Лунатик на канате
не ропща,
я шагаю между
'How do you do
and I love you',
проще -
между сном и явью
пальцами на ощупь.
В жёлтом жидком свете лампы
Тьма косматым чудищем
с волчьей мордою на лапы
улеглась на лежбище
под диваном в комнате -
мол, вот нате вам:
- Вы просили ужас страха?
Вы испытываете шок?
Мальчик, вам пора бы на горшок.
Вас там будут страхи трахать...
Как давно ушло то
время охать, ахать!..
Никуда я не спешу -
даже смерти не боюсь.
Я уже не трепещу, -
и в агонии не бьюсь,
а лежу, как канапе,
с нашинкованной душой
и нарезанный слоями
телом голым, растрепе
и нанизанный с размаха
шпажкой наспех
прямо в сердце
дуэлянтом ушлым
после драки из-за махи
в дворике палаццо,
где нас потчевал ризотто
вместо скучной пиццы
в позументах с позолотой
мой приятель метрдотель -
старомодный птеродактиль,
различающий свободно
ямб, хорей и дактиль.
Для таких ценителей стихов
путь один - на дно, в утиль.
В католическом соборе,
францисканском на горе,
скорбно голову склонил.
Старый друг - какое горе...
Он читал молитву тихо.
Не заметил - через шпиль
в космос дух мой воспарил...
Далеко внизу остался
мой Земной свидетель -
метрдотель в костёле.
Ну и маха -
с кабальеро tete a tete в постели.
07.01.2014
Валерий Николаевич Балабанов, Полёт Троицы, 1988
Свидетельство о публикации №114010800014