Телеграмма по рассказу К. Паустовского 2009

Рассказ "Телеграмма" К. Паустовского  заставил меня задуматься над проблемой нашей повседневной жизни: что имеем,  не храним, а потерявши плачем. Меня настолько вдохновил этот рассказ, что будучи ещё школьницей,  я захотела перенести его на язык поэтов, стараясь сохранить те же чувства и мысли, которые нам хотел передать автор.А насколько это получилось, судить уже вам... (Чтобы можно было сравнить оригинал с моей интерпретацией, я вставила цитаты из рассказа.)


Природа остыла. Октябрь холодный
Ветром порывистым день уносил.
Один лишь подсолнечник, что у забора
Доцвесть и осыпаться осень просил.

(«Октябрь был на редкость холодный, ненастный. Спутанная трава в саду полегла, и все доцветал и никак не мог доцвесть и осыпаться один только маленький подсолнечник у забора.»)

Клён гнётся, трещит, под давлением сильным.
С годами широк, но уже не могущ.
Дождь то моросит, то становится ливнем,
Назойливо сыпясь на землю из туч…

Жизнь её так же проста и уныла:
«Вестник Европы» пылится в столе,
На выцветших стенах всё та же картина…
Потрескалась. Что годы сделали с ней!

(«Катерине Петровне стало еще труднее вставать по утрам и видеть все то же:  (…) пыльный «Вестник Европы», пожелтевшие чашки на столе, давно не чищенный самовар и картины на стенах. Может быть, в комнатах было слишком сумрачно, а в глазах Катерины Петровны уже появилась темная вода, или, может быть, картины потускнели от времени, но на них ничего нельзя было разобрать.»)

И снова садясь у натопленной печи,
Следя за играющим словно огнём,
Она обмотала платком себе плечи,
Но мысли её были лишь об одном.

Створки от ветра порой открывались,
С треском и скрипом хлопали вновь.
-Катерина Петровна, не слышно письма ли?-
С заботой вошедший спросил у неё.

Катерина Петровна- простая старушка.
Доживала спокойно непрожитый век.
Но не зная её,нам понять невозможно,
Какой жаждой жизни жил тот человек.

-Катерина Петровна, не слышно ли писем?-
С привычной заботой вошедший спросил.
Это был Тихон, что жил по соседству.
Единственный, кто ещё к ней заходил.

Молчит Катерина. Молчание это
Значило больше, чем колкое «нет».
И Тихон ушёл, не дождавшись ответа.
Он был ей ближе, чем просто сосед.

(«– Не слышно, Катерина Петровна, Настя пишет чего или нет? Катерина Петровна молчала, сидя на диване – сгорбленная, маленькая, (…) Тихон долго сморкался, топтался у порога.  – Ну что ж, – говорил он, не дождавшись ответа. – Я, пожалуй, пойду, Катерина Петровна.»)

Признаться, последние жизни полгода
Она благодарна лишь только ему.
И страшно подумать, что эта старушка
Кроме него не нужна никому…

«Ненаглядная Настя! Живёшь ты далёко…
Увидеть тебя хоть на несколько дней!-
Ночью с трудом выводя эти строки,
Катерина Петровна грустила о ней.-

Вы, молодые, свою жизнь берегите!
Смерть позабыла дорогу ко мне.
Ты надежда моя, ты мой ангел-хранитель.
Без тебя я умру. Приезжай поскорей!»

(«Ненаглядная моя, – писала Катерина Петровна. – Зиму эту я не переживу. Приезжай хоть на день. Дай поглядеть на тебя, подержать твои руки. Стара я стала и слаба до того, что тяжело мне не то что ходить, а даже сидеть и лежать, – смерть забыла ко мне дорогу».)

Настя, дочь Катерины Петровны,
Единственный близкий родной человек,
Мать навещала назад уж три года.
В Заборье в то время как раз выпал снег.

(«Настя, дочь Катерины Петровны и единственный родной человек, жила далеко, в Ленинграде. Последний раз она приезжала три года назад.»)

Что было ей делать в сыром Ленинграде?
За городом тихо, а здесь- суета…
А Катерина Петровна так рада
Была взять её руки, увидеть глаза…

Но вот уже месяц не слышно ответа.
В одном мать уверена только была:
Она занята, и не может приехать,
Не может писать, ведь она занята!

Хотя бы три строчки от Насти- награда.
Эх, получить бы конверт поскорей
Где были б слова «Из Ленинграда».
И жизнь показалась бы сразу светлей.

Работы действительно много. Для Насти
В Союзе художников не было скуки:
Устройство всех выставок, мероприятий:
Всё проходило через Настины руки.

(«Настя работала секретарем в Союзе художников. Работы было много, Устройство выставок, конкурсов – все это проходило через ее руки.»)

После рабочего дня нужно было
К скульптору ей в мастерскую зайти.
На встречу к нему она очень спешила,
Письмо прочитать она то ли забыла,
То ли минутки никак не найти…

(«После работы Насте надо было пойти в мастерскую молодого скульптора Тимофеева»)

Дверь Тимофеев открыл ей не сразу.
Низкий, казалось бы, злой человечек.
-Проходите сюда, только не раздевайтесь!
Признаться, сегодня не ждал нашей встречи.

(«Открыл сам Тимофеев – маленький, решительный, злой.
– Не раздевайтесь, – буркнул Тимофеев. – А то замерзнете. Прошу!»)

-Как у Вас холодно!- Настя, сжимаясь,
Сказала, пройдя в мастерскую немного.
-Да уж, не жарко. И сам удивляюсь,
Как не издох ещё в этой берлоге.

У Першина от калориферов дует
Теплом. Ну, ей-богу, Сахара.
-Не любите Першина?- Настя спросила.
-Да это же выскочка, только без дара!

(«– Боже мой, какой холод! – сказала Настя, и ей показалось, что в мастерской еще холоднее от белых мраморных барельефов, в беспорядке развешанных по стенам.
– Вот, полюбуйтесь! – сказал Тимофеев, пододвигая Насте испачканное глиной кресло. – Непонятно, как я еще не издох в этой берлоге. А у Першина в мастерской от калориферов дует теплом, как из Сахары.
– Вы не любите Першина? – осторожно спросила Настя.
– Выскочка! – сердито сказал Тимофеев. – Ремесленник!»)

Неужто фигуры его не видали?
Не плечи, а вешалки, честное слово!
Вместо ушей две кривые детали.
И этим гордится он снова и снова?

(«У его фигур не плечи, а вешалки для пальто. Его колхозница – каменная баба в подоткнутом фартуке. Его рабочий похож на неандертальского человека. Лепит деревянной лопатой. А хитер, милая моя, хитер, как кардинал!»)

-Гоголя Вашего мне бы увидеть…-
Настя нашла подходящую тему.
-Конечно! Тогда воон туда проходите!
Сейчас покажу Вам, что значит шедевр!

(«– Покажите мне вашего Гоголя, – попросила Настя, чтобы переменить разговор.
– Перейдите! – угрюмо приказал скульптор. – Да нет, не туда! Вон в тот угол. Так!»)

Он снял  со скульптуры мокрые тряпки,
И вот перед нею сам Гоголь сидит!
«Как же похож на себя он, однако!
Только из глины и не говорит.»

Вздрогнула Настя. Ей чудилось, словно
Сам Гоголь насмешливо молвил в ответ:
«Сейчас ты стоишь, рассуждаешь спокойно…
А в сумке лежит нераскрытый конверт…»

(«Он снял с одной из фигур мокрые тряпки.(…) Настя вздрогнула. Насмешливо, зная ее насквозь, смотрел на нее остроносый сутулый человек. Настя видела, как на его виске бьется тонкая склеротическая жилка. «А письмо-то в сумочке нераспечатанное, – казалось, говорили сверлящие гоголевские глаза. – Эх ты, сорока!»)


-Ну, что вы на это мне скажете, Настя?-
Тимофеев, прищурясь, смотрел на неё.
Настя промолвила только: -Прекрасно!
-Вот все вы заладили слово одно!

(«– Ну что? – опросил Тимофеев. – Серьезный дядя, да?
– Замечательно! – с трудом ответила Настя. – Это действительно превосходно.»)

Не спорю: «прекрасно»- хорошее слово.
Но когда на совете вершится судьба,
Стоит Першину хмыкнуть -и сразу готово!
Значит, напрасно работал года!-

(«Тимофеев горько засмеялся.
– Превосходно, – повторил он. – Все говорят: превосходно. И Першин, и Матьящ, и всякие знатоки из всяких комитетов. А толку что? Здесь – превосходно, а там, где решается моя судьба как скульптора, там тот же Першин только неопределенно хмыкнет – и готово. А Першин хмыкнул – значит, конец!…»)


Вдруг Тимофеев забегал. -Поймите!
От глины уже ревматизм на руках!
Нет! Вы полюбуйтесь! Сюда посмотрите!
Столько читать- помутнеет в глазах!-

И он указал на высокую стопку.
-И это о Гоголе столько всего!
Три года читал о нём каждое слово!
Намучился. Драться готов за него.

(«Ночи не спишь! – крикнул Тимофеев и забегал по мастерской, топая ботами. – Ревматизм в руках от мокрой глины. Три года читаешь каждое слово о Гоголе. Свиные рыла снятся! Тимофеев поднял со стола груду книг, потряс ими в воздухе и с силой швырнул обратно. Со стола полетела гипсовая пыль. – Это все о Гоголе! – сказал он и вдруг успокоился. – Что? Я, кажется, вас напугал? Простите, милая, но, ей-богу, я готов драться.»)

-Что ж, постараюсь помочь.- Настя встала.
И вновь на работу вернулась назад.
Решила: во что бы ей это ни стало,
Из безызвестности вырвать талант!
(«– Ну что ж, будем драться вместе, – сказал Настя и встала.»)

Настя вернулась домой очень поздно.
Лишь только тогда она вскрыла письмо.
«Куда там, приехать! Сейчас здесь такое…»-
Задумавшись, Настя смотрела в окно.

И вдруг она вспомнила медленный поезд,
Тряску телеги, глухие леса
И неизбежные мамины слёзы,
И быстро письмо она в стол убрала.

(«Настя вернулась домой, в свою старинную комнату на Мойке, с лепным золоченым потолком, и только там прочла письмо Катерины Петровны.
– Куда там сейчас ехать! – сказала она и встала, – Разве отсюда вырвешься!
Она подумала о переполненных поездах, пересадке на узкоколейку, тряской телеге, засохшем саде, неизбежных материнских слезах, о тягучей, ничем не скрашенной скуке сельских дней – и положила письмо в ящик письменного стола.»)

Полмесяца Настя трудилась, как пчёлка.
Открытие выставки спать не давало.
С Тимофеевым спорили часто и долго,
И снова мирились. Ну, с кем не бывало!

(«Две недели Настя возилась с устройством выставки Тимофеева. Несколько раз за это время она ссорилась и мирилась с неуживчивым скульптором.»)

Тот день был для Насти таким долгожданным!
Открытие шло, словом, лучше нельзя.
-Тут тебе, Настя, пришла телеграмма,-
Кто-то шепнул еле слышно с плеча.

«Интересно узнать, от кого телеграмма,-
Небыстро она размышляла в уме.
«Помирает Катя. Тихон.»  Так странно…
Должно быть, ошиблись. Это не мне.

Кто эта Катя? И кто такой Тихон?-
Она размышляла живей и живей.-
«Адрес: Заборье.» Прочла Настя тихо.
И поняла: телеграмма-то ей!

(«Настя вернулась на свое место, незаметно вскрыла телеграмму, прочла и ничего не поняла: «Катя помирает. Тихон». «Какая Катя? – растерянно подумала Настя. – Какой Тихон? Должно бить, это не мне». Она посмотрела на адрес: нет, телеграмма была ей. Тогда только она заметила тонкие печатные буквы на бумажной ленте: «Заборье».)

-Что, вести плохие? Или мать нездорова?
Помочь не могу я случайно ничем?
-Нет. Телеграмма от старой знакомой.-
Настя сказала, не зная зачем.

(«– Что? – спросил он шепотом и показал глазами на скомканную в руке Насти телеграмму. – Ничего неприятного?      – Нет, – ответила Настя. – Это так… От одной знакомой…»)

Ей показалось внезапно, что кто-то
Пронизывал взглядом её с высоты.
Но там, наверху, стоял только Гоголь.
Неодобрительно хмыкнул: «Эх ты!»

(«Все смотрели на Першина, но чей-то взгляд, тяжелый и пронзительный, Настя все время чувствовала на себе и боялась поднять голову. «Кто бы это мог быть? – подумала она. (…)». Она с усилием подняла глаза и тотчас отвела их: Гоголь смотрел на нее, усмехаясь. Насте показалось, что Гоголь тихо сказал сквозь стиснутые зубы: – «Эх, ты!»)

Речи Першина льстили. Всё так же,
Всё с тем интересом их Настя внимала.
Но слова о заботе её сильно задели,
И, выйдя на улицу, вмиг зарыдала.

Резкий ветер в лицо. Снег колол её щёки.
Настя шла против ветра, не помня себя.
«Милая мама! Дождись меня только!
Дождись и прости, если сможешь, меня.»

(Она вскочила, быстро пошла против снега, хлеставшего в лицо. «Что ж что, мама? Что? – думала она, ничего не видя. – Мама! Как же это могло так случиться? Лишь бы успеть, лишь бы она увидела меня, лишь бы простила».)

«Ненаглядная Настя! Живешь ты далёко…
Увидеть тебя хоть на несколько дней!-
Она вспоминала с трудом эти строки,-
Без тебя я умру. Приезжай поскорей!»

-Господи, что я наделала! Боже!
Зачем не приехала к маме своей?
Неужто мне был Тимофеев дороже?
Что же нам делать, родная, теперь?-

Настя неслась к городскому вокзалу,
Не замечая себя и людей.
Ведь только теперь она вдруг осознала,
Что мамы не будет на свете родней!

(«Ведь никого же у меня в жизни нет. Нет и не будет роднее.»)


Поезд тронулся. С каждым пройденным часом
Она становилась всё ближе. И звёзды
Будто ей вторили с неба: «Напрасно,
Напрасно ты едешь. Уже слишком поздно!»

Напрасно она подбирала, что скажет.
Напрасно в надеждах бежала тогда.
Ещё сутки назад всё могло быть иначе.
На сутки всего опоздала она!

Как хотелось бы слышать её, мамин голос,
Тихий, спокойный, до боли родной.
И Настя бы слушала каждое слово,
Гладя её своей нежной рукой.

Как теперь не хватало её сухих рук,
Светящихся глаз. Материнской слезы.
Как хотелось бы слышать живой сердца стук!
Но всё это в прошлом. Пустые мечты…

Природа остыла. И так год за годом
По кругу- и снова на пройденный путь.
Так было, так есть, и так всегда будет.
Но прошлого нам НИКОГДА не вернуть!