Поэмы и прочие

ГИМН БУКВЕ «Ё»
Посвящается
Николаю Михайловичу Карамзину

Услыхали мы в метели,
Что метёт уж две недели,
Что колючие иголки
Ёжик все собрал под ёлкой.
С буквой «ё» кабан матёр,
И лис рыженький хитёр.
Очень много ощущений
Получаем с добавлением
Милых капелек над «ё».
С ним твоё, моё, своё
Не звучит уже, как «наше».
И мёд с буквой «ё» чуть слаще,
Потому что ударенье
Привлекается смиреньем
Славных точек над макушкой
Буквы «е», что часто в ушко
Шепчется почти как «и».
И писака натворит столько
В строках недочётов,
Что лишит себя почёта.
А с ударной грамотей
И отважней, и смелей.
Потому так «ё» и любят,
Что оно писак не губит.
На экзамене зачтут
Точек проставленья труд.
12.12.2006


КАК Я СТАЛ ВЕРНЫМ МУЖЕМ...
         Быль, рассказанная Ниной Токарь

Был я молод и солиден.
Шустр, находчив, очень смел.
И любовниц, и подружек
По полдюжины имел.

И нарядный, франтоватый,
На высоких каблуках,
Был известным ловеласом
В ресторанах, кабаках.

«Отчего же, Петя, был?»
– Да я женщин разлюбил...
«Отчего же разлюбил?»
– Злой мороз меня сгубил...

Чуть не помер из-за бабы...
«Так влюбился? Иль ты слабый?»
– Нет не слаб я. И жену
Я всю жизнь любил одну...

Но ходок был я большой
(Грех имел я за душой...)
Не пасли с женой друг дружку:
Я всегда имел подружку.

Но любимая жена
Мне всегда была нужна.
Где б ни бегал я, ни лазил,
К ней спешил всегда - Заразе!

«А она не ревновала?»
– А к кому? Она ж не знала
Про моих зазнобушек,
Милый мой воробушек,..

И теперь я домосед.
А подвёл меня сосед...
Сделал это не со зла –
Так квартира подвела.

Деньги с ним мы получили
И потом сообразили
Просто выпить на троих.
Третий был какой-то псих...

Не хотел он пить в кустах.
Да мороз звенел в ушах.
У нас не было стакана.
И ждала его Светлана.

Предложил он к ней зайти.
Было нам не по пути,
Но подъехал тут трамвай
И повёз нас всех в Шанхай.

Когда к месту мы добрались,
Сумерки уже сгущались.
И мороз к ночи крепчал.
Да и ветер ветки рвал.

В частном секторе глухом
Мы нашли светланин дом.
Постучались чинно в дверь,
Там залаял грозный зверь.

Мы с соседом оробели,
Но тут нам открыли двери.
Из сеней просторных, светлых
Пахло самогоном крепким.

И средь пара и тумана
Показала лик Светлана!
То, что женщина красива,
Ни о чём не говорило.

Её строгое лицо
Припугнуло удальцов.
Мы с соседом загрустили
И глазёнки опустили.

«Пустишь нас на огонёк?» –
Попросил её дружок.
– Поскорее проходите,
Мои сени не студите!

Улыбнулась нам хозяйка
И сказала что-то лайке.
Пёс немного поворчал
И к двери заковылял.

Нас пустили быстро в дом.
Как уютно было в нём!
Так нарядно, так красиво!
(Знать, хозяйка не ленива...)

Мы достали две бутылки.
Да бутыль её горилки.
Хлеб, капуста, колбаса.
Три соленых огурца...

Выпив первых две бутылки,
Парни взялись за горилку.
Я ж не пил, молчал, сидел.
Да на Свету всё смотрел.

Тут наш псих засуетился.
«Где супруг?», - осведомился
Он, вставая, у Светланы,
– Муж уехал нынче с краном.

«Я тебе отдам свой долг.
Проводи нас за порог.
Так боюсь у вас Тарзана.
И вставать нам завтра рано...»

До крыльца нас проводили
И засов на ночь закрыли.
Лайка тявкнула, пять раз.
Тут к крыльцу подъехал КрАЗ.

Знать, хозяин возвратился.
Псих наш вновь засуетился.
На подножку он вскочил,
Дверь тяжёлую открыл.

Обнял за рулём медведя,
Называя его Федей.
Объяснил, что долг отдал,
И к калитке зашагал.

Из кабины вдруг мужчина
Закричал: «Куда, дубина?
Я сейчас поеду в Майну,
Довезу тебя до бани!

Ну, а Вам, друзья, куда?»
Нам на Север, Борода!
«То есть нам не по пути...
Ей, Светланка, посвети!»

Света вышла с фонарём.
От мороза пар столбом
Из сеней больших валил.
А хозяин в дом носил

Что-то долго и серьёзно
Да на пса ругался грозно.
Псих залез в кабину КрАЗа
И затих там пьяный сразу.

Мы ж с соседом с ветерком
Понеслись своим путём.
«Что не пил?» – спросил сосед.
– Не хотелось! – я в ответ

Безразлично вдруг сказал.
«Что? Светлану созерцал?»
– Ну, подумаешь Светлана!...
Да такие как, Светлана,

Для меня пустой манёвр! –
Я продолжил разговор.
– Если б только захотел –
У неё сейчас сидел.

«Ну вот муж сейчас уедет...
В Майну собирался Федя?»
Мне Светлана приглянулась.
И душа вдруг встрепенулась.

Муж уехал. И она
Дверь откроет мне сама.
Хоть я ростом не велик..
Но я, впрочем, озорник!..

Я соседу подмигнул
И назад в Шанхай рванул.
Наконец-то, я домчался
До заветного крыльца.

Я к калитке подобрался,
Но увидел тут же пса.
Пёс залился громкий лаем,
На знакомство не взирая.

В дверь я начал колотить,
Чтобы Свету разбудить.
Наконец-то, дверь открылась,
И Светлана удивилась,

Увидав меня опять.
Тут я начал объяснять,
Что забыл у них перчатки,
Что замерзли нос и пятки,

Что могу я заболеть...
– Разрешите посмотреть?
А свои же я перчатки
Бросил быстро возле кадки.

Света в дом меня впустила
И входную дверь прикрыла.
Стали вместе мы искать,
Мебель всю приподнимать,

Но перчатки не нашлись.
Мы, устав, шутить взялись,
Что, наверно, домовой
Утащил их в угол свой.

«Я вам дам свои перчатки, –
Говорит она мне сладко, –
Очень нежный Вы однако»...
- Нет! Я, Света, забияка!

А мои, вообще, перчатки
Лежат мирно возле кадки!
Света очень растерялась
И немного напугалась.

Я же весь похолодел,
Но обнять её успел!
Тут открылась резко дверь.
Что же делать мне теперь?

Муж весь в инее морозном
Посмотрел на нас серьёзно.
«Что, жена, сегодня гости? –
Он спросил легко и просто, –

– Ну, давай накрой мне стол,
Так мотор меня подвёл!
Еле до дому добрался.
А ты на ночь здесь остался?»

Света, словно снег бела,
Шагу сделать не могла.
Федя, видно, был не глуп.
Сбросив сапоги, тулуп,

Причесался, отряхнулся,
К холодильнику нагнулся.
Резко дверцу отворил
По стаканчикам разлил

Он бутылку водки «Экстра»:
– Не сойти мне, братцы, с места,
Этот, понял, идиот,
Из-за жёнушки убьёт...

«Пей!» – сказал он очень тихо.
Двести грамм я выпил лихо,
Не решаясь и вздохнуть.
«Бей! Чего ж теперь тянуть!», –

Бросил я посуду на стол.
– Ты ж ещё не закусил?!
И растительного масла
У Светланы попросил.

Словно зомби, вся бледна,
Подаёт бутыль она.
Он бутылку открывает
Жидкость мне в стакан вливает.

«Можешь этим закусить!...»
И я начал масло пить.
Масло в глотку мне не лилось
Всё назад в стакан стремилось.

Каждый грамм пять раз глотал
И от страха весь дрожал.
Допил, громко чертыхнулся,
И к сеням стрелой метнулся.

На крыльце не удержался,
И фонтан во мне прорвался.
Всё, что пил с таким терпеньем,
Оказалось на ступенях.

– Света! Швабру принеси! –
Бородач вдруг попросил.
Света пулей прилетела
И прибрать мне повелела.

Долго я ступени тёр,
Выполняя произвол.
Бородач внизу стоял
И работу принимал.

И приняв мою работу,
Погасив рукой зевоту,
«Руки в стороны!» – прибавил,
В рукава мне швабру вставил,

Приготовив к страшной пытке,
Развернул меня к калитке,
Крикнул: «Фас его, Тарзан!»,
Кинув вслед пустой стакан.

И я пулей полетел,
Но Тарзан меня задел,
Вырвал клок из шубняка
И штаны подрал слегка.

Боком пролетев в калитку,
Я попал в большой сугроб.
Рассказать про все попытки
Встать без рук, нет просто слов.

Кое-как я всё ж поднялся
И к шоссе пешком подался.
Наступила тишина.
Частный сектор пелена

От мороза весь накрыла
И прибавила мне силы.
Все трамваи промелькнули
Быстрой гулкой чередой.

На шоссе сильней задуло,
Я помчался, как шальной.
Но мороз крепчал-крепчал...
Я уж рук не ощущал.

Я бежал по тротуару,
Кое-где мелькали фары
«Жигулей» и «Москвичей»
КрАЗов, ГАЗов, тягачей.

Догнал парень – шутник хлипкий –
И толкнул вперёд с улыбкой.
Ведь никто не понимал,
Что я мучился, страдал.

Швабру плохо было видно.
Стало так мне вдруг обидно.
Я, как школьник, зарыдал,
Слёз, конечно, не стирал

Я с замёрзшего лица,
Спотыкаясь без конца,
И бежал все дальше-дальше,
Плача горько и без фальши.

Я уже приноровился
И вставать сам научился.
Перешёл мост над Свиягой
Дальше мог идти лишь шагом.

Обессилев, наконец,
Я почувствовал конец:
Мне желудок отказал:
Масло сделало скандал.

И фонтан другого плана
Зажурчал во мне исправно.
По ногам и в сапоги
Побежали ручейки. . .

Я кряхтел, стонал и плакал,
С ног сшибал ужасный запах.
На Гагарина опять
Стал я вновь голосовать.

Но меня не замечали...
Вдруг фигурки замелькали.
Кучка выпивших парней
Промелькнула меж ветвей.

– Эй, ребята! Помогите,
Мою душу не губите.
Швабру из меня достаньте
Сердце до конца не раньте!...

Но с надменностью ленивой,
Нос заткнув, они брезгливо
Отмахнулись от меня.
Я же, всё вокруг кляня,

Дальше зашагал один,
Как печальный пилигрим.
Наконец, дошёл до дома,
Дверь в подъезд закрыта скромно.

Как теперь её открыть, –
Не могу сообразить...
Наконец, схватил я ручку.
И, чтоб было мне подручней,

Дверь придерживал ногой,
А потом, скользя спиной,
Боком стал влезать в подъезд
Как огромный гибкий крест.

Как проник весь в коридор –
Уж особый разговор,
И вторую дверь опять
Начал также открывать.

Весь вонючий, грязный, грозный
Боком шёл я вверх нервозно,
Хоть и было часов пять,
Но могли соседи встать.

Много жаворонков здесь
Не дают нам сбросить спесь.
Наконец-то, мой этаж.
Весь слетел с меня кураж...

Как жене всё объяснить?
Как прощения просить?
Ведь ночные похождения
Не имеют снисхожденья!...

Позвонить я уж не мог...
Был один сигнал - пинок.
Ох, как начал я стучать,
Дверь невинную пинать...

Но жена ночь не спала,
У окна меня ждала.
И с шестого этажа
Не узнала типажа.

Когда я бежал, расставив
Руки в стороны, как гусь,
Думала, соседский парень
На спине несёт в дом груз.

Но когда меня узрела,
Она просто обомлела.
Не нашлась чего сказать,
А затем взялась рыдать.

– Швабру вытащи мне, дура! –
Прохрипел с порога хмуро.
Но ей, видно, не понять,
Что должна она достать.

Я так много кувыркался,
Что лишь с палкою остался.
– Позвони быстрей соседу,
Иль сейчас по морде въеду!!!

«Ты меня попробуй тронь!
Но откуда эта вонь?»
– Слушай, лучше без вопросов...
Сунь мне в зубы папиросу.

Дай скорее прикурить,
А то я могу прибить.
– Нет, соседей звать не надо.
Кто тебе всё сунул, гаду?

С кем сегодня ночь всю пил?
Кто тебя так проучил?
Дай тебя я расстегну.
Только нос, постой, заткну.

– Хватит языком чесать!
Долго мне ещё стоять?
– Повернись ко мне спиной!
Всё разрежу! Чёрт с тобой!

Всё в контейнер отнесу.
Маску только принесу.
Где тебя носили черти?
Отвечай скорее, Петя!

Разве можно так шутить?
Где могло тебя носить?
Что же делать мне, не знаю?
– Кать! Быстрее, умоляю!

Уже люди все проснулись!
– Чтоб они перевернулись
И все сразу лопнули!!! –
Говорю я шёпотом.

Взяв огромный нож столовый,
Катя стала резать новый
Мой шикарнейший шубняк.
Его нам «достал» свояк.

Не сказав в сердцах ни слова,
Распоров сперва основу
И подкладку кое-как,
Принесла она тесак...

А потом взялась за шкуру,
Проклиная всё понуро.
За рукав тянула долго,
Всех ругая без умолку.

Наконец, стянув полшубы,
В дверь толкнула меня грубо.
Я, присев, вошёл в квартиру
И стянул рукав уныло.

Через плотный свой рукав,
Кожу на локте содрав,
Палку дёргал через спину.
Наконец, её я вынул.

Катя в ванну поместила
И отмыть скорей просила
Всё, что выдал мой живот.
И я лёг в водоворот.

Ванну мы не затыкали,
Как породу промывали
И из душа поливали,
В хлорке бедного держали

Меня добрых три часа,
Чтоб сбить запах до конца.
Потом, сняв с меня сорочку,
Поместили на отмочку

В самый сильный порошок.
Лишь к полудню прошёл шок.
Врач со «скорой» ужаснулся...
Ну, а вечером вернулся

Весь избитый мой дружок.
Как вернул он свой должок, –
Мы не стали узнавать,
Где смогли так погулять.

Главное, зарплата цела.
Всё жена простить сумела.
И в больницу приносила
Всё, чтобы вернулись силы.

Но теперь, как верный дог,
Стерегу лишь свой порог.
Только Катеньку люблю.
Только дома водку пью.

Долго будет так? Не знаю!
Ничего не обещаю!!!
Только пальцев меньше стало.
Отморозил их я, право.

Но я Бога не гневлю.
И меня простить молю.
Хорошо, что сам живой
На порог пришёл родной...
1987

100 ЛЕТ ШКОЛЕ №7

Посвящается Нине Васильевне Пономарёвой

Школа наша дорогая!
С милым номером «семёрка»,
До сих пор ты молодая
Смотришь вдаль вновь взглядом зорким!

Сотня лет, сложнейших, века
За твоей спиной усталой,
Ты, подобно человеку,
Жизнь прожив, в себя впитала,

Дивных грёз былые годы,
Войн тяжелые картины,
Твои стены, твои своды,
Созерцали взгляд невинный.

Первоклашек, в путь вступивших,
В накрахмаленных нарядах,
Выпускниц, здесь получивших
Знаний ёмкие заряды,

И парады в честь погибших,
Демонстраций ярких толпы,
И собрания простивших,
И балов весёлых толпы.

Столько ты взрастила стойких,
Бесшабашных и разумных,
Переживших перестройки,
И бои дивизий шумных.

Карамзин взирал спокойно
На тебя пытливым взором,
Ты же шла путём достойным
То в мажоре, то с минором.

С Кашкадамовой здесь слились
Все пути и все дороги,
Дети разные учились,
Ты как мать была для многих.

В аттестате твоё имя
Написали мне здесь скромно,
Сделав нас с тобой родными
В мире знаний, столь огромном.

Пусть экстерном завершилась
Моя школьная карьера,
Я всегда тобой гордилась,
Ты в меня вселила веру.

Только знания с упорством
И презренье к неудачам
В жизни нашей лучший спонсор,
Получающий отдачу.

Лишь в делах благих вступивших
В жизнь с надеждой и настроем,
И учителей, любивших,
Видевших в нас всех героев.

Все мы здесь умны и стойки!
Мы, прошедшие по минам
Революций, перестройки,
В городе непобедимом.

Мы, несущие культуру,
В мир прогресса, эволюций,
Здесь ковавшие натуру*
Без аннексий, контрибуций.

Благодарны тебе, школа
С номером лихим, седьмым.
Семь планет, как семь партнеров,
Для тебя слагают гимн.

Добродетелей семь славных
Борются с семи грехами.
Десять постулатов главных
Оттого повсюду с нами.

Руководствуясь лишь ими
В жизни сложной и суровой,
Помним главные святыни
И верны Пономарёвой.
19.02.2011
*натуру – (здесь) характер.


КАМЕННАЯ СКАЗКА
В День рождения Татьяне Николаевне
Каждый год Вы начинаете
Жизнь лишь с белого листа.
Снегом чистым освежаете
Дух свой с дней, где красота
Так загадочна, таинственна
В серой дымке наготы.
Листик треплется единственный –
Вновь ветвей голы персты.
О предзимие венчальное,
О томящий души сон.
Целомудрие печальное,
Заунывный ветра стон.
И великие знамения!
Чувство новых перемен
Наступает, как безвременье,
Не имеющее цен.
Всё, как в сказке, заколдовано,
Недосказанность во всём,
Потому так очарованы
Мы с Татьяной и несём
Ей слова больших признаний
За то чудо, что даёт
Это хрупкое созданье
Нам в подарок какой год.
Самоцветы, камни дивные,
Ожерелья хрусталя,
Смотрим взглядами наивными,
Как красу родит Земля.
Жемчуга, кораллы, яхонты,
Жёлтый мёд янтарных бус,
Бирюза, цвет чёрной пахоты
На опалах… Тяжкий груз
На плечах приносит женщина
Каждый день в театр. Всегда
Красотой такой завещано
Ей владеть уже года.
Годы тяжких потрясений
В слёзах матушки-Земли
Обрели красу творений
И на шейки к нам легли.
Ушки нежно обрамляют
Минералы у девчат,
И запястья украшают,
И браслетами звенят
Горных хрусталей каменья,
И зелёный царь-нефрит
Нам озимых вдохновенье
Средь снегов дух нам бодрит.
Будьте же во всём красивы
И стройны, как кипарис,
И в работе не ленивы,
Вдохновляя всех актрис
Загораться, чтоб печали
Жемчугами засверкали.
Чтобы в зрительном вновь зале
Слёзы в радость прорастали
И давали людям силы
Видеть мир таким красивым,
Гармоничным, многозвучным,
Многогранным и нескучным.
11.11.11

ДОЧЕНЬКА СМОТРИТ В МИР
ОЧЕНЬ УВЕРЕННО

Доченька смотрит в мир очень уверенно,
Так как в надёжные руки доверена,
Так как Отец у неё – победитель,
Болен он очень, но вы посмотрите!
Сколько в нём радости, счастья, надежды!
Нет! Его крошка не станет невеждой!
Нет! Победит он свой туберкулёз!
Не к чему лить в тридцать лет много слёз!
Плачут лишь слабые! Он – победитель!
Вы на улыбку его поглядите!
Сколько в ней радости, света, тепла.
Жизнь к нему станет, как прежде, добра.
Вышел же он из Синявинских топей.
Спас он Союз! И страна филантропий*
Долго, упорно лечить будет раны.
Станет майор молодой ветераном.
Он перестройку ещё ведь осилит,
Но ему памятник ставит Россия,
При его жизни распался Союз,
Зря он кричал: «Пусть умру – не сдаюсь!»
На Ленинградском и Волховском парень
Дрался и очень гордился татарин,
Что всей страной Ленинград защищали!
О национальности не вспоминали.
Позже узнал он: Кричевский – еврей,
Ну, а Веркулич – из Бело-Росей.
А Сулейманов – татарин, как он,
Сколько друзей потерял эшелон
В битвах здесь павших, почти безымянных,
Не ожидавших небесную манну...
Верные воины разных кровей
Бились, чтоб мир стал светлей и теплей.
Чтобы все люди в нём стали, как братья,
Чтобы не стало ни нищих, ни знати.
27.01.2012**

* филантропия – помощь неимущим, благотворительность.
** 27 января 1943 г. – официальный день прорыва блокады под
Ленинградом.


И БЕЛИЗНА, И ВОЗДУХ МАНЯТ
ВЗЛЕТЕТЬ С ВЫСОКИХ БЕРЕГОВ

Какое белое безмолвие,
Какой искрящийся покров.
И я стою, ищу с любовью
Без назидания и слов
Своих ошибок чёрный корень,
Своих просчётов хрупких ветвь.
Мой дух задумчив и спокоен.
Сверкает ярко солнца медь.
И белизна, и воздух манят
Взлететь с высоких берегов.
И ты, подобно быстрой лани,
Несёшься средь седых кустов
И ощущаешь миг полёта;
И воздух плотен и искрист.
Ушли печали и заботы,
Душою понимая риск:
Упасть в глубокие сугробы,
Сломать здесь шею, руки, ноги;
И пропадает чувство злобы
Вдруг от безумства и тревоги:
«Как поднимусь одна наверх?
Ведь нет ни тропки, ни дорожки...
Была вот только выше всех!..
Вот вдалеке мелькнули дрожки...
Сейчас вокруг один лишь снег...»
– Эх! Проберусь-ка я по шпалам,
Из сил последних взяв разбег, –
Подумала я вдруг устало, –
Дойду по ним до остановки
И на «Семёрке»* доберусь
До «Гончарова»** быстро, ловко:
Одна идти я не боюсь.
Как сложно влезть на насыпь мокрой,
Обледенелой от снегов,
Похожая лицом на свёклу
Решила я без лишних слов,
Карабкаясь, как альпинисты,
Превозмогая страх и боль,
До рельсов добралась я быстро,
Во рту почувствовав вдруг соль,
Что кровь обычно нам дарует
От перегрузок и трудов.
Но организм и дух пируют.
И тело рвётся из оков.
Бегу по шпалам, забывая,
Что на меня спустилась ночь,
Что руки, ноги замерзают,
Что здесь не смогут мне помочь.
И ночь черна. На ткани корки,
Забиты снегом сапоги,
Но я спокойно жду «Семёрку»,
Хотя теряется изгиб
«Восьмёрки»*** среди мглы в сугробах,
Уж мост, светясь, теряет контур.
Но вот автобус, словно обух,
Ударил об асфальт, как монстр.
Двери со скрипом распахнулись,
Кондуктор строго посмотрел,
И люди только улыбнулись:
Так облик мой заледенел.
Зима 1965

*«Семёрка» – номер маршрута автобуса, который возил пассажиров с Северной части города «за Волгу».
** До «Гончарова» – остановка трамвая №2 на улице Гончарова рядом с магазином, напротив дома Гончарова.
*** «Восьмёрка» – петля на шоссе маршрута №7 перед въездом на Волжский мост.

Слезы колдуньи

На горе чужом счастья нам не построить...
А сердце слезами всю горечь промоет.
Поэтому ждите всегда лишь любви,
Сжигать не решаясь свои корабли.

Дорогие читатели!
Моя жизнь всегда была связана с болотами. Предки моей мамы из Ленинграда (очень болотистая местность), потом судьба их рассеяла по другим болотам городов Вышнего Волочка, Торжка, Кимров, Дубны, Бологого. Мой отец был защитником Ленинграда. Всю войну он провёл в болотах. Потом он служил в болотистых лесах города Вышнего Волочка, учился в Ленинграде, потом жил в тамбовских лесах. Моя сестра большую часть жизни прожила в Дубне, городе на болоте. Я всегда очень любила болота, испытывала пред ними благоговейный трепет, так как они очищают воду, хранительницу всей информации на Земле.  Приезжая в гости к сестре, я много часов ходила по болотам, вдыхая их колдовской аромат. Однажды во время такой прогулки меня  застал врасплох сильнейший ливень. Он был очень продолжительным. Я его переждала в местной церкви. По дороге домой в лучах ослепительного солнца, растворяющегося  у  поверхности земли в тумане,  я почувствовала чудо. Состояние чуда усиливали две девушки:  очень  высокие, очень красивые, работавшие вдалеке на поляне, в плотном тумане, около мольбертов с кистями и красками. У обеих были длинные распущенные по плечам густые волосы (у одной – белые, а у  второй  – тёмные).  В тумане движения их рук  завораживали моё  воображение,  казались колдовскими... Потом мимо меня проскакал всадник на большой скорости.  Лошадь была очень красивая, всадник в широкой рубашке с распущенными и развевающимися от быстрой скачки волосами, за ним, чуть отставая, промчалась овчарка, очень похожая на волка. Это ощущение сказки переполнило моё воображение. Придя домой, я, меньше, чем за час, написала сказку, а позднее отредактировала её и теперь решила отдать на ваш суд.

СЛЁЗЫ КОЛДУНЬИ

Посвящается
Надюше Ключниковой

Сейчас родится сказка
И в сердце заживёт.
И на листке бумаги
Рисунок жизнь найдёт.

                Пролог

По сказочным топям, где есть ещё гать,
Пошла я сегодня одна погулять.
И Чёрная речка, и ели седые
Дышали былинною сказкой России.
И тихие воды болот изумрудных
Вздыхали о древней поре... И причудой
Казался научнейший центр на болоте...
И очи колдуньи мерцали во гроте.
И капали красные слёзы с осин.
И царствовал в Дубне дух, чар властелин.
И тени волхвов меж берёзок мелькали,
Они эту сказку из слёз рассказали.

ПОЭМА

За дождями пьяными, серыми туманами,
Как форель подвижная, пела дева в хижине,

Жизнью наслаждалася, воздухом питалася,
В соболя одетая, подружилась с ветрами.

Подружившись с ветрами и любуясь тучами,
Насмехалась, гордая, над слезой горючею.

Сладко улыбалася над волной тягучею.
Всё лишь умилялася красотой могучею.

С галками шепталось ей, с соловьями пелось ей,
Горевать-печалиться вовсе не хотелось ей.

С берега высокого, как газель, по камушкам,
Прыгала и бегала до зелёной травушки.

По траве-муравушке к чёлну устремлялася,
И с волной зыбучею* вмиг ладья сливалася.

Как крылами пташечка с волнами справлялася,
И с водою чистою прядь волос сливалася.

Утопали косыньки, тяжелели волосы,
И, как змеи, вилися в них монистов россыпи.

С пеной лучезарною белы руки слилися;
Над ладьёю лёгкою стаи птиц носилися.

Упивалась девица полною свободою
И гордилась тайною, колдовской работою...

С волной нашептавшися, с рекой наигравшися,
Выжимала косыньки, с лодкой распрощавшися.

Так на камне тёпленьком с голубем милуяся,
Сидела довольная на закат любуяся.

Солнышком прогретая, травами обласкана,
Только наслаждалася жизнью, словно сказкою.

На скале, над тропочкой, что, как нить проворная
Вилась меж деревьями, словно речка горная,

Обнималась с ветрами, говорила с воздухом
И делилась чарами колдовскими, опытом...

Тайны чародейские скрытыми путями
Разносились молнией между колдунами.

Струны сердца трепетно тех вестей касалися,
И мелодий чистые звуки нарождалися.

Только наша горлинка песню петь решилася,
Тут же у певуньюшки в сердце грусть вселилася.

Осмотрелась девица, к ветерку прислушалась
Да склонила голову под скалу могучую.

Вдруг из леса тёмного, с красной крутой горочки
Мчится лошадь белая с лихачом из половцев.

И у самой гривушки, у изгиба шеюшки,
Словно ткань расшитая, распласталась девушка.

Косы  девы белые, что льняные ниточки,
Расплелись, рассыпались, как мука из ситечка.

С лошадиной гривою волосы смешалися,
Ноги девы сильные чуть земли касалися.

Встрепенулась феюшка, с камня на земь прыгнула,
На шального половца серной дикой шмыгнула,

Вышибла из сёдлышка, на тропинку сбросила,
От удара половца понесло по просеке...

Камешки да веточки изверга курочили,
А травинки дивные мозги заморочили...

А колдунья ловкая уж в седле с торокою*
Прижимает к грудушке пленницу высокую.

Подхватила девушку со льняными косами
И помчалась к реченьке взять ладью за плёсами.

В белую лошадушку, словно клещ, вцепилася
И галопом к берегу с гиком припустилася.

У реки рассталася с лошадёнкой всадница,
Деву в лодку бросила,.. чтоб с веслом управиться...

И младую силушку всю в весле оставила...
Ладья тёмной ноченькой к хижине причалила.

Девушку-беляночку на крыльце пристроила
И к колдунье-матушке отослала голубя.

До зари над девушкой фея змейкой вилася.
Лишь под утро матушка в хижину явилася.

Долго бились женщины с хворью милой девушки,
Травами, примочками обложили телушко.

Заклинанья странные и обряды дивные
Совершила матушка над душой невинною.

И очнулась девушка, и открыла глазоньки,
Закидала женщину, растерявшись, фразами.

Но колдунья-матушка быстро успокоила,
На житьё обычное девицу настроила...

Стали жить две девицы, как сестрицы дружные,
Старая кудесница* стала им ненужною.

В лесу чёрном сказочном растворилась матушка,
Узнавать-разведывать жизнь девицы-лапушки.

На вершине сказочной, где орлы лишь селятся,
Разузнала матушка о жилище девицы.

За равниной дивною, за скалой могучею,
За рекою длинною, в тереме** над кручею

Реченьки, бушующей во лесу берёзовом,
Дом стоит пустующий под скалою розовой,

Ждут и плачут батюшка с бедной старой матерью,
Утерев лишь слёзоньки рукавом да скатертью.

Есть у милой девушки жених – добрый молодец.
Ищет он красавицу, что украл злой половец.

И колдунья старая, послав Волка Серого,
Сообщила витязю, что случилось с девою.

Сев на волка скорого, позабыв усталости,
Мчится добрый молодец так, что кровь взыгралася.
 
Ни грибка, ни ягодки не сорвал наездничек,
С волком торопилися к павушке любезнейшей.

Как стрелою пущенный с лука свет-колдуньюшки
Серый, полный доблести, дом нашёл вещуньюшки.

Всадник, раскрасневшийся, со спины матёрого
Спрыгнул, словно камушек, с перевала голого.

С прытью* козла горного на крыльцо взметнувшийся,
Сам, себя не помнящий, в хижину рванувшийся,

Застыл верным витязем в глубоком поклоне он
В камышовой хижине на полу соломенном.

Но, расправив плечи вновь, поднимая голову,
Увидал он девушку красоты диковинной**.

Не заметив пленницы с косами белёсыми,
Он засыпал новую странными вопросами.

О красе таинственной, об очах воинственных
Речь лилась влюблённого о любви к единственной.

А лесная девица взглядом лишь ответила,
Что любовь такая же деву нынче встретила.

Вдруг  слезами горькими, забыв о достоинстве,
Зарыдала девушка в бедной, скромной горнице.

Жемчугами крупными слёзы с глаз посыпались.
От тяжёлой участи косыньки рассыпались.

С пальчика скатился вниз перстенёк лазоревый,
И от камня лучиком впился в глаз назойливо.

Витязь спрятал глазоньки, увидав вдруг перстень свой...
И, узнав невестушку, вышел на крылечко злой...

Сердце билось гулкое, кровь неслась по венушкам:
Был вчера могучим он, до могилы верным ей.

Напугался витязь наш; сердце получило знак:
«Как посмел забыться я, – прошлое забыть, чудак?..

Новая зазнобушка всколыхнула в сердце кровь...
Буду вечно проклятый, вмиг предав её любовь?»

Быстро об измене той разнеслась весть грозами,
Разъярилось горюшко ветрами, морозами.

Старая колдуньюшка в диком вое ветреном,
Смерть любви почуявши, прибежала с вепрями,

Матушка-вещуньюшка в хижину явилася,
Чует, что здесь злющая воля воплотилася.

Обнимая доченьку, взяв одежды краешек,
Усадила бережно на ближайший камешек.

Приказала Серому: «Увези невесту, друг!»
Чётко разъяснив ему, у какого места ждут.

Но белянка-девушка в витязя вцепилася,
На колени павшая, что есть сил взмолилася:

«Сокол светлоокий мой! Вынь из ножен ты свой меч
И сумей мне голову твёрдою рукой отсечь!

Я потерю горькую, витязь, теперь не снесу!
Схорони, родимый мой, здесь меня скорей в лесу.

Лучше уж в могилушку меня  быстро отнеси,
Но забыть, любименький, только, слышишь, не проси...»

Мать-колдунья к доченьке быстро с грустью подошла,
По головке  рученькой тихо-тихо провела:

«Отпусти, родимая, витязя, прошу, домой:
Не найти любви ему с эдакой большой тоской.

Пусть их волк до матушки быстро отвезёт домой!
Ждут их там богатство лишь, радость, счастье и покой.

Чары колдовские здесь, вижу, дочка, ни к чему;
Знаю, что желанная, доченька, сейчас ему...

Только, фея, счастьюшка он не сможет дать тебе:
Будет в скорби витязь жить да с самим собой в борьбе...»

Дочка мать-колдуньюшку нежно очень обняла
И сказала витязю: «Знаю, я тебе мила!

Но, убив  любовь свою, счастьем уж не жить тебе...
Возвращайся к суженой: так  заложено в судьбе.

Ты свою невестушку парень, крепко обними!
И живи счастливейшим с ней все ночи ты и дни.

Обо мне, любезный друг, прошу, тут же позабудь!
Сам молитвой чистою успокоишь себе грудь.

Унесётесь с волком вы вновь за Тридевять Земель.
Но в душе колдуньюшки будет век стонать метель.

Отогреет солнышко через сотню лет меня,
Приплывёт к рябинушке скорая, как лань, ладья...

Там, где я смеялася, слёзы буду долго лить.
О любви, ушедшей в мир, стану плакать и тужить.

Век одна отмаюся с горькою своей тоской.
Ты  живи, родименький, радостью весь век простой,

Проживи счастливенько с милой много зим да лет...
Нам же, двум колдуньюшкам, весь подвластен белый свет!!!»

Серый Волк надёжнейший парочку увёз домой.
Пролила вещуньюшка много горьких слёз с тоской.

От гордыни горечью сердце быстро отожглось.
Часто ворожеюшке ночью длинной не спалось.

Чар своих волшебнейших в срок не применив, она
Страдала столетьями средь плакучих ив одна.

И, душевной ранушки век уже не бередя,
Чувства затаив в себе, прожила, любовь щадя.

Любовалась горною речкой чистой огневой
И шепталась нежная с синею волной крутой.

С соловьём чудесные пели песни век они.
Так текли прелестные ноченьки её и дни.

А потом посватался к деве лучший чародей,
Светлый и восторженный, мудрым ставший рядом с ней.

Для прекрасной феюшки стал милее всех потом.
И тысячелетия жизнь шла в колдовстве святом.

И по Божьей милости волшебство своё творя,
Быт оберегали свой, свет божественный хваля...

Исполняя честно весь колдовской  обряд труда,
От людей в стороночке парочка была всегда.

Весть о них доносится людям с чистою водой
Да в полночном небушке светлою горит звездой.

Но лишь бабье летушко лес озолотит хмельной,
Под рябиной алою ведьма загрустит с тоской...

Птичий гомон жалобный перелётных милых птах
Застывает эхом здесь, в колдовских её руках.

Нарушая резко вновь ведьмин быт такой простой,
Здесь крылами шелестя над речной седой волной,

Птицы навевают ей горечь в тихий час ночной,
И любовь земная лишь властвует её душой.

Горько, чисто плачет вновь лучшая тогда из фей.
В золотой оправушке ей с листвой тоска милей.

Сидя у рябинушки с чутким диким кабаном,
Душу надрывает вновь фея думой о былом.

Мысли шаловливые о любви сынов земных
Ей приносят с ветрами листья, горечь ощутив.

Искренние речи их с пылких вновь слетают уст,
И до боли милый ей слышен пальцев жёсткий хруст.

И горящим взглядом вновь, алою своей листвой
Вырвет у вещуньюшки осень царственный покой.

И тоскою жгучею светлая её слеза
Набегает струйкою, застилая мглой глаза.
19.08.2003
Город Дубна.

зыбучий – зыбкий, неустойчивый, легко приходящий в колебание; зыбун – трясина, лёгкий почвенный слой на заболоченных озёрах, реках. Чёрная речка в Дубне имеет много зыбунов, придающих ей таинственный, загадочный вид.

торока – ремешки у задней седельной луки для привязывания чего-нибудь.

кудесница – в суеверных представлениях: волшебница.

терем – (здесь.) жилое помещение в верхней части дома.

прыть (разговорная форма) – быстрота в беге, подвижность.

диковинный (разговорная форма) – необыкновенный, странный.