19. Художник дядя Саша-из повести Тёплые дожди

     – Мама, мама, пойдём, посмотлим калтины. – Я дёргаю маму за руку и тяну за собой к  картинам.
     Здесь же, на тротуаре, среди картин стоят и сидят их создатели.
     В основном, мужчины.
     Мы возвращаемся домой с Колхозного рынка. Покупки у нас не тяжёлые, и потому мама соглашается посмотреть
на выставленные к продаже картины.
     Мои глаза разбегаются. Я никогда прежде не видел одновременно так много картин. Они поразили меня разнообразием красок и содержанием.
     Некоторые картины я знаю: Иван - царевич на сером волке, Грачи прилетели, Три медвежонка с мамой, Алёнушка,
Три богатыря, Золотая осень, дедушка Крылов, великий поэт Пушкин, дедушка Толстой, вождь Сталин и дедушка Ленин -
они есть в нашем садике.
     Очень много картин с целующимися голубями, с розово-белыми, похожими на пухленьких, кудрявых  румяных девочек, ангелами, с красивым оленем на лесной поляне и таким же красивым большим тигром в тайге.
     Много пушистых котят с большими разноцветными бантами: по одному, по два, по три котёнка сидят в красивых корзинках или на шёлковых подушечках.
     Часто на картинах нарисованы большие красные розы, реже белые.
     Иногда я останавливаюсь возле картины, долго смотрю и пытаюсь понять, что там нарисовано. Когда я понимаю картину, я ищу подтверждения у мамы:
     – Мама, эти ангелы охланяют дядю и тётю?»
     Когда же я не понимал смысла картины, я ходил около неё взад и вперёд, рассматривая её с разных сторон,
хмурил лоб, а потом спрашивал маму, что же нарисовано на картине.
     Мама и художник старались мне доходчиво объяснить содержание картины.
     Часто я понимал то, о чём говорили мне, но иногда не соглашался и высказывал собственное мнение.
     Взрослые улыбались и спрашивали у моей мамы: сколько мне лет. Когда же узнавали, что мне ещё нет и пяти лет,
они весело смеялись и шутили: мальчик непременно вырастет художником.
     На большой синей картине в деревянной раме два белых голубя сидят на ветке головками друг к другу и о чём-то неслышно переговариваются.
     Я трогаю маму за руку и спрашиваю:
     – Мама, о чём говолят голуби?
     Мама улыбается. Когда мама улыбается, она становиться очень красивой.
     Я это давно заметил.
     Высокий, худой и голубоглазый молодой дяденька в офицерском кителе без погон, в выцветших зелёных галифе
и в кожаных чёрных, начищенных до зеркального блеска, сапогах подошёл ко мне, присел на корточки, обнял меня за плечи
и дружелюбно ответил вместо мамы.
     – Здесь нарисованы голубь с голубкой.
     – И он указал мне на голубя и на голубку.
     – Они воркуют о любви.
     Я удивился, услышав о том, что голуби, как и люди, говорят о любви.
     Но больше всего меня поразила картина с красными розами.
     На базаре много картин с розами, но эти были как живые.
     Я даже потрогал их рукою.
     Картина мне понравилась, и я стал упрашивать маму купить её.
     В планы мамы не входила покупка картины, но она согласилась и даже придумала, что повесить её надо над нашей новой, красивой кроватью.
     Дядя художник покашливал в кулак, иногда взмахом головы откидывал свои рассыпавшиеся волнистые волосы назад
и с интересом наблюдал за нами.
     Он даже уступил один рубль, сказав маме:
     – Мальчик у Вас хороший растёт. Приходите ещё.
     С того времени каждое воскресение после базара, выходя на улицу Климова, мы шли к картинам.
     Пока я сосредоточенно знакомился с новыми картинами и просматривал уже знакомые, мама подходила к дяде Саше
(так звали художника).
     Моя большая мама едва доходила до плеча художника.
     Рассматривая картины, я никогда не упускал из вида высокого, худого дядю Сашу и мою красивую, стройную маму.
     Они всегда о чём-то оживлённо разговаривали, улыбались друг другу и чему-то радовались.
     Когда через длинный картинный ряд я добирался до мамы, дядя Саша спрашивал, что мне понравилось сегодня.
     Я с удовольствием пересказывал содержание картин, которые произвели на меня впечатление, и старался угадать,
чему так радуются моя мама и художник.
     Однажды дядя Саша пришёл к нам домой в гости. Для меня это было полной неожиданностью.
     Я удивлялся, как он смог узнать, где мы с мамой живём?
     Дядя Саша принёс маме цветы, а мне - кулёк шоколадных конфет.
     Мама показала дяде Саше мои альбомы для рисования.
     Мои рисунки удивили дядю Сашу и очень ему понравились: особенно мой пароход с пятёркой и пятью звёздочками.
     Дядя Саша взял меня подмышки, поднял к потолку и совершенно серьёзно сказал, что сделает из меня настоящего художника.
     Мама накрыла круглый стол белой скатертью.
     Мы втроём долго и неторопливо пили из эмалированных кружек вкусный, пахучий чай с пышными, вкусными лепёшками, с шоколадными конфетами в красивых фантиках и в серебряных обёртках.
     Мама и дядя Саша счастливо смотрели друг на друга, улыбались и говорили о том, что когда я вырасту,
то обязательно стану художником.
     Мама сказала мне, что у них с дядей Сашей одно имя – Александр и Александра, но я так и не понял,
почему же мою маму все называют Шурой, а художника – дядя Саша.
     Один раз, когда мы с мамой возвращались домой с Колхозного рынка, дядя Саша быстро собрал на двухколёсную тележку свои картины и пригласил нас к себе в гости.
     Он сказал, что живёт на этой улице совсем рядом.
     В доме никого не было. Дядя Саша показал нам свою художественную мастерскую.
     Оказывается, он умеет рисовать не только голубей и розы.
     С одной картины на нас с мамой смотрел улыбающийся красивый офицер с серебряными погонами,
грудь которого украшали медали и ордена.
     Офицер был похож и не похож на дядю Сашу.
     Видя моё замешательство, дядя Саша доброжелательно и весело рассмеялся и сказал, что это –
он, и что картина называется «Автопортрет».
     На одной картине была нарисована красивая, но очень строгая женщина в голубом платье с большой искусственной белой розой на груди и с красивой высокой причёской – это была мама дяди Саши.
     Я подолгу рассматривал картины с портретами военных и невоенных мужчин и женщин.
     Пейзажи всегда вызывали во мне большой интерес и удивление.
     Когда на некоторых картинах я узнавал дома и улицы нашего города, я радовался, тыкал пальцем в картину и говорил:
     – Я это знаю!
     Дядя Саша подвёл нас к одной картине, укрытой белым полотном, и с заговорщицким видом сказал:
     – А сейчас я вам покажу…
     И снял с картины полотно. На картине был чуть-чуть незаконченный портрет моей мамы.
     Мама была очень похожа, но уж слишком красива.
     В жаркий, солнечный день, дядя Саша снова пришёл к нам. Он был одет в красивый чёрный костюм и белую рубашку,
а его чёрные блестящие туфли уже покрылись лёгким слоем пыли.
     Дяде Саше было жарко, и он белым платком промокал пот на лице и на шее.
     Длинные светло-русые волнистые волосы ниспадали на лоб и на глаза,
и дядя Саша привычным взмахом головы откидывал их назад.
     Синий шёлковый галстук, очень подходил к цвету его глаз.
     Сегодня дядя Саша был строгим и красивым.
     Дядя Саша пригласил нас к себе в гости.
     Он очень волновался, но просил маму не волноваться, так как всё будет хорошо:
он в этом абсолютно уверен.
     Мама одела своё самое красивое белое платье в крупный синий горошек, но почему-то всё же очень волновалась,
не была ни в чём уверена и не могла скрыть это.
     Я не мог понять, почему взрослые так волнуются и чего они так боятся.
     Я взял маму и дядю Сашу за руки, и мы втроём пошли в гости к дяде Саше.
     Пока мы шли, я снизу вверх поглядывал на маму и на дядю Саше:
они оба были взволнованы и счастливы.
     Я тоже радовался, что всё так прекрасно на свете!
     У порога дома нас встретила высокая, строгая седая женщина с портрета – мама дяди Саши.
     Она пригласила нас к столу, и пока мы пили чай из красивых, позолоченных маленьких чашечек на красивых позолоченных блюдцах, строго и придирчиво обо всём расспрашивала мою маму.
     На меня она смотрела  строго и сердито, хотя я старался хорошо вести себя за столом: молчал и не задавал вопросов,
не болтал ногами и не стучал ими по столу, не проливал чай на скатерть, не ел много сахара и печенья,
не взял из конфетницы ни одной шоколадной конфетки в очень красивой обёртке.
     Во время чаепития дядя Саша пытался что-то сказать о нас с мамой, но его мама строго смотрела на него и дядя Саша виновато умолкал.
     Дядя Саша сказал своей маме, что я отлично рисую, что я стану большим художником,
но и это не произвело на его маму хорошего впечатления.
     Было видно, что мама дяди Саши чем-то недовольна.
     Мы выпили по две неполных чашечки чая вприкуску с сахаром и попрощались с дядей Сашей, с его мамой.
     Я видел, что дядя Саша и моя мама очень сильно расстроились, но не понимал, почему.
     Домой мы вернулись вдвоём с мамой.
     Расстроенная  мама сказала мне, что мы не понравились маме дяди Саши, что всё кончено.
     И мама заплакала.
     Вскоре дядя Саша пришёл к нам в последний раз.
     Они с мамой долго о чём-то вполголоса говорили.
     Мама плакала, а дядя Саша её никак не успокаивал.
     Он сидел, и на нём лица не было. Лицо, конечно, было, но оно стало жёлто-серого цвета, очень печально и строго.
     Перед уходом дядя Саша взял меня на руки, прижал к груди, ласково погладил по голове и грустно, со вздохом, сказал:
     – Жаль, очень жаль…
     Я не знал, о чём жалел дядя Саша, но видел и понимал, что ему очень и очень плохо.
     Только дядя Саша почему-то не плакал, как это делаем мы с мамой, когда нам плохо или больно.
     Когда дядя Саша ушёл, мама сказала мне, что мама дяди Саши никогда не даст согласия на брак,
потому что моя мама не принадлежит к их кругу, потому что она старше дяди Саши на три года,
и что он может найти хорошую девушку без ребёнка.
     А ещё мама сказала, что дядя Саша болен чахоткой, что ему очень  нужен хороший уход, хорошее питание
и серьёзное лечение.
     Когда пришла новая весна, и мы с мамой ясным майским днём шли с Колхозного рынка, нас остановила высокая женщина в длинной чёрной шали и в чёрной одежде.
     Я с трудом признал в этой старой, седой женщине маму дяди Саши.
     Старая женщина заплакала и стала рассказывать моей маме, что её сын затосковал после нашего ухода,
что он сгорел, как свечка, и что он умер в начале марта, что последние слова Александра были о мальчике:
     – Я обманул Илью. Он очень талантлив, и я мог бы сделать из него большого художника.
     И заплакал.
     Мама дяди Саши плакала, вытирала слёзы белым платочком с голубыми кружевами, оправдывалась и говорила,
что она желала своему сыну как лучше, и просила мою маму простить её грех.
     Моя мама была подавлена известием о смерти дяди Саши и тоже заплакала.
     Она ответила:
     – Пусть бог будет Вам судьёй.
     – Прощайте.
     Мама взяла меня за руку, и мы обошли маму дяди Саши.
     Неожиданно мама дяди Саши хрипло простонала нам вслед:
     – Портрет твой остался с ним!
     Мама, как будто споткнулась о камень, больно сжала мою руку и остановилась.
     Она хотела обернуться и что-то ответить, но передумала, шагнула вперёд, потянула меня за собою и тихо сказала,
чтобы я не оглядывался.
     И мы пошли домой.
     Мне было жалко и маму, и дядю Сашу: он был такой большой, добрый и светлый.
     Я шёл и всё пытался понять, почему взрослые люди тоскуют и сгорают, как свечи.
     Я живо представил себе, как жёлтой и длинной свечкой сгорал дядя Саша.