Берёзов зов

1

Свет низкий, красный и слепящий. Утро.
И свежесть пробирает до нутра.
Блестит берёзы беспокойная листва –
под ветром слабым не просохла будто.
И пастухи сермяжные – кто пеший, кто верхом –
сердито гикают и щёлкают по воздуху кнутом;
и, головы вздымая в полусонном рёве,
шарахаясь, плетутся разномастные коровы,
копыта из грязюки выдирая трудно,
и смотрят косо и слезливо-мутно;
сминаются и трутся друг о друга круглые бока,
мотаются по сторонам негрозные рога;
остервенело лается пастушая собака;
обочины – в лепёшках свежих цвета табака.

Ведут, ведут стада в общинные луга,
ведут под стенами замшелыми монастыря,
где юная жена полубезумного царя,
его монаршему расположению благодаря,
монашкой существует третье лето понемногу,
да смотрит на разбитую коровами дорогу,
закрытую вестям до ноября.

Колеблет занавески предуральская заря
и шевелит листы зализанные псалтыря,
что посреди скоблёного соснового стола.
А над тайгой позеленевшие колокола
взывают бесполезным звоном к Богу.

Зачем её палач насупил брови строго?
И для чего свирепо скор он на расправу и на суд?
Ведь лютовать ему отпущено совсем немного,
и вслед за жертвой на погост его, болезного, снесут.
Могильщикам не слишком-то печальную нацедят чарку,
и небо синевой своей бездумно-яркой
страстям земным определит достойнейший приют,
и певчие им «со святыми» отпоют.

2

Когда, во исполнение глобального процесса,
закончится очередной виток этногенеза
и распадётся этот странный, нас кормивший мир;
и пред потомками сказаньями предстанем мы,
а может быть, чем чёрт ни шутит, и легендами;
и путать станут нас с монголами и кельтами,
а треск лохмотьев наших – с благородным шелестом порфир;
когда студенты переврут все наши знаменательные даты:
«Да уж подумаешь – каких-то там несчастных триста лет!»

Хотел бы я одним глазком увидеть этот Новый Свет!
Вдохнуть его сомнительного свойства ароматы
и, в воздаяние за все реальные и мнимые утраты,
на ряд вопросов получить неутешительный ответ.