Я. Сейферт. Бабочки родников 2

***
Я никому доселе не сообщал,
но я там был.
          Свидетели тому ночные птицы:
сова и эскадрилья козодоев,
          которые все видят и впотьмах.
Не верят детям,
          думают, что лгут.

Но я там был, на этот раз я был!
Было уж заполночь,
блестели звезды, будто они плачут,
а я от холода дрожал на переборках,
последних наверху,
          лестницы Якова,
что твердо на земле
          стояла и на тучу опиралась.

Еще на полпути, чуть выше снега звезд,
я вдруг оцепенел,
          когда златая арфа
вниз головой летела ниоткуда и никуда,
вокруг земли свершая оборот.
Часть струн оборвана,
что ей давало сходство с крылом,
          отломленным от ангельской спины.

Должно быть, при космическом ненастье,
сметающем песок мельчайших звезд
в хлебные нивы!
          Родничный мотылек
в эти минуты вдруг взлетает живо
с мокрого камня.

Что было, когда я уже добрался
на самую верхушку,-
сейчас скажу.
          Воспоминание разволновало сердце.

Из шелка черного –
          такая была тьма –
прелестная звезда
вдруг выскользнула мягко
и плавно вышла на свою орбиту,
как полная луна величиною
           при взгляде из окна,
светла, как молоко,
           только немного тронутое цветом,
в него упавшим.

Такую красоту я видел лишь однажды.
То было первой тайною моей.
Но это не был грех,
она о том не знала.

***
Во время раздевания лицо
          ее было отвернуто.
Она давно мертва.

Вернувшись вниз
          к гнездовьям жаворонков
и петухами поднятой тревоге
на утренней заре,
я кое-что еще увидел ясно!
- Что,- спросите!
          Лучистость Алкиона
и старомодный экипаж в долине,
по яблокам опавшим колесящий,
и гору Ржип на самом горизонте.