лихие беды
Переставали волновать,
Но лавры славные победы
Кому-то не давали спать.

Мы любим правду без утайки,
Но ложь приятнее вдвойне,
И вождь рассказывал нам байки
О целине и о войне.

Скрипя протезными зубами,
Вещал, бровями шевеля,
Как у фашистов под ногами
Горела Малая земля.

Кропил солдатскою слезою
Колодки боевых наград,
Но где же битва под Москвою,
И где же Курск и Сталинград?

Пустыми длинными речами
Он утомлял и мучил нас,
Светился и гремел звездами
Его груди иконостас.

Во всех делах, во всех компаниях
Был наш генсек незаменим,
Страдал Ильич наградоманией
И был уже неизлечим.
Живой ходячий монумент,
Бери и ставь на постамент.

Забыт герой и его книжка,
Пыль улеглась, и смолкнул шум.
И целина была пустышка,
И вместо БАМа вышел бум.

                **

Плечо к плечу, к бедру бедро
Стоят «орлы» Политбюро.
Их ум в единый орган слит,
Какой прекрасный монолит!

Слепо безжалостное время
Стареет ленинское племя.
Рожденье – случай, смерть – закон,
«Бессмертный» тает гарнизон.

Уходят страстные ораторы
И мудрецы, и провокаторы.
Теряем «лучших» - ум и честь,
Мне всех имён не перечесть.

                **

Андропов резко начал править,
Рехнулся старый Вельзевул.
Хотел работать нас заставить,
Все закричали «Караул!»,
Такое страшно и представить.
Потом Черненко промелькнул,
В глазах со смертною тоскою
Поклялся партии служить,
Взмахнул дряхлеющей рукою
И приказал всем долго жить.

                **

Он был мечтой, мечтой народной,
Непогрешимый и святой,
То окончательный, то полный,
То идиотски – развитой.

И хоть, задуман был великим
И, несомненно, мудрецом,
Но получился злым и диким
С нечеловеческим лицом.

К пустым прилавкам и витринам
Нас подвели ещё в строю.
Народ роптал и был строптивым,
Стоя у бездны на краю.

Мы возмущались по привычке:
Куда девались соль и спички,
Картошка, овощи и фрукты,
Мясные, рыбные продукты?

В аптеках прячут йод и вату,
Всё по звонку и всё по блату.
Счастливчик, кто имел подход
С запиской через чёрный ход

К тем фантастическим подвалам,
Где в закромах всего навалом,
За жизнь не выпить и не съесть
И где, как в Швеции, всё есть.

Там полный коммунизм, друзья,
Но смертным – стоп! – туда нельзя,
А «льзя» лишь избранным персонам
По спискам или по талонам.

Бывали, и нередко даже,
И на заводе распродажи.
Стихал в цехах обычный шум,
Завод наш превращался в ГУМ.

Шла по порядку клиентура:
Партком, завком, номенклатура,
За ними бугорки и сошки,
Чем ниже чин, тем меньше ложки.

И, наконец, совсем без чина
Рабочий класс – гуляй «рванина»
Под лотерейный спор и смех,
Три пары туфель на весь цех.

Так благородный «изм» великий
Стал недоступным и безликим.
Всё втихаря, всё шито-крыто.
Страна сплошного дефицита.         

                **

Жизнь ухудшалась год от года,
Как ни старалася «братва».
Иссякла вера у народа
В пустопрекрасные слова.

И хоть работали немало,
Но темпы были уж не те.
Вождей снимали с пьедесталов,
Мы разуверились в мечте.

Впадали многие в истерику,
Всю правду горькую узнав.
Что распроклятую Америку
Так и умрут не обогнав.

Пошёл антисоветский запах,
Как в плохо убранном сортире,
Ехидный буржуазный Запад
На нас помои льёт в эфире.

Вот-вот начнутся забастовки,
Пусты желудки у людей.
Пришла пора корректировки
Всех светлых ленинских идей.

Трещали базис и надстройка,
С эстрады пел «Лесоповал»,
Рождалась в муках перестройка
И гласность била наповал.

Сквозь узаконенную лживость,
Ещё в полсилы и далёк,
Как правды луч, как справедливость,
Светил надежды «Огонёк».

И мы под фотокамер блицы
Могли налюбоваться всласть
На эти праведные лица
Ханжей, ворвавшихся во власть.

( продолжение следует )