на стенах

рисуй мои портреты в подъездах. манифесты
на извёстке слезно-пресные пиши. а я невестой
сигаретного угара стану  даром, наконец-то.
буду вечной между седьмым и восьмым этажами
не особо человечьей, но с лицом, нарисованным
цветными мелками.
у тебя будет только зелёный мел для рисования,
вечно зелёной быть- мой удел, я это знала заранее.
пусть при ремонте меня закрасят рабочие- ничего,
я и под слоем краски, извольте, могу быть вечной и ого-го.
нарисуй меня в обители чернорабочих,
мол, услышать не хотите ли, как я закончилась;
нарисуй меня упоминанием в суе,
твой рисунок меня будет неописуем;
опиши меня гуашью и кисти нажимом,
расскажи всю мои некошерную жизнь;
нарисуй меня, как Кирико, миленькой, на холодильнике, рядом с килькой,
вместо стикера меня приклей туда в напоминание твоему вниманию-
по крайней мере, три раза на дню я буду холерить память твою.
все стены раскрась мною, Босхом и, может быть, кровью.
обремени мной этот мир, этот тир. нарисуй мишенью,
чтоб лицо – сплошной пунктир, чтоб лицо - без движенья.
сделай меня бессмертной на кирпичах и фанерках,
на бетоне, асфальте, сваях в типа сов. арте.
я буду тебя благодарна, правда, нарисуй только (это главное)
меня не собой, а хоть кем, бога ради, только имя моё оставь, вот оно: «Nadja».