Январь 1987

О холоде трудно забыть на ветру.
Лицо моё – жёсткая маска
С наклеенным носом картонным. Умру,
Тепла не дождавшись. Неласков
Январь: минус тридцать! Пока. Говорят,
Что будет и сорок. Мне это
Уже безразлично. Я в третий подряд
Троллейбус не влезла! Котлета
Замёрзла в желудке. Из мыслей и чувств –
Лишь жалость к собакам бродячим.
Сейчас – соберусь, напрягусь, отключусь,
Представлю себе, что горячим
Становится тело... да где там! В кулак
Остаток тепла зажимаю.
Но всё ещё жалко бродячих собак:
Вон, жмётся к подъезду. Хромая...
Мы все отвернулись от ветра. Дрожим.
Троллейбуса ждём. А за нами
По чёрному небу узором чужим
Змеится холодное пламя,
Серебряной нитью по робкой канве,
Живой, замерзающей, слабой:
Здесь были деревья. В моей голове,
Похоже, сместились масштабы.
Почудилось мне, что ещё минус сто –
И в воздух мы вмёрзнем, как рыбы,
Но новым сиянием вспыхнут зато
Блестящие гладкие глыбы!
Собаки, и люди, и прочая тварь –
Мы только мешаем Закону,
И праведным холодом дышит январь,
И  воля его непреклонна!
Совсем пропадаю ... Троллейбус. Скорей!
О, локоть, упёршийся в спину –
Спасибо, что не оттолкнул от дверей,
Открывшихся наполовину!