покрывала скрывали мое лицо

Покрывала скрывали мое лицо, ты не видел мои глаза.
Выбивая из тела свободы дух, тебя плетью стегал слуга,
вышибая и дерзость, и торжество, своеволие дальних стран,
тех, где утром не солнце — сплошной туман, где веками стоит зима.

Кровь стекала в песок, тот едва не горел. Только ты, стиснув зубы, молчал,
не пытаясь бороться, сломать хлысты, не бросаясь на палача.
Да, жестокие нравы моей страны пострашнее, чем ваш закон.
Привыкай, своевольный, учись терпеть. Цепи крепки, высок забор,

и сбежать не удастся. У вас зверье: волки кружат вокруг домов.
У нас псы, озверевшие от жары, догоняющие легко
беглецов, что устало шагают прочь по горячим пескам пустынь…
…Новый раб смотрит взглядом синее льда, и от взгляда легко простыть.

Третий день под объятьями покрывал вся дрожу, словно бьет мороз.
Шрамы красные, плоть испещрив его поцелуями жестких розг,
пальцы жалят пожестче иной осы. До оазиса дни пути.
Покрывала спадают к его ногам, чтобы проще ему идти.

Не прощает предательства этот край. Камни бьют, не щадя, в висок.
Из семи моих шелковых покрывал путь проложен, но жжет песок.
Кровь стекает в него, тот едва не горит. Каждый видит мое лицо:
в глазах отблеск холодной, иной страны. На руке тонких рун кольцо.

Но шакалам неведом свободы дух. Там, где тьма, они правят бал.
Кнут свистит, опускается, не щадя, по спине его и плечам.
Покрывала скрывают мое лицо. Не пристало смотреть рабу.
Но он смотрит. И сын его узнает по такому же в глазах льду.