В большой рулетке
я в потайном кармане памяти пороюсь,
будто в остывающей золе,
и не найду рубля другого, чтобы сделать дубль.
То ли моё существование стремительно пошло на убыль,
то ль что-то убыло от жизни на земле.
* * *
Хмурые клёны, вздыхая со сна,
сыпали капли в грязь,
в полный накал полоскала луна
туч летучих драную бязь.
И расколовши площади круг
криком последним вслед –
твоих каблучков убегающий стук,
как по зубам кастет.
Думалось резко, думалось зло,
думалось, всё – тоска:
и дождь, и город убитый сном,
и этот лунный оскал.
Когда-то, дождливой ночкой,
в маскарадной толпе фонарей,
кусающей губы точкой,
один, в настроении скверном
шёл я пустынным сквером
по лужам кривых огней.
* * *
Слёзный звездопад стрелял по крышам
деревеньки, пахнущей травой.
С высоты взирал на нас Всевышний
и качал смущённо головой.
Небо полыхало, на земле же –
темень, что не видно губ твоих.
Был пугающе велик и нежен
близкий лик галактики для нас двоих.
Дух пространства в спину слабо веял,
и, оглохши в термоядерной тиши,
пили вечность, млея и зверея,
пили, как лекарство для души.
Где-то голосили глупо танцы,
и, не чуя тверди под ногой,
мы неслись, как звёздные посланцы,
на костра мерцанье над рекой.
Ночь дышала дымом и привольем,
и кружилась, голову задрав,
и втекала в тело сладкой болью
сломленных любовью горьких трав.
Откружилось.
Звёзды отлетали.
«Бег во тьме» давно имеет смысл иной.
А за то, о чём тогда болтали,
кто-то поплатился головой.
Свидетельство о публикации №114011304795