Невыносимость бытия

Николай подошел к краю крыши, зажмурил глаза и бросился вниз с девятого этажа, который он считал достаточно высоким, чтобы было разом всё кончено. Более высотное здание он выбирать не хотел: "Пока летишь, обосрёшься нафик".

Он имел  в виду время свободного полёта, которое хотел сократить до минимума. Пятиэтажка показалась ему ненадежной в смысле результата.  Кроме того, девятиэтажок было навалом в их тихом, престижном районе, чтобы без особого шума, как говорится.

Во время толчка Николай, неловко задел ногой за выступ арматуры из бетона, который опрометчиво не заметил, и траектория падения была изменена. Вместо долгожданного асфальта его снесло на дерево, которое пышной кроной отпружинило тело в сугроб. Дикая боль пронзила тело.

Очнулся Николай в пятиместной палате травматологии городской больницы с переломанными ребрами и ногами.

Это была его третья попытка свести счёты с жизнью. Первый раз не выдержал крюк люстры, обвалившийся вместе с ним и штукатуркой на пол. На шум прибежала проснувшаяся мать и орала примерно с час: "Как ты мог?! Ну что тебе не хватает?! Неблагодарная тварь!". Прокричавшись, она убрала мусор, и ещё целый месяц не спускала с него глаз, изводя по вечерам нотациями с требованием немедленно  пересмотреть свои взгляды на жизнь.

Второй раз он попробовал через полгода после попытки повеситься. Выпил пятьдесят таблеток реланиума, раздобытых им через знакомую аптекаршу. Хотел уснуть спокойным, блаженным сном. Таблетки оказались подделкой, но с какой-то гадкой мешаниной. Умереть он не умер, а капитально отравился и испортил себе навсегда желудок.

- Вот невезуха, так невезуха, - думал Николай, чуть полноватый юноша двадцати пяти лет от роду, глядя в скучный больничный потолок.

Не везло ему с самого начала.

Он родился в семье советского торгового иностранного представителя и домохозяйки. По тем временам - семья невиданного почёта и достатка. Родился, можно сказать, непосредственно в Индии, в Дели. Как единственный сын был окружен всяческим вниманием и материальными ценностями.

Отец и мать проявляли своё внимание по-разному. Отец был строг и непримирим, старался, чтобы малейшая шалость ребенка не обходилась без наказания. Всё это делалось, разумеется, для того, чтобы "не вырос какой-нибудь рохля". А мать всегда втихаря жалела, разрешая всё, и трепетала перед отцом "лишь бы не узнал".

В результате Николай рос всё-таки "рохлей", изо всех сил пытаясь  "выпросить" любовь и уважение отца и, презирая мать. С каждым годом недовольство отца росло, поскольку он не обнаруживал в наследнике необходимых качеств.

Грянула перестройка, очень быстро они вернулись в Союз. Но отец, благодаря многочисленным связям, успел хорошо устроится и семья ничуть в достатке не потеряла.

Сынка пристроили в престижный институт. Там он звёзд с неба не хватал, поскольку вовсе не хотел быть никаким международником, а хотел корпеть над своими бабочками и жуками, которых собрал огромную коллекцию. Его неодолимо привлекал огромный, живой мир насекомых, которых он безмерно уважал за многочисленные качества приспособляемости, выживания, гениальности устройства и размножения.

Отец иначе как с брезгливым презрением и не думал относиться к сыну, потому что на его строгий взгляд ума и каменное сердце, отпрыск получился никудышный. Да ещё эта курица-жена, как назло больше не смогла родить никакого второго экземпляра.

Он мечтал о наследнике точно таком же, как и он - не слюнтяй, умный, пробивной, а вышел сентиментальный недоносок.
-  Всё эта курица... всё она, её кровь. Тьфу!

Однажды, вернувшись с совещания злой, он хотел поискать нужную книгу, а на него вместо книг вывалились коробки с этими гадкими жуками. Всё было немедленно растоптано, уничтожено. Мать с сыном закрылись от него в ванной комнате, пока он бушевал и громил всё, включая и ноутбук сына. Потом ему было очень стыдно за эту вспышку: "Проявил слабость. Показал слабость. Нет, так нельзя. Так и до самопрезрения докатиться можно". С этого дня отец зарекся проявлять хоть какие-то эмоции.

Вот после этого случая Николай и полез в петлю. Его удивила реакция матери. Он думал, что она поймёт, пожалеет и всё такое. Но её как подменили, она стала чем-то походить на отца в своих упрёках и недовольстве им. Будто бы он явился причиной их давнишнего взаимного охлаждения и негласной жизни "каждый сам по себе".

Не то, чтобы у Николая не было друзей... Был друг Мишка. Жили в одном дворе. Когда родители запретили ему общаться с этим "пнём деревенским", он встречался с Мишкой тайком. Когда Мишку забрали в армию, такого же понимающего друга среди однокурсников он не нашел. Все они, как один были заточены на дипломатическую карьеру и его жуков-гусениц на дух не принимали. Он с ними общался на понятном им языке, но дружба никак не возникала. Иной раз он думал, что дружба сродни любви, по заказу не приходит.

Обе попытки самоубийства родители тщательно скрывали от всех, заплатив немеряно денег медперсоналу.

- "Ну, сынок, ну что тебе ещё надо? Дом - полная чаша, всё у тебя есть, что нужно. Что ты делаешь-то а? Зажрался совсем. Это ж от людей стыдно будет, если кому сказать, " - пилила его мать в целях профилактики примерно через день, чтобы он оставил эти дурные мысли.

Николай привычно кивал головой поглощая завтрак, выходил в тоске из дома, садился в новенький "Бентли", который купил отец, поддерживая через такие "подарки" сыну свой статус и общественное положение.

По окончании института его засунули в какую-то престижную дипломатическую контору на должность "что бы ни делать, лишь бы ничего не делать", где он снова оказался среди людей такого же покроя, как и в институте. Они были неплохие ребята, а иные - даже очень хорошие. Но всё их нутро стремилось к самореализации, к карьере, достижениям. А его тянуло к своим любимым насекомым...

Совершенно лишенный отцом всяческой воли, уйти из семьи он не мог, хотя очень хотел. Он не знал и не представлял, как это и что жить одному. Пытался изливать душу в интернете на разных сайтах. Но там все в один голос твердили ему: "Ты, что!? Давай, тикай из дома и живи как ты хочешь!". Некоторые даже предлагали разделить кров. Но решимости, поступить так, в нём никак не возникала.

Внутри, с самого детства он ощущал какую-то тоску, которая с годами превратилась в ядовитое жало, мучившее его в самое сердце с утра до вечера. Он даже пробовал попивать на работе, но это не приносило ровным счётом никакого облегчения. Тем более, что мать с отцом очень быстро привели его в чувство своими проверенными методами.

О смерти он начал мечтать давно, как о самом сладком избавлении от этих несносных родителей, от этой непрерывной боли...

Теперь к этой боли добавились эти дурацкие переломы, и сам он такой дурацкий непутёха...

- Ну, дружок! - синеглазая медсестра со шприцем в руках отвлекла его от грустных мыслей.

Покорно перенеся обезболивающий укол, Николай обнаружил вместо боли радость у себя в сердце. Радость шла от этой синеглазой медсестры.

Уже второй день Николай ждал прихода Марины, как он выяснил имя этой синеглазой. Она улыбалась ему так искренне, что он допустил в своём сердце мысль, что тоже ей нравится. Через неделю пошли стихи и признания. Марина, смеясь, всё благосклонно принимала. Николай стал мечтать о женитьбе, что, вот, начнётся у них с Мариной совсем другая, светлая жизнь, и пусть попробуют родители хоть в чём-то перечить.

Ещё через две недели Марина к нему не пришла, а пришли отец с матерью, которые сказали, что она больше никогда не придёт, что они не позволят ему связать жизнь с какой-то дворняжкой, что ради его же блага найдена вполне приличная невеста...

Спустя месяц после выписки из больницы, Николай бросился под проходящий трамвай. На этот раз попытка вполне удалась.