Это случилось в Пятигорске

Владимир Пучков








Это случилось в Пятигорске

Драма
в стихах и прозе



























Москва
2013


УДК…
ББК…



Пучков Владимир. Это случилось в Пятигорске. Драма в стихах и прозе. – М., «Европейские полиграфические системы». 2013. 190 с.

Книга «Это случилось в Пятигорске» является драматическим произведением, посвященным четырем самым сложным годам жизни М.Ю. Лермонтова (1837-1841), насыщенных драматическими эпизодами, и фантастическому творческого взлета поэтического гения.
Книга написана к 200-летию со дня рождения М.Ю. Лермонтова, которое будет отмечаться в 2014 году, и имеет целью возбудить у широкого круга читателей новый интерес к жизни и творчеству поэта.
















© Пучков В.А. 2013
© «EPSYS» 2013


Новое слово в Лермонтоведении
Между Богом и Дьяволом
Рецензия на сочинение В.А.Пучкова «Это случилось в Пятигорске»
Поэма В. Пучкова «Это случилось в Пятигорске» - новое слово в произведениях о М. Ю. Лермонтове. В период социализма и официального атеизма не разрешалось и помыслить, что в жизни людей могут играть ведущие роли сверхсущности  или взаимодействие человека с ними; самого М. Ю. Лермонтова часто изображали как богоборца, а в зарубежной герменевтике и как человека, якобы  воспевшего в поэме «Демон» Сатану. На фоне указанных феноменов истолкования лучших произведений поэта поэма В. Пучкова о российском гение чрезвычайно актуальна. Основываясь на реальных фактах, автор выстраивает сюжет, реализм которого граничит с мистикой. Его М. Лермонтов, как и реальный поэт, не любим высшим светом; пережил дуэль  с Барантом, после обидел влиятельную особу, стал жертвой интриг и своего собственного характера и погиб на дуэли с Мартыновым. Но во всё это действие В. Пучков привносит сверхчеловеческое начало: незримый, а затем и явственно проявляющийся Демон стоит за Мартыновым, руководит его действиями. Именно Дьявол, который сначала польщён тем, что Лермонтов избрал его главным героем своей поэмы, а затем обижен тем, что его изобразили проигравшим Богу и ангелам в борьбе за душу Тамары, а после ещё и оскорблённый тем, что поэт, когда-то столь возвышенно, хотя и не так как хотелось бы, описал его, назвал Сатану козлом, является истинным убийцей поэта. Интересно, что в поэме, имеющей лирические отступления, раскрывающих мнение автора по поводу изображаемых им событий, отвергнута традиционная советская версия о том, что косвенным убийцей поэта был царь, сославший М. Ю. Лермонтова на Кавказ, где и произошла роковая дуэль.
Центральная фигура поэмы, конечно же,  - сам М. Ю. Лермонтов. В его образе наблюдаются три основных видения поэта: глазами друзей, врагов и самого автора поэмы. Например, М. Ю. Лермонтов, не любимый в светском обществе, оказывается очень любим и уважаем теми людьми, которые воевали вместе с ним, ходили в разведку, а также героем войны 1812 года Дороховым. Создатель книги «Это случилось в Пятигорске» - сам поэт, быть может, поэтому, понимая, как много часов проводят поэты и за сочинением стихов и за их чтением, художественно удачно изобразил Лермонтова и в процессе творчества, и за чтением своих стихов. Правда, его поэт, оставаясь наедине с собой, гораздо больше думает и вспоминает о любимых когда-то женщинах, а не о судьбах России, но это психологически оправдано. Так В. Пучков хочет подчеркнуть, что судьба его героя, как и в жизни, трагична: гениальный поэт искал понимания и любви, но почти не нашёл, и всю свою короткую жизнь ощущал боль от этого.
Не менее интересно раскрыт и характер Мартынова. Автор не снимает вины с этого человека, хотя и указывает, что им руководил Дьявол. Вместе с тем В. Пучков через монологи и диалоги убийцы М. Лермонтова заставляет нас, пока он не совершил этого рокового поступка, сочувствовать этому человеку, ставшему мишенью для язвительных насмешек поэта. Это тоже современный поэт. Сегодня принято рассказывать, что Мартынов тоже писал стихи, хотя и не такие гуманные, как у М. Ю. Лермонтова, а как раз наоборот; интересовался литературой. Изображение Мартынова у В. Пучкова весьма поучительно. Не лишая героя положительных черт и до определённого момента сочувствия читателя, он поводит нас к мысли, что в человеке есть и чёрные и белые стороны, но каким индивид запомнится читателю, и шире другим людям, часто решают его поступки. В жизни Мартынова таким знаковым для него поступком явилось убийство М. Ю. Лермонтова и потому нам  запомнился он в худших проявлениях своего характера: злопамятным, не умеющим прощать, трусливым, жестоким и ничтожным, даже не человеком, а орудием Дьявола.
В. Пучков сочетает дар человека, умеющего воображать события с даром творца, способного изображать воображаемые события так, чтобы они соответствовали внутренней правде характера героя и имели историческую достоверность. Автор хорошо изучил материалы, по которым создавал произведение. О хорошем знании лермонтовской биографии говорит и текст поэмы, и комментарии к его книге.
В поэме В. Пучкова много художественных находок, но главная удача - композиция книги. Открывается произведение с описания гибели А. С. Пушкина в реальности и в стихах М. Ю. Лермонтова. Автор книги точно передаёт тот исторический факт, что последние 16 строк были приписаны позже и именно они вызвали тревогу шефа жандармов Бекендорфа. Далее следует часть «На гауптвахте». Лермонтов, арестованный за крамольное стихотворение, один. Автор создаёт интересные внутренние монологи поэта, которые показывают его как человека, не равнодушного к другим. М. Ю. Лермонтов думает о Раевском, который был арестован за то, что сделал первоначальные списки стихотворения и распространил их. Михаил Юрьевич вспоминает о Варваре Лопухиной. Интересно показывает автор процесс создания стихотворения «Когда волнуется желтеющая нива». Автор книги пытается проникнуть в творческую лабораторию поэта, показать  рождение шедевра и делает это художественно убедительно. Особенно трогательна та часть, в которой М. Ю. Лермонтов обращается к бабушке, вспоминает детство, связанное с нею. Глава 2 «Белеет парус одинокий» живописует жизнь поэта от Петербурга до Кавказа, а глава 3 «Тихая пристань» представляет жизнь поэта в Пятигорске. Именно здесь нам открывается новое в поэте: его набожность, хождение на исповеди. Глава 4 «За два дня до» - предвестие роковых событий в жизни поэта. Она открывается колокольным звоном над городом, напоминанием о том, что все люди тленны и правят ими высшие силы. С этой главы появляется напоминание о времени, оставшееся до роковой дуэли. Оно будет присутствовать в дальнейшем в тексте постоянно. Приём напоминания о приближении времени свершения неизбежного знаком читателям по произведению А. П. Чехова «Вишнёвый сад», в котором на фоне общего действия сообщается, что до продажи сада осталось столько-то дней. Как и А. П. Чехов, на фоне общих событий В. Пучков делает упоминания о том, сколько дней, а потом уже и часов осталось до роковой дуэли. Это движение сверхвремени, ощущаемое благодаря авторскому голосу, имеет цель - показать, что в жизни людей существует некая предопределённость. Люди живут и действуют, но не знают, что их жизнь – это спектакль, в котором роли написали Бог и Дьявол. Глава 5 « Вечер у Верзилиных» имеет точное указание на время и пространство происходящих событий. А в главе 8 «Слово и дело» это пространство становится не только реальным, но мистическим, так как там появляется Демон. Вслед за Гёте, Ф. М. Достоевским и М. А. Булгаковым В. Пучков вводит разговор героя с Дьяволом. Несмотря на то, что в литературной традиции такой приём уже был, по отношению к Лермонтову это выглядит новаторски. Глава 9 « У источника» подчёркивает, что поэт часто обращался к Богу, начисто отметая версию, что Демон-двойник поэта-воплощение его богоборческого начала. Лермонтов В. Пучкова - человек с благоговением относящийся к всевышнему, автор, прежде всего автор стихотворения «Молитва», маленького внешне, но бесконечно глубокого и духовного внутренне. В главе 10 «Разговор с другом» раскрывается поэтическая сторона М. Ю. Лермонтова: перед дуэлью он читает свои стихи Столыпину, которого пронзает мысль о том, что «такого поэта ещё не было в мире». Здесь же Лермонтов встречается с казаками, которые любили и ценили его за храбрость. В главе 13 «Выхожу один я на дорогу» поэт снова встречается с Демоном, но отдаёт предпочтение Богу. Здесь же он изображается как пророк, предвидевший свою смерть. За сутки до дуэли Лермонтов читает Екатерине стихотворение «Сон» («В полдневный жар в долине Дагестана») В этой же главе описывается сама дуэль, которая, на первый взгляд, представлена в реалистическом ключе, но для внимательного читателя идёт под знаком указания на присутствие сверхсущностей, выраженном в вопросе Глебова Лермонтову;
А ты не слышал взмаха крыльев?
Как будто кто-то вдруг взлетел.
Здесь же прямо выражается авторская мысль « Мартынов-дьявола холуй», а также звучат светлая похвала поэту, предвидение всемирного признания его дара в будущем, вложенные в уста Глебову, Трубецкому, потрясённым смертью поэта. Глава 17 «Гарун бежал быстрее лани» роднит произведение В. Пучкова с трагедией А. С. Пушкина «Моцарт и Сальери». Мартынов, пытающийся убежать от расплаты за дуэль, находит наказание за преступление в самом себе: он кается, понимает, что дуэлью не восстановил свою честь, но опозорил себя перед современниками и потомками, остался в их памяти ничтожным орудием дьявола. В главе 18 «На маневрах» изображена реакция царя на смерть поэта и выдвинут протест автора против той точки зрения, по которой косвенный убийца Лермонтова – Николай 1. Это вписывается в концепцию поэта, по которой истинный убийца поэта – Дьявол, а спаситель его души – Бог. Вместе с тем тема предопределения представлена в поэме так тонко, почти параллельно с реальными событиями, которые совершаются всё-таки людьми, что невольно возникает мысль о существовании выбора и такой ответственности каждого человека за свои поступки, которую не может снять никакая идея предопределённости.
Книга В. Пучкова «Это случилось в Пятигорске»- произведение интересное, высокохудожественное, философское, поучительное и духовное. Оно, несомненно, найдёт своих читателей и почитателей. В заключение следует отметить, что эстафета русской поэзии, которую начали Ломоносов, Державин, Сумароков, существенно ускорили А. С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, поэты Золотого, а впоследствии и Серебряного века продолжается и в 21 веке. Несут эту эстафету подвижники современной русской поэзии. К их числу можно отнести и члена СП России В. Пучкова.
                И. С. Иванова, кандидат фил. наук, доцент, член СП России
 



 
Глава первая. Ах, этот Петербург

Санкт-Петербург. Январь-март 1837 года

Эпиграф
Вот выстрел прозвучал на речке Чёрной,
И Пушкин вмиг упал в голубоватый снег,
И на главу вослед венец из тёрна.
Каким-то будет для поэтов этот век?

Слова автора

«Убит поэт», – всю ночь носилась
По Петербургу эта весть;
Где, как, когда это свершилось?
Случайность это или месть?
Слова со смыслом – не игрушки;
Столица слухами полна:
Убит поэт, убит наш Пушкин!
Молва шумела, как волна.

И разобраться было сложно,
В молве услышать правду, суть,
Отсеять то, что было ложно,
И правде в очи заглянуть.
А правда в том, что на дуэли
Опасно ранен Пушкин был, –
Дантес вмешался в ход судьбы…
За упокой еще не пели:
Пусть знает свет,
Что жив поэт!
Еще живет в сердцах надежда,
Она последнею умрёт –
Смерть не закроет ему вежды,
Выздоровление придёт.

Мели на улицах метели,
На Мойке в доме1 страх, печаль, –
Там Пушкин раненый – в постели;
Жуковский2 с Вяземским3 сидели;
Поэт всё вглядывался в даль,
Как будто разглядеть хотел он
Судьбу посмертную свою;
Она быть может – в черном, в белом,
Как и душа, и Пушкин смело
Подумал: «В белом, значит, быть в раю».

Ну, а причина поединка? –
Она ясна, здесь тайны нет:
Не ссора то на вечеринке;
Не дама пик или валет
Вместо туза в игре картёжной…
Причин возможных невозможно
Нам перечислить. Высший свет
Так ловко подтасовывал ответ:
И чёрным красил белый цвет.

На самом деле пасквиль подлый
И был причиной роковой;
И не Дантес4, а вражье «кодло»*
Решило дать поэту бой;
Ну, а Дантес по воле рока
Был «кодле» нужною рукой,
Чтобы убрать с пути пророка.
Поскольку Пушкин был опальным,
Легко всё на царя свалить, –
Таким расчёт был изначальный…
Легенды долго будут жить.

* * *
И вот в неразбериху мнений
Ворвался голос, молодой:
«Убит поэт! Погиб наш гений! –
Решил всё выстрел роковой».
Стихотворенье «Смерть поэта»
После дуэли в день второй
Вечерней зимнею порой
Читали уж в салонах «света».
И расходились списки скоро,
А кто-то шпарил наизусть;
Волненье в обществе и споры,
Но Бенкендорф5 решил: «Шумят, и пусть.
Читал стихи, в них нет крамолы».
А Дубельту6 сказал: «Король-то голый!
Оставим без внимания сей стих;
Когда ж увидим – ропот стих,
Тогда разыщем и поэта;
Царю не нужно знать об этом».
Но появился список новый,
Как дополнение к тому;
Шестнадцать строк звучат сурово:
Грозит поэт, грозит – кому?

А вы, надменные потомки,
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд и правда – всё молчи!..
Но есть и божий суд, наперсники разврата!
Есть грозный суд: он ждёт;
Он не доступен звону злата,
И мысли и дела он знает наперед.
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью:
Оно вам не поможет вновь,
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!
 
Забегал Бенкендорф по кабинету,
Когда прочел строфу поэта,
И написал царю об этом.
Царь прибавленье не читал,
А потому и начертал:
«Стихи приятные, уж точно,
И всё ж изъять их нужно срочно;
Без шума автора сыскать
И под арестом содержать
Пока утихнет эта смута;
С поэтом говорить не круто, –
Какой ни есть, но дворянин…
Он в этой смуте не один;
Кто здесь окажется – как знать?
А делу ход законный дать».

* * *
Шеф жандармов граф А.Х. Бенкендорф немедленно через генерала Дубельта привел в действие III-е тайное отделение жандармерии и на другой день было известно, что автор стихотворения «Смерть поэта» Михаил Юрьевич Лермонтов – корнет лейб-гвардии Гусарского полка, а первоначальные списки стихотворения сделал и распространил Святослав Раевский7, губернский секретарь.
Лермонтов и Раевский были сразу же арестованы и помещены в арестантские комнаты в здании Главного штаба, где офицеры на гауптвахте отбывали временное наказание за нарушение устава.

* * *
На гауптвахте

Как только Лермонтова препроводили в арестантскую комнату и закрыли дверь на засов, ему пришла в голову лукавая мысль.

Лермонтов (усмехнувшись)
Ну, что Мишель! Теперь, возможно,
Стезёю Пушкина пойдешь?
Жизнь проживешь свою тревожно,
Из мира также вот уйдешь.
Какой же будет твоя слава,
Известно богу одному!
Но не о том я мыслю, право…
Раевский взят. Как там ему?
Такой, как я: горячий, пылкий!
Грозит нам каторга? Иль ссылка?
Кавказ или сибирский тракт?
А что разжалуют, уж факт.
Ведь быстро Лермонтов признался,
Что автор стихотворных строк;
Он вновь самим собой остался, –
Судьбе разматывать клубок.
Лермонтов
Здесь не причём моя гордыня, –
Я честен был, то знает бог;
Ведь правда есть моя святыня:
Отречься от стихов не мог.
Но лишь одно тут очень скверно:
Раевский в списках уличён.
Я лишь сказал: «Читал он первый».
Ведь до моей записки он
Во всем признался, и всё верно.
Но я раскаялся пред ним,
И до сих пор прошу прощенья.
Как жаль, что будет он судим, –
Молюсь я о его спасеньи.

Затем Лермонтов осмотрел своё жилище, присел на табурет и стал размышлять.

Лермонтов (про себя)
Что будет, то уж, точно, будет;
Чему уж быть – не миновать…
Нас после смерти вспомнят люди,
Кто знал, за что нас уважать.
А те, к кому пылал любовью
Я в жизни суетной и злой,
Не шевельнут, быть может, бровью,
Не увлажнят ресниц слезой,
Когда услышат о кончине
Певца любви, певца страстей?
Я не узнаю о причине;
Одна из них всего верней:
Разлуки хлад и грусти гнет…
А как же Варенька моя?
Нет, не должна забыть меня.

Лермонтову захотелось закурить. Раскуривая трубку, он внимательно посмотрел на пламя спички и подумал: «Теперь – огонь от спички, а раньше – лишь искра от огнива», – и стал приговаривать: «От спички – огонь, искра от огнива. Какое благозвучие в слове «огниво». «Огниво, огниво, огниво», ¬– с наслаждением произнес Лермонтов. А дальше:

«Огниво, счастливо и слива;
Где слива, там сад; где пшеница, там нива;
Созревшая нива это же диво».
Тут он подумал:

А вдруг нахлынет вдохновенье?
Оно придёт, когда не ждешь.
Как записать стихотворенье?..
Как вспоминал Барков8 про вошь?
Так, трубка есть, табак и спички, –
Я изготовлю сажу тут…
И жили-были две лисички, –
И не такой большой уж труд!
Так, так, так…
Да, а Федот – мой камердинер
Обед приносит мне в корзине;
Он хлеб в бумаге завернёт,
И стража, точно, не поймёт.

Да, мысли в голове его прыгали, как прыгает белка с ветки на ветку, с одного дерева на другое то резко, то планируя в полёте.

Лермонтов (размышляя)
Ах! Варенька, – источник вдохновенья,
Я был всегда тобою восхищён,
Но так случалось, к сожаленью, –
Нас разлучал судьбы закон.
Вот и теперь не ведаю, не знаю,
Каков дальнейший жизни путь?
Страдаю я; томлюсь, но не стенаю,
Взволнованно лишь дышит грудь.

Опять задумался и вдруг вспомнил недавнюю игру словами: «Огниво – нива – слива»… И явилась необычная строка со словом «нива»:

«Когда волнуется желтеющая нива»;
Затем другая:
«И свежий лес шумит при звуке ветерка»;
Третья:
«И прячется в саду малиновая слива».
И, наконец, четвертая строка, завершающая четверостишие:
«Под тенью сладостной зеленого листка»…

Лермонтов прочитал вслух четверостишие и остался доволен. Но тут же вспомнил, что не может записать эти и другие стихи, когда они возникнут… И стал с нетерпением ждать, когда его камердинер принесёт провиант.
Настало время, когда, наконец, стражник открыл дверь и сказал: «Вам принесли обед». Тут из-за спины его показался Федот и передал своему барину корзину с продуктами.
Лермонтов, просмотрев находящиеся в корзине обед и продукты, нарочито строго в присутствии охранника сказал Федоту:
– Продукты нужно завертывать одни в салфетку, другие, например, хлеб в серую бумагу. Извольте, Федот, завтра так и сделать!
– Слушаюсь. Так и сделаю, – ответил Федот.
Тут Лермонтов добавил:
– Да, еще положи бутылку красного вина, лучше, Лиссабонского. Это разрешено. Ну, ступай!
Вечером стихотворение сложилось полностью и Лермонтов многократно читал его вслух, чтобы удержать в памяти.
На следующий день Лермонтов с нетерпением ждал Федота, время от времени повторяя сочиненное стихотворение. В обеденный час отворилась дверь арестантской комнаты, и всё повторилось, как накануне.
Но прежде Лермонтов, увидев свёрток в серой бумаге, произнес:
– Молодец, Федот! Завтра поступай также.
Стражник в присутствии Лермонтова аккуратно разворачивал продукты, завернутые в салфетки и бумагу, с целью возможного обнаружения недозволенных предметов и, не обнаружив ничего запрещенного, передал корзину арестанту и пожелал приятного аппетита.
Когда дверь закрылась, Лермонтов тут же занялся изготовлением чернил. Приготовив их и испытав на бумаге, он обугленными спичками записал сочиненное стихотворение. Вот оно.

Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зеленого листка;
Когда росой обрызганный душистой,
Румяным вечером иль утра в час златой
Из-под куста мне ландыш серебристый
Приветливо кивает головой;
Когда студеный ключ играет по оврагу
И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
Лепечет мне таинственную сагу
Про мирный край, откуда мчится он, –
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе, –
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу бога9…

Прочтя написанное стихотворение, Лермонтов усмехнулся, выпил полстакана вина и приступил к обеду…
После обеда повеселел Мишель, и в голове его возникала шутливая поэтическая абракадабра.
Лермонтов (вслух с чувством)
Да, две лисички, две сестрички
Так помогли мне в трудный час…
Градоначальник ехал в бричке,
Ему навстречу ловелас…
Теперь не страшна одиночка, –
Могу стихи опять писать.
Посплю спокойно эту ночку,
А дальше… буду размышлять.

* * *
Бурлили мысли, рифмы пели;
Часы теперь не шли – летели, –
Так день за днём и нет недели.
Зато отлито вдохновенье.
В нерукотворные творенья, –
И пусть читают поколенья.
Средь слитков этих есть шедевры
Под стать Венере и Минерве:
Венера – символ красоты,
Любви и высшего блаженства;
Минерва – мудрой высоты
И, безусловно, совершенства.
Но иногда тоска вползала,
Душа страдала, ныла грудь:
Пред ним могила разверзалась
И обнажала свою суть, –
Ему ж хотелось лишь уснуть;
Пускай, навек, но не мертвецким
И непонятным людям сном…
Да, что-то было здесь по-детски,
Но ведь завещано творцом:
– Настанет срок и все воскреснут!
Лермонтов
Ах! Как же мыслям тесно. Тесно!
И в арестантской, – если честно.

И тут Лермонтов вспомнил свою бабушку Елизавету Алексеевну Арсеньеву (Столыпину)10, которая воспитывала Мишу с 2,5 лет.

Лермонтов
Я, бабушка, ныне очень скучаю, –
Ведь ближе, родней тебя нет.
Я знаю, как часто тебя огорчаю;
Прости меня! Радость и свет!

И Лермонтов погрузился в воспоминания детства и юности. Многое вспомнилось ему. Вспомнил он и набожность, и доброту бабушки.

Лермонтов (про себя)
У бабушки Лизы всё было так строго,
Хотя отличалась своей добротой;
И делали мы всё с молитвою к богу;
Она нас кропила святою водой.
Господь даровал ей и веру, и силу,
К тому же способность других утешать;
Учила молиться нас, в церковь водила,
Готовилась чтоб к покаянью душа…
У бабушки Лизы всё было пристойно, –
Признателен ей до скончания дней;
Стремилась она человеком достойным
Меня воспитать. Удалось это ей?
А если не так, значит, я прохиндей?
Да, да. Жизнь в соблазнах ко мне вдруг явилась,
И сколько грехов я тогда совершил?
Когда б не была на то божия милость,
Что было б со мной? Прости, Господи сил!
Так мало в молитвенном бдении бываю,
Так редко я к милости Бога взываю,
Заступницу, Божию Мать забываю…

Лермонтов достал образок Богородицы, именуемый «Утоли мои печали», поставил его на стол и начал произносить слова, обращенные к ней:

Я, Матерь Божия, ныне с молитвой
Предстал перед образом чистым твоим;
Как воевода, Ты, взбранная в битве,
А следом все ангелы и Михаил.
За нас Ты сражаешься, Дева Пречистая;
Помилуй! Дай силы и к свету веди!
Мне бы, да, вместе с Твоими горнистами
На битву с грехом бы идти впереди.
Да, да! Идти впереди…
Но пока взаперти.
* * *
На другой день прямое обращение к Богородице, которое он произносил вчера, ясно высветилось в его памяти:

«Я, Матерь Божия, ныне с молитвою».

Но сегодня продолжение было иным:

«Я, Матерь Божия, ныне с молитвою
Пред твоим образом, ярким сиянием,
Не о спасении, не перед битвою,
Не с благодарностью иль покаянием…»

Здесь Лермонтов надолго задумался. Дальнейшее содержание молитвы, а он уже твердо решил, что это будет молитва, представлялось ему смутно. Для продолжения нужно было духовное озарение. Потом поэтический настрой перешел в другую тональность. Появлялись новые стихи светского содержания.
Так размеренно текла жизнь поэта-арестанта, за исключением моментов, когда приходило духовное озарение. Формировались всё новые и новые строки молитвы и к концу своего заключения (а оно длилось десять дней) сложился окончательный текст «Молитвы».

* * *
25 февраля было принято высочайшее повеление Государя Императора Николая I11 по делу «О непозволительных стихах, написанных корнетом лейб-гвардии Гусарского полка Лермонтовым и о распространении оных губернским секретарем Раевским: л.-гв. Гусарского полка корнета Лермонтова за сочинение известных ……… стихов перевесть тем же чином в Нижегородский драгунский полк; а губернского секретаря Раевского за распространение сих стихов и, в особенности, за намерение тайно доставить сведения корнету Лермонтову о сделанном им показании выдержать под арестом в течение одного месяца, а потом отправить в Олонецкую губернию для употребления на службу по усмотрению тамошнего гражданского губернатора».
Нижегородский драгунский полк в то время был на Кавказе, в Грузии.
19 марта 1837 года Лермонтов, направляясь на Кавказ, выехал из Петербурга в Москву…
* * *
Всё обошлось: он в том же чине
Царем был сослан на Кавказ.
И вот по этой-то причине
Продолжим дальше наш рассказ.

 
Глава вторая. Белеет парус одинокий
От Петербурга до Кавказа. Март – май 1841 года

С тех пор прошло четыре года,
Событий разных череда;
Успехи были и невзгоды,
А, в основном, всё суета.
Успехи были и по службе, –
В боях он дерзок был и смел;
Он дорожил армейской дружбой;
В наградах лишь не преуспел.
Он отбывал ведь наказанье
За беззакония свои,
Ну, а смертельные бои
И подвиг, вроде, покаянья.

Но приходило вдохновенье
В походе, в сабельном бою,
А на привалах с вожделеньем
Строчил он в книжечку свою.
Сам Одоевский12 книжку эту
Ему однажды подарил;
И пожелал поэт поэту,
Чтоб книжку тот с собой носил
И со стихами возвратил.
Когда же книжечка вернётся
К тому поэту, что дарил,
Шедевров много в ней найдётся, –
Их, точно, гений сотворил.

* * *
И вот спустя четыре года
С тех пор, как был наказан он,
К свободе не нашлося брода, –
Вновь жизнь катила под уклон.
Кто знал, что этот год последний
В ряду судьбою данных лет?
И если б кто сказал намедни,
Тогда ответил бы поэт,
Что это мистика иль бред.
Он в Петербург зимой приехал,
Чтоб об отставке хлопотать;
Во всех инстанциях – помеха,
А в результате – «отказать!»

И разговор везде печальный,
Повсюду властная рука;
На нём ярлык: «Поэт опальный,
Соизволенья нет… пока».
Один властитель-самодержец, –
Всё будет так, как он решил;
Не царь – Юпитер-громовержец
Простить поэта не спешил.
Вновь высылает из столицы
Туда к той службе на Кавказ.
Куда деваться? Подчиниться
Пришлось ему и в этот раз.

Лермонтов (про себя)
Запрещено теперь в столицах
Без разрешения бывать;
Я не могу поехать в Ниццу
Или в Париже пребывать;
И даже с бабушкой своею
Свиданье должен заслужить.
Не жизнь – сплошная лотерея.
Как дальше жить, любить, творить?
После свиданья с нею сразу
Покинул Питер он. Теперь
Наедине поэт и разум
Навстречу тракт бежит… Уж Тверь.

* * *
«Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом…»
Как появились эти строки,
Теперь не вспомню я о том», –
Подумал Лермонтов случайно.

Лермонтов (продолжая размышлять)
Вновь возвращаюсь на Кавказ, –
Давно уже поэт опальный;
Что ждёт меня там в этот раз?
Я есмь тот парус одинокий,
Гонимый ветром по волнам;
И снова путь лежит далёкий;
Какие бури будут там?
Гонимый ветром парус белый
По бурной жизни без руля, –
Страданья стали мне уделом:
Что силы высшие сулят?
Да, в тихой жизни – сплошь лазури,
И плыть легко вдоль берегов;
Напор страстей сильнее бури!
Кто может выдержать его?
Зачем живу? Зачем страдаю?
Зачем я смерти не ищу?
О встрече с ней в стихах мечтаю,
И перед ней не трепещу…
Нет, нет!
Ищу с ней встречи с нетерпеньем, –
Всегда безумно рвался в бой;
Отсрочил кто-то час смертельный,
И потому – пока живой.
Но я ведь сам взываю к бурям, –
Я раздражаю высший свет!
Быть может молод? Или дурень?
Или… Но все равно пиит поэт?
Душа его, как мысль, металась
Меж Петербургом и Москвой;
Всё то, о чём ему мечталось,
Осталось прежнею мечтой.

Лермонтов (про себя)
Опять отказано в отставке,
Видать, за старые грешки;
А я, как слон, в посудной лавке, –
Вокруг лишь битые горшки;
Да и в делах моих амурных
Вновь непонятный мне разлад.
Не слышно музыки бравурной,
Сонаты траурно звучат.
Летят так быстро, быстро годы,
А счастья нет, одни невзгоды.
Мне год идёт двадцать седьмой,
Пора обзавестись женой.
А как тогда венчанье с Музой?
Не будет ли жена обузой?
Быть может, я большой чудак?
Жена поэту разве враг?
Скорее служба здесь преграда,
И получить отставку надо…
Вполне возможно ведь жениться,
Как Пушкин, в возрасте за тридцать.
Здесь время есть и время ждёт,
Тогда в отставку через год?

* * *
Белеет парус одинокий…
Нельзя впадать в печаль, тоску.
Бежит навстречу тракт широкий
Из Петербурга на Москву.

Лермонтов (вспоминает)
Как хорошо я дни в столице
В приезд вот в этот проводил;
Я видел радостные лица
И каждый был со мною мил.
Мне было лестно, что Дашкова13
На вечер знатный позвала;
Что ж – не забыла, помнит слово:
Принять опального – хвала!
И вот каприз хозяйки бала, –
А на балу, конечно, знать, –
Чтоб нервы всем пощекотать,
Меня на танец пригласила.
Я был одет в мундир армейский, –
Гусар, опальный до сих пор;
На светском фоне вид плебейский,
И будто обществу укор.
Великий князь14 сверкал глазами,
Меня чтоб как-то укротить,
А я вальсировал кругами,
Пел дифирамбы своей даме,
И это стало его злить.
Как ни суди – она прекрасна,
Ей отказать ни в чём нельзя,
И красоте её подвластна
Вся знать, великие князья.
И сдался князь тогда красотке
И ничего мне не сказал…
Я вдаль плыву в дырявой лодке,
А надо мной девятый вал.
И по неписанным законам
Не мог я больше посещать
Великосветские салоны, –
Великий князь уважил знать.

И тут Лермонтов вспомнил своё стихотворение «К портрету»15, посвященное графине Александре Кирилловне Воронцовой-Дашковой, которая и была в этот раз хозяйкой бала.
Поэт под впечатлением её образа стал повторять слова своего мадригала.

Как мальчик кудрявый, резва
Нарядна, как бабочка летом;
Значенья пустого слова
В устах её полны приветом.
Ей нравиться долго нельзя:
Как цепь ей несносна привычка.
Она ускользнет, как змея,
Порхнет и умчится, как птичка.
Таит молодое чело
По воле – и радость, и горе.
В глазах – как на небе светло,
В душе её темно, как в море!
То истиной дышит в ней всё,
То всё в ней притворно и ложно!
Понять невозможно её,
Зато не любить невозможно.
Здесь о взаимности и речи
Быть не могло, но встречи,
Как видно волновали их,
И результат – чудесный стих.
Катит кибитка монотонно,
Вокруг пейзаж весенний сонный;
А он не дремлет и не спит, –
Ретроспективно страсть кипит.

Лермонтов (про себя)
Почти три месяца свободы,
Чудесных встреч и вечеров,
И поэтических пиров;
Отлились в чувствах, мыслях годы
Разлук страданий, что без слов.
Карамзины16, Россет-Смирнова17,
Ростопчина-Додо18, Сушкова19
Образовали свой салон –
Всё вспоминается, как сон.
И всё стихи, стихи, стихи;
В них много чувств, но есть и мысли,
Возможно, даже афоризмы;
А хороши или плохи
Решит пусть время, а не я –
Оно всему ведь судия.
Предмет любви, предмет желаний, –
И я в восторге был от них.
Никто не знает сущей грани,
Что отделяет зрелый стих,
Стих гармоничный, совершенный…
Нам не узнать – поэт-то  тленный,
А труд его, конечно, бренный.

На некоторое время Лермонтов отвлекся от своих дум и воспоминаний и стал смотреть на чёрные пятна незасеянных еще пашен, выделявшихся на фоне уже зеленеющих полей и перелесков. Этот цветовой контраст черной земли, пастельно-зеленых лугов и бледно-голубого апрельского неба навевал грусть, и Лермонтов вновь погрузился в воспоминания о Петербургских встречах. И вот его память высветлила прощальный вечер.

Лермонтов (про себя)
Ах, Евдокия, Дуся и Додо –
Все три в одном прекрасном лике
Сияете, как солнечные лики,
Пьяните, как французское «бордо».
Она тогда ещё Сушковой
Была, в дни юности моей;
Не смог увлечь её я словом,
Не смог в любви признаться ей.
Я сердцем, страстью воспылал
И посвятил ей мадригал.
Умеешь ты сердца тревожить,
Толпу очей остановить,
Улыбкой гордой уничтожить,
Улыбкой нежной оживить;
Умеешь ты польстить случайно
С холодной важностью лица
И умника унизить тайно,
Взяв пылко сторону глупца!
Как в Талисмане стих небрежный,
Как над пучиною мятежной
Свободный парус челнока,
Ты беззаботна и легка.
Тебя не понял север хладный;
В наш круг ты брошена судьбой,
Как божество страны чужой,
Как в день печали миг отрадный.
Нет, не забыла о поэте,
Хотя была обручена;
Давно она уж в высшем свете
Графинюшка Ростопчина.
Какие были с нею встречи!
С каким желанием она
Дарила в сумраке мне речи, –
Глубокой нежности полна.
И будто вечную разлуку
В прощальный вечер ощутив,
Она, как преданному другу,
«На посошок» бокал налив,
Мне подарила дивный стих
С названьем точным: «На дорогу»,
И этим очень я растроган.

Лермонтов бережно достал листок бумаги, исписанный красивым женским почерком, и стал тихо читать стих, подаренный Додо (графиней Евдокией Ростопчиной).

Есть длинный, скучный, трудный путь…
К горам ведет он, в край далекий;
Там к сердцу скорби одинокой,
Нет, где пристать, где отдохнуть.
Там к жизни дикой, к жизни страшной
Поэт наш должен привыкать
И песнь, и думу забывать
Под шум войны в тревоге бранной!
Там блеск штыков и шум мечей
Ему заменят вдохновенье
Любви и света обольщенья
И мирный круг его друзей.
Ему поклоннику живому
И богомольца красоты, –
Там нет кумира для мечты,
В отраду сердцу молодому!..
Ни женский взор, ни женский ум
Его лелеять там не станут:
Без счастья дни его увянут,
Он будет мрачен и угрюм!
Но есть заступница родная
С заслугою преклонных лет, –
Она конец ему всех бед
У неба вымолит, рыдая!
Но заняты радушно им
Сердец приязненных желанья,
И минет срок его изгнанья,
И он вернется невредим!..21

Лермонтов, прочтя стихотворение, ненадолго задумался и продолжил внутренний монолог.

Такое вот стихотворенье
Додо из сердца извлекла;
В нём есть надежда и сомненье,
И огнь, сжигающий дотла.

И Лермонтов находит в тексте строки, так взволновавшие его.

«Там сердцу к скорби одинокой
Нет, где пристать, где отдохнуть!» –
Сказать так чувственно, глубоко,
Чтоб сердце так стучало в грудь!
Не верь мечтам – мечты обманут;
Душа чужая, словно трюм…
«Без счастья дни его увянут,
Он будет мрачен и угрюм!» –
Так проницает её ум?
А может вспомнила «Пророка»,
Что написал недавно я?
Да, есть пронзающее око,
Но я ему не судия!

Лермонтов вновь пытается отвлечься от мыслей, но напрасно.

Ах, эти мысли, мысли, мысли,
Как в вёдрах зыбь на коромысле…
А вот моё посланье другу,
Что в этот вечер подарил,
Предвидя вечную разлуку, –
Дух надо мной тогда парил.

И Лермонтов вспоминает это стихотворение.

Я верю: под одной звездою
Мы с вами были рождены;
Мы шли дорогою одною,
Нас обманули те же сны.
Но что ж! – от цели благородной
Оторван бурею страстей,
Я позабыл в борьбе бесплодной
Преданья юности моей.
Предвидя вечную разлуку,
Боюсь я сердцу волю дать;
Боюсь предательскому звуку
Мечту напрасную вверять…
Так две волны несутся дружно
Случайной, вольною четой
В пустыне моря голубой:
Их гонит вместе ветер южный;
Но их разрознит где-нибудь
Утеса каменная грудь…
И, полны холодом привычным,
Они несут брегам различным,
Без сожаленья и любви,
Свой ропот сладостный и томный,
Свой бурный шум, свой блеск заемный
И ласки вечные свои.22

Мысль о разлуке не давала Лермонтову покоя и он несколько раз повторил две строки этого стихотворения.

«Предвидя вечную разлуку,
Боюсь я волю сердцу дать…»

Потом он продолжил эти строки в другом контексте.

Предвидя вечную разлуку,
Боюсь я волю сердцу дать;
На нём есть тайная печать, –
За ней страданье вижу, муку.
Пред той печатью я робею.
Какой она хранит секрет?
Свою догадку не посмею
Я разгласить на целый свет.
И мысль о скорой, ранней смерти
Лишь самой малой тайны суть.
Что знаем мы о нашей тверди?
Каков к бессмертию наш путь?
Познать, кто истину поможет?
Зачем живу? В чём жизни смысл?
А сердце душу гложет, гложет
О смерти и бессмертьи мысль…
А всё ж, Додо так хороша!
Такая чуткая душа!

И, убаюканный сердечными воспоминаниями, Лермонтов задремал…
Проснулся он только в Покровском-Страшневе. Вскоре кибитка подъехала к Петровскому парку в предместье Москвы.

Лермонтов (после раздумий)
Неординарные поступки
Непроизвольно я вершу;
Когда я смерти не страшусь,
То не способен на уступки.
На этот раз я еду с братом,
Он – брат троюродный и друг.
В кадетском корпусе когда-то
Прошли мы обученья круг.
Я с ним советоваться должен,
Он будет, как противовес,
Как для коня лихого, вожжи, –
Не натворил чтоб я «чудес».
Меня он ждет сегодня в Туле,
Поедем дальше мы вдвоём
Туда, где свищут ещё пули,
Где мы кампанию ведём.
* * *
Вот позади осталась Тула, –
Теперь пряменько на Кавказ.
Дремал Столыпин23, вдруг тряхнуло,
Открыл глаза и… «Was ist das?»*
 
Столыпин
Мишель, нам нужно ехать прямо:
На Курск и далее на юг.
Зачем нам делать лишний крюк?
Не будь же ты таким упрямым.
Есть подорожная, приказ.

Лермонтов
Я не упрям. Я слышу глас.
Он говорит: «На Мценск, в Мишково!
Там друг твой Глебов. Поспешай!
Не будет случая другого,
Вот навестишь вдруг, невзначай».
Столыпин сдался неохотно
На эту первую вольготность;
Мишель воздействовал, как мог
И вот он первый же зигзаг.
Они отлично там гульнули, –
Мишково – райский уголок;
А впереди их ждали пули,
Кавказ маячил, словно рок.
И будут ехать они долго,
Витиеватым будет путь;
И будет Лермонтов иголкой,
Столыпин ниткой – в этом суть.
Поэт, как парус одинокий,
Подвластен будет вновь волнам,
Волнам страстей, страстей глубоких, –
Душа его всегда вольна!

* * *
А вот и Ставрополь, где ставка
Российской армии была;
Была с повинной его явка
И служба снова потекла.
Конкретным было предписанье:
В Темир-Хан-Шуру им прибыть.
Не впрок ему шли наказанья,
А будет то, чему уж быть.
Да, до Шуры он не доехал,
Георгиевск всё поменял;
И станут роковою вехой
Им предстоящие два дня.
Он в Пятигорске оказался
По воле жребия. Да, да.
А, было так. Мишель склонялся
К тому, чтоб ехать лишь туда
На воды; там своё здоровье
Поправить, раны залечить.
Ему пытался возразить
Столыпин, но сурово бровью
Повёл Мишель; потом, смеясь
Сказал: «Давай, мой друг, мы, не боясь,
Судьбу со жребием увяжем, –
Поступим так, как он укажет.
В Шуру – орёл, на воды – решка»,
А на лице его усмешка.
Взлетел полтинник и упал…
Мишель сиял, торжествовал.
И всё закончилось достойно,
Всё утряслось и обошлось, –
Мишель лечиться мог спокойно…
Но… служба Музе – в горле кость!
Ему отказано ведь было
В прощеньи и отставке враз, –
Его вот это очень злило.
Писала бабушка не раз:
Просила о прощеньи внука;
И всё отказ – такая мука!
В отчаянии минувшим летом
Жуковского просила взять
Заботу о судьбе поэта.
А вдруг получится? Как знать?
И тот за дело взялся тонко, –
Дела Мишеля были звонки.
Жуковский цесаревича просил,
Чтоб он отца уговорил
Простить поэта и уволить
Со службы, – ну, зачем неволить?
И вновь отказ,
Опять Кавказ,
Минводы,
Поэта
молодые
Годы.

 
Глава третья. Тихая пристань
Пятигорск. 20 мая 1841 года

Зима с весною в сорок первом
В заботах быстро пронеслись;
Напряжены Мишеля нервы,
Всегда в работе его мысль.
Но мысль всё время в разветвленье:
В отставку нужно выходить.
Собрать в единый том творенья;
И… полноценно жить, любить…
Но, что уж будет, то и будет,
Чему уж быть – не миновать;
Свободно дышит полной грудью,
И вот в руке уже тетрадь.
И есть о чём мечтать, писать.
Опять знакомые картины,
И он подумал: «Прочь рутину!
Да, будет божья благодать!»

* * *
Машук24 налево, дальше справа
Стоит Бештау пятиглавый;
Подкумок водами шумит;
Вот Пятигорска славный вид
Открылся взору; город спит…
Луч солнца осветил вершины
И купол неба голубой;
Повеял аромат долины;
Проснулись люди и толпой
Идут к источнику тропой.
Ему здесь многое знакомо,
Но вроде бы не рад. Иль рад?
А ехал весело, как к дому,
Имея творческий заряд.
Ну, а тогда… Тогда иначе
Приезд сложился на Кавказ;
Его покинула удача,
Болезнь свалила как-то враз.
Он простудился по дороге,
Попал в больничные чертоги
И… на лечение водой;
Он в Пятигорске очутился
И тут всё лето находился…
Четыре года лишь назад.
Был Пятигорск тогда, как гавань,
Для тех, кто посетил Кавказ,
И кто устал по жизни плавать:
А для кого-то, как Парнас:
Поэтам здесь легко дышалось, –
Свободы много, благодать;
Любой проступок это шалость;
Кому дано их осуждать?

* * *
Эмоций много – власть едина,
Да, и закон для всех один;
И есть златая середина,
Блюди, и будешь господин.
Чтоб узаконить пребыванье,
Подали справки от врачей, –
Для коменданта основанье
Принять их в хрепости своей.
У отставного капитана
Наняли домик на двоих;
Недалеко источник, ванны;
Бульвар чуть ниже и цветник.
«Да, будет отдых и леченье», –
Сказал усталый Алексей;
Мишель ответил: «С утвержденьем
Таким согласен я. Ей, ей!»
Прошли спокойно три недели, –
Леченьем занялись всерьёз;
Но… процедуры надоели,
И вот он первый же курьёз.
Друзей собралось летом много
На пятигорских водах враз.
Какая тут в леченьи строгость?
Из них ведь каждый ловелас.
И началось: подружки, встречи,
Обеды, ужины, вино;
Сперва в неделю один вечер,
Потом… Кому как суждено.

* * *
Пятигорск. 8 июля

Мишеля дерзновенный ум искал,
И выдал вдруг отличную идею:
Для пятигорской публики дать бал,
Устроить этакую «одиссею».
О бале Лермонтов мечтал всегда
И за его устройство взялся смело,
А князь Голицын26 предложил тогда
Всемерно поддержать благое дело.
Размах Голицынский: уж если пир,
То пир для всех и на весь мир;
И этот бал на все Минводы,
Чтобы запомнился на годы…
Для этого годился лишь Ботсад
И павильон с широким сводом,
А ожидалось множество народа,
И чтоб любой был балу рад.
Для добрых дел ведь ничего не жаль, –
«Добро» получено от власти;
Но лишь всего одна была печаль,
Вокруг которой разгорелись страсти.
Мишель сад ботанический отверг, –
Для дам удобней всё же грот Дианы,
А вместо воскресенья – вторник иль четверг, –
И князю он не уступил ни грана.
Дианы грот был горожанами любим,
Устраивались там гулянья, танцы, –
Успеха это повышало шансы;
И план Голицына рассеялся, как дым.
Заметим, между ними не было вражды
И до сих пор всё было деликатно;
И, в общем, не было такой нужды,
Чтоб в дверь ломиться безоглядно.
Голицын при Ермолове служил,
И эта служба не была парадом;
Кампании Кавказской отдал много сил,
В боях участвовал, имел награды.
А Лермонтов лихим гусаром слыл
И отличился много раз, как воин;
Он храбрецом в боях смертельных был,
Не менее Голицына наград достоин.
Однажды князь за храбрость представлял
К награде этого гусара…
Подумаешь, какая важность бал!? –
Из-за него меж ними свара.
Но у поэта был особый нрав:
Сначала сделать, а потом терзаться,
Решать вопрос: «Так прав я иль не прав?»
Ужель, был невозможен компромисс?
Ах, да! Кураж, гордыня, спешка,
И эта его дерзкая усмешка…
Вот тут попробуй разберись!

Наперекор Голицыну был бал
И, как обычно, по подписке.
Народ в знакомом месте танцевал,
От Николаевских ванн близко.
Удался бал, – красивый, шумный бал:
Веселья много и движенья;
Оркестр душевно, слажено играл;
И танцы до самозабвенья.
Сегодня превзошел себя Мишель –
На нём венок, цветные ленты;
Он кружит и жужжит вкруг дам, как шмель,
И расточает комплименты.
Средь дам  Екатерина Быховец27 –
Она ж «Прекрасная брюнетка»;
Пришла Арнольди Ида28, наконец, –
Неотразимая кокетка.
Так необычно весел был поэт,
Как будто впрок хотел он насладиться.
О, тайна бытия! – туман и свет,
Судьба – неуловимая жар-птица.
Да, ныне Лермонтову каждый рад
Ведь здесь его друзья, подружки, –
У многих был поэт «на мушке»:
На танец приглашали нарасхват.
Мартынов тоже много танцевал,
Предупредителен был к дамам;
И Лермонтова он не ревновал,
И не было неприязни ни грамма.
Мишель шутливо подбодрял его,
Когда они кружились рядом,
А если расходились далеко,
Тогда лишь дружелюбным взглядом.
Мартынов – друг, – не Лермонтова тень,
И не поэта злобный гений…
Сегодня им дарован чудный день
И летний вечер наслаждений.
Рассвет уж наступил – всё длился бал;
Уж солнце встало над горами,
Свет фонарей бледнел и умирал;
Веселья угасало пламя.
И как-то стало грустно вдруг,
И будто ощутили все потерю:
Исчез мечты хрустальный терем,
А их покинул милый славный друг.

* * *
И этот бал, как дерзкий выпад
Воспринят знатью был тогда.
Перед Мишелем та же «глыба»,
Ему же «горе – не беда».
А князь Голицын – предводитель
Среди дворян – был огорчён:
«Не ровня Лермонтов элите,
Но что-то слишком дерзок он».
Опасно так шутить со светом,
Сарказмом часто отвечала знать;
И всех, кто был тогда с поэтом,
Да, «Лермонтовской бандой» стали звать.

* * *
Ему осталось жить неделю –
Никто об этом знать не мог.
Мгновенья в суете летели
Среди забот, среди тревог.
Он жил, как прежде, жизнью бурной:
Творил, любил, грешил сполна;
Со стороны она сумбурной
Была, как зыбкая волна;
А, может быть, как парус вещий,
К чужим гонимый берегам?
Нет! Он не слышал глас зловещий, –
Никто на смерть не намекал.
Он знал, что завтра будет утро, –
Иначе думать он не мог;
Он ведал: мир утроен мудро,
Что у кормила жизни бог…
И всё ж в мгновения иные
Он зрил костлявую с косой…
Ему неведом страх земной, –
Он знал: часы его земные
Идут исправно… Но с судьбой
Нельзя на «ты» – есть силы злые.
Поэт подумал: «Демон мой…
Да, и судьба бывает злая».
И мысль пришла уже другая:
«Закончив труд, зачем я пожалел,
Что уж не встречусь с ним ни разу?
Я поспешил. Ведь здесь его удел!
Чу! Тихо! Тихо! Вот он пролетел
Над снежною вершиною Кавказа…»
Ему осталось жить неделю.
Что можно сделать в этот срок?
К тому же, если изнемог
И в жизни уж не видит цели?
Ему осталось жить неделю –
И он пока ещё живой;
Давно уж вороны слетелись
И ждут минуты роковой.
Ему осталось жить неделю, –
Судьба сказала: «Будет так!»
К концу идет последний акт;
Театра ложи опустели,
Да, и партер полупустой,
Ряды галерки поредели;
По сцене мечется герой, –
Лишь автор знает пьесы смысл…
Придумал кто Мишелю жизнь?

Пятигорск. 12 июля

Год сорок первый  мирно, плавно
Через зенит перевалил;
Сегодня день особо славный
Звон колокольный известил.
Петра и Павла день чудесный, –
Любимый праздник на Руси29;
«Макушка» лета, как известно,
И можно травы уж косить.
Поскольку праздник, все работы
Отменены на целый день,
Осталась лишь одна забота –
С утра под благостную сень.
Под эту сень стремятся в храмы
Народ честной и прочий люд –
Участники вселенской драмы;
Они спешат в святой приют.
И в Пятигорске день прекрасный, –
Златой сияет в небе крест
И будто с неба благовест, –
Июльский день спокойный, ясный.
И в Пятигорске люди чинно
Идут к обедне в божий храм;
Одеты женщины картинно
И модно по своим летам;
Мужчины – те скромней одеты,
Важней – осанка и усы,
Как у гусара иль корнета;
Но и встречаются тузы
В летах солидных и с брюшком,
Кто в экипаже, кто пешком.
Военных много, все в мундирах –
И молодой, и ветеран;
Они на летних здесь квартирах,
Их лечат водами от ран.
Как только наступает осень,
То многие черкесску носят;
Большой нет строгости здесь к форме,
Всё остальное чинно, в норме.

* * *
Столыпин с Лермонтовым тоже
Идут к обедне средь прохожих:
Спешит поэт и автор драм,
Спешит он даже в божий храм;
И вот Мартынова догнали
И в знак приветствия пожали
Друг другу руку.
Мартынов30
Не проспали?

Лермонтов
Ты стал шутить, Мартышка. Вижу.
Сегодня праздник – не обижу.
Мартынов
Спешишь на исповедь? Иль так?
Лермонтов
Так, так! Я ведь всегда спешу, чудак!
А ты на исповедь идёшь?
Мартынов
Конечно, да. А как иначе?
Лермонтов
Ты, молодец! Во всём хорош.
Мартынов
Коль бог простит грехи – удача.
Как без него решать задачи?
Лермонтов
Вот ты молился, что же Бог
Стать генералом не помог?
Мартынов
Зато от смерти уберёг, –
Сие важнее генерала.
Ты опустил опять забрало?
Опять неймётся нападать?
Что я еще могу сказать?
Мартынов на Кавказ приехал
За громкой славой и успехом;
Его мечта – стать генералом.
Об этом знали все вокруг:
Любой товарищ, каждый друг.
И он старался: часто с риском
В боях участвовал; успех
С удачей были близко, близко,
Но каждый раз судьбы лемех
Вздымал бразды на ниве тучной, –
Жизнь становилась серой, скучной.
Награды были, был кинжал…
Ах, если б был он генерал!
Он генерала эполеты
Уж примерял, чтоб перед светом
Предстать в величии и славе,
Но кто-то жизнь его направил,
Как оказалось, не туда,
Куда влекла его мечта.
Мечта осталася мечтой,
А он с ущербною душой
Не генерал – майор с кинжалом, –
К другим удача убежала.

Разговор об исповеди продолжился.

Мартынов
А ты надумал, Алексей?
Столыпин
Да, да, готовился я к ней.
В грехах покаяться не лишне.
Лермонтов
Да, сладок грех порой, как вишня,
Иль, может быть, как виноград,
И чёрт его подсунуть рад!
Мартынов
Чур, чур! Господи, помилуй!
И укрепи меня – дай силу!
Обращаясь к Мишелю
А что ты вспомнил беса вдруг?
Иль он тебе приятель? Друг?
Лермонтов
Конечно, нет. Пословица такая.
Пришлась не к месту. Понял. Каюсь!
Ну, извини! Пока, до встречи, –
Мы расстаемся не навечно!
Мартынов
И я так думаю. Пока.
Пусть будет жизнь твоя легка!
Столыпин
Сегодня вы, как две овечки,
Что на лугу у тихой речки.
Лермонтов
Я ныне кроток и спокоен,
Наверно, как любой покойник.
Столыпин
Шутить изволите, Мишель!?
Лермонтов
Ну это ж лучше, чем метель,
Что часто так в душе бушует…
 
Глава четвертая. За два дня до…
Пятигорск. 13 июля
От 8 до 11 часов утра

Вот колокольный звон воскресный
Над Пятигорском прозвучал,
Напомнив людям: все вы перстны*;
Кто с покаяньем опоздал,
Спешите в церковь на молитву,
Вступайте с искушеньем в битву;
В душе надежду вера будит!
К обедне в храм спешили люди:
И генеральша среди них
И взрослых дочерей троих:
Одна, старш;я, – Аграфена,
Эмилья – среднею была;
А их в одну семью свела
Не кто-нибудь, а Мельпомена;
Изящны обе, без изъяна,
Красива речь, и ум хорош;
Надежда, младшая, – румяна,
В саду, как лилия цвела…
«Вилась» вокруг них молодежь.
«Три грации», – так называли
Вполне заслуженно сестёр;
Они невинно разжигали
В сердцах мужчин страстей костёр.
Марией звали генеральшу;
Муж – генерал Верзилин Пётр;
В семье порядок, всё без фальши, –
Ведь генерал умён и твёрд.
Звучала музыка салонно,
Беседы, танцы в свой черёд;
В салон стремились неуклонно,
Коль разрешен сюда был вход.
Мишель бывал частенько с бандой,
Вольготно было всем им здесь:
Свободы воздух, словно в Андах,
Там за порогом «свет» и спесь.
Здесь, в Пятигорске дом имели, –
Большой, просторный для гостей;
У местной знати преуспели,
Средь петербуржцев, москвичей.
После обедни все спешили
Пройти домой через цветник,
А сестры вместе вдруг решили
Присесть, поговорить в тени.
Расположилась мама рядом
И повела свой разговор.
Мария Ивановна
Чудесный день – нам всем в награду,
А вечерком – приятный сбор;
У нас сегодня будут танцы,
На высоте должно всё быть.
Младшая дочь
Мишель прочтет нам свои стансы?
Иль будет спорить и шутить?
Старшая дочь
Скорей всего, злословить будет,
Предмет злословья Николай.
Мария Ивановна
Вновь Аграфена строго судит:
Ты за собою примечай!
Они друзья и разберутся.
Ведь узы дружбы так не рвутся.
Старшая дочь
Порой Мишель перегибает палку.
Средняя дочь
Но нет меж ними перепалки;
Мартынов скромен и воспитан;
Считает, лучше быть побитым,
Чем другу нанести удар;
Воистину чудесный дар!
Тому же учит и Христос.
Исчерпан, кажется, вопрос?
Старшая дочь
Нет! В тихом омуте, как говорится,
Сам чёрт и леший с ведьмою родится.
Мария Ивановна
Свят! Свят!
И начала креститься.
Старшая дочь
Конечно, внешне деликатен он,
Не спорит и не лезет на рожон;
Но коль задеть его серьезно,
Он может быть и одиозным.
Средняя дочь
А мне  так нравится Мартынов!
Младшая дочь
Ха-ха! Хи-хи! Ха-ха! Хи-хи!
Пиши портрет или стихи!
Как кот, он выгибает спину,
Когда подходит важно к даме;
И, точно также, к нашей маме.
Мария Ивановна
Ну, как сороки, затрещали.
Судить людей вам запрещаю!
Средняя дочь
Нет, я, напротив, лишь похвально
Могу рассказывать о нём.
Мария Ивановна
Здесь ваша мама не причём.
Потом, всё это так банально.
Старшая дочь
Похвально иль банально? – Всё сложней;
И здесь значительно важней,
Чтоб не закончилось печально.
Мария Ивановна
Зачем ты хочешь быть Кассандрой?
И ход событий прорицать?
Ведь заклинанье – сутра, мантра,
И на судьбу может влиять.
Старшая дочь
Ты вспомни бал… В гроте Дианы:
Соперничали как они?
Так танцевали оба рьяно,
Что только в колокол звонить!
Младшая дочь
Мишель со всеми ровным был;
Мартынов проявил вдруг пыл,
И напоказ ухаживал за мамой.
Средняя дочь
Какая в этом нынче драма?
Он ведь порядочный мужчина,
Да, и высокого он чина.
Младшая дочь
А Лермонтов в тот вечер был прекрасен, –
Стихи читал и танцевал;
Запомнится мне этот бал…
Мартынов твой однообразен.
Средняя дочь
Очаровал тебя Мишель,
Как в сказке деву юный Лель.
Младшая дочь
Светился он особым светом,
Звучала в нём душа поэта!
Средняя дочь
Но оказался он бестактным.
Голицына на бал не пригласить!
И вот теперь мы перед фактом, –
На карнавале нам не быть.
Старшая дочь
Тот карнавал будет с размахом,
Не просто бал – в честь именин;
И все надежды наши прахом,
А виноват Мишель один.
Мария Ивановна
Пересудили всё и всех,
Забыв, что осужденье грех?
Итак, у нас сегодня вечер,
Пойду готовиться я к встрече
Гостей, что нынче к нам прийдут.
Сначала на базар зайду.
А вы меня здесь подождите
Иль поступайте, как хотите?
Младшая дочь
Должны готовиться мы к танцам,
Не упускать же здесь нам шансы.

Мария Ивановна уходит, а дочери остаются Подходит Лева Пушкин и приветствует трех граций.
Лева Пушкин31
Привет! Привет, красавицы!
Погода нынче нравится?
О чем беседуете мило?
О том, что будет иль что было?
Надежда
Да, обсуждали бал у грота,
Нам было весело, а вам?
Лева Пушкин
Я молодею среди дам!
Надежда
Теперь у нас одна забота –
На бал к Голицыну попасть;
Там танцевать нам всем охота.
Аграфена
Сиё решать – не наша власть.
Эмилия
Но есть Мишель с умом пригожим, –
Найдет тропинки и пути:
Ну, например, нам маски-рожи
Помогут в сад на бал пройти.
Лева Пушкин
А танцы будут в доме вашем?
Аграфена
Сегодня будут, как всегда.
Лева Пушкин
Там будут только люди наши?
Эмилия
О, да, конечно! Да, да, да!
Лева Пушкин
Вот и обсудим всё тогда.

Лева Пушкин откланивается и уходит. Появляется Мария Ивановна и обращается к своим дочерям.
Мария Ивановна
Как хорошо, что вас застала;
Я столько новостей узнала!

И стала рассказывать услышанные новости.


Пятигорск. 13 июля. 10 часов утра

«Заняться хорошо б делами», –
Подумал Лермонтов теперь;
«Дела не разрешаться сами, –
Ты, Миша разуму поверь».

И продолжает далее размышлять.

Так много времени бесплодно
Уходит в лету навсегда;
Порой тоскует ум голодный
И рыщет в поисках плода
Свершений прошлых поколений, –
В чём проявился светлый гений!
Да, да! Скорей уйти в отставку.
Хлопочет бабушка в верхах;
Подвижек нет, увы! и ах!
На Петербург большая ставка…
Мне нужно жить только в столице;
Там в Петербурге – высший свет,
Искусства и литературы цвет;
И многие знакомые мне лица.

Лермонтов перебирает переписку с бабушкой Елизаветой Алексеевной Арсеньевой и другими лицами. Прочитывает некоторые из писем, но ничего положительного по вопросу отставки не находит. И тут возникла удивительная мысль.

Лермонтов (размышляя)
Пора умерить пыл и страсти…
Публиковаться надо чаще,
В кружках литературных быть,
По новому начать бы жить!
Смирить придется гордый нрав
И к Бенкендорфу обратиться;
Возможно, и поможет граф
От службы мне освободиться.

И вспомнил свой разговор с графом Бенкендорфом.

Лермонтов (про себя)
 Однажды граф в сердцах сказал:
«Хочу поведать мненье света:
Царь Николай тебя назвал
Великолепнейшим поэтом;
Хотя ты огорчал его порой.
Он – человек порядочный, не злой.
И поощряет просвещенье;
Желает он, чтобы тобой
Грядущие гордились поколенья.
Я согласился с ним тогда,
Сказав, что Пушкинскую лиру
Ты подхватил; твоя звезда
Уже известна здесь и миру.
Тебя и Пушкин ведь хвалил
По существу в серьезном тоне…
Средь поэтических светил
Сиять тебе на небосклоне».
Так доверительно, сердечно
Со мной он говорил про вечность.
В словах его, конечно, есть
И здравый смысл и уваженье;
Но в похвалах такая лесть,
Что возникают и сомненья…
Им нужно лишь мое смиренье:
Царю мятежный дух не нужен;
Быть может, оттого и граф так дружен…

* * *
Пятигорск. 13 июля. От 16 часов и далее

В курортной ресторации обед
В воскресный день – такое диво;
Здесь собирался Пятигорска цвет,
И за столами было шумно, живо.
Здесь много офицеров боевых,
Что водами лечили раны;
И можно было видеть отставных:
Средь них поручики, штабс-капитаны;
Мартынов – тот по званию майор,
Конечно, уж майор в отставке;
Чинов разнообразнейших набор,
Кто без, кто с этою приставкой.
Вон, там полковник Зельмиц с дочерьми,
А там Раевский – молодой поручик;
И много штатских. Музыка гремит,
Оркестр из музыкантов лучших.
Уверенно Голицыных чета
Прошла к излюбленному месту.
А, впрочем, всех не сосчитать –
Известных нам и неизвестных.
А там, где князь Голицын восседал,
Шёл разговор спокойно, плавно,
И говорили лишь о главном:
Все обсуждали предстоящий бал.
В день имени его – бал предстоял
Числа – пятнадцатого, месяца – июля.
Да, и не просто бал – бал-маскарад,
Чтоб каждый житель был событью рад, –
И Лермонтовской «банде»… дуля».
Ведь Лермонтовым не был приглашён
На бал публичный князь Голицын,
Его «кружок» – известные всё лица;
Поступком этим свет был оглушён.
Воспринял этот Лермонтовский ход
Голицын, как неслыханную дерзость,
И Лермонтовской «банде» дал отвод,
Как говорят, любезность за любезность.

Голицын
Да, Лермонтов – поручик бравый,
Но дело-то творит он не по праву;
Он отстранил от бала высший свет
И получил достойнейший ответ!
1-й собеседник
Вы правы, князь. За дерзкую браваду
Учить таких нахалов надо.
2-й собеседник
На место ставить, чтоб порядок
Торжествовал всегда, везде.
Голицын
Всё решено: когда и где;
Два дня осталось… бал уж рядом,
Должно быть всё на высоте.
1-й собеседник
Да, подготовку интенсивно
Давно ведём на светский лад.
2-й собеседник
Ужели банда так наивна,
Чтобы рискнуть проникнуть в сад?
Голицын
Исключено! Лишь по билетам
Возможен вход на карнавал;
Известно всем уже об этом, –
Градоначальник так сказал.

* * *
И Лермонтов сегодня, здесь, сейчас
Сидел за столиком вальяжно:
С ним Дорохов32, да, и Столыпин в этот раз;
Звучал всё время Дорохова бас:
Он много говорил. О чем? – Неважно.
Никто серьезно в речи не вникал,
Ему поддакивали дружно;
И чтоб беседы не угас накал
Смеялись там, где нужно и не нужно.
Тут незаметно Лева подошёл,
Конечно, Лев Сергеич Пушкин;
И разговор такой повёл.
Лев Пушкин
Привет, Мишель! И мой привет Руфину!
Обедать нынче будем вместе.
Обращаясь к официанту
Сюда вина, всем по графину
И бутылку рома!
Обращаясь к Лермонтову
Ждешь известий?
Лермонтов
Да, нет! Приятных я не жду теперь,
А неприятных уж с меня довольно;
Пора для них закрыть бы дверь,
Чтоб можно было жить привольно.
Дорохов
Привольно жить? Возможно ли у нас?
Еще не наступил ни год, ни час!
И вот речей уже нарушен строй,
Остроты вьются, словно осы;
Но и в общении таком порой
Звучат толковые вопросы.

Лермонтов (обращаясь к Дорохову)
Руфин, ты был ведь с Пушкиным знаком?
Дорохов
Да, да. Встречался с ним и на Кавказе;
На воды мы лечиться ехали втроём:
Я, Пущин33 и поручик Афанасий;
Во Владикавказе встретились. Идём –
Навстречу нам наездник безупречный…
Мне трудно описать такую встречу.
Известно всем, что Пушкин – весельчак;
Для эпиграмм использовал он лиру;
И Пущин тож на анекдоты был мастак;
Смеялись мы от шуток и сатиры.
Лев Пушкин
Брат Александр вот этот эпизод
В своем приводит сочиненьи34;
Святая правда, а не плод
Писательских воображений.
Лермонтов
Счастливый ты, Руфин, – общался с ним,
А он словесности российской – гений.
Дорохов
Всего один лишь выстрел: звук и дым,
И скорбь и боль грядущих поколений.
Лев Пушкин
Но, к сожалению, чужой урок
Мы не берем, как это нужно, впрок.
Дорохов
Согласен, Лев Сергеевич, с тобой.
Как часто, например, я рисковал собой.
Ах, эти чёртовы дуэли!
Взыграла страсть и… пули засвистели.
Лев Пушкин
Защита чести говорят,
И ставят жизнь в один с ней ряд.
Дорохов
Да, лучше жизнь отдать на поле боя
И уподобиться героям,
Героям, павшим за отчизну…
Во славу смерть… Без укоризны.
Лев Сергеевич
Мы чтить должны и тех, кто пал давно,
И кто недавно – при Бородино.
Дорохов
Да, вот он здесь – певец их славы;
Он их вознес на пьедестал.
Достоин ты, Мишель, похвалы,
Как глубоко всё осознал.

И Дорохов декламирует отрывок из произведения «Бородино»35.

Да, были люди в наше время,
Могучее, лихое племя:
Богатыри – не вы.
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля.
Когда б на то не божья воля,
Не отдали б Москвы!
Лермонтов
Нам нужен, важен предков опыт…
Но этому мешает копоть
Суждений ложных и… вранья.
Пора нам выпить уж друзья.
И вмиг наполнились их кружки,
И понеслась друзей пирушка;
И снова шутки, снова смех,
И много тостов за успех.
Лермонтов (обращаясь к Дорохову)
А ты отца-то помнишь? Сколько
К войне тебе минуло лет?
Дорохов
Одиннадцать. Но был я бойким
И в этом возрасте зачислен, как кадет.
Отец в пятнадцатом скончался
От ран, полученных в боях.
На Бородинском поле он сражался,
Потом в наполеоновских тылах.
Он партизанил с целым войском, –
По чину был ведь генерал;
И лично вёл себя геройски,
Чем уважение снискал.
Лермонтов
Герой войны двенадцатого года.
Крепка была людей порода.
Дорохов
Ещё свежи воспоминанья
И о победах, и страданьях.
Лермонтов
Живая связь времён и поколений;
Ей должно виться вечно, без конца,
Когда соборно, искренне, без лени
Мы будем славить Бога и Творца.
Дорохов
Ты прав, конечно… как поэт, философ.
Но как нам в жизни следовать сему?
Лермонтов
Нам нужно помнить: мы – великороссы,
И этим мы обязаны Ему.
Так было и на Бородинском поле, –
О нём мы вспоминаем с гордостью и болью.
Дорохов
И здесь ты прав. Твоё «Бородино»
Даёт на многое ответы.
Лермонтов
Хочу добавить к этому одно:
Как судьбы связаны и леты;
Событий историческая вязь
Соединяет судьбы воедино,
И проявляется мистическая связь, –
Так было и в те трудные годины.
Продолжим вязь событий дальше, –
Одни лишь факты – всё без фальши:
Война, нашествие, Бородино,
Разгром французов, русские в Париже –
Всё это было свыше нам дано;
И вместе скорбь и радость – «выше крыши».
И, вот,
Когда подковы русских лошадей
Там искры из брусчатки высекали,
Когда на Эльбу сослан был «злодей»,
Когда в Европе все торжествовали, –
Тут разрешилась матушка моя:
На свет явился Миша – это я!
Спустя два года после битвы той
Родился я в Москве, спалённою войной;
Выходит: мне самой судьбой
Перо поэта было вручено,
Чтоб я писал «Бородино».
Спасибо вам, друзья мои,
Что я для вас теперь пиит.
Лев Пушкин
Мы с вами славно посидели.
Еще по кружечке вина.

Наливают и выпивают.

Столыпин
Часы блаженства пролетели…
И всё ж, зачем нам жизнь дана?
Лермонтов
Ну, что ж, друзья, расстаться нам пора.
Сегодня были все любезны;
Воскресный день такой прелестный!...
До новых встреч! Гип, гип, ура!
Дорохов (обращаясь к Лермонтову)
Я рад такому вот общенью;
Отпали многие сомненья.
Да, до свиданья, друг, поэт!
Тебе желаю долгих лет!
Дорохов (обращаясь к остальным)
И вам спасибо! За собранье.
Здоровья вам! И до свиданья!

Они вышли из ресторации и разошлись в разные стороны.
 
Глава пятая. Вечер у Верзилиных
Пятигорск. Воскресенье. 13 июля 1841 года. После 20 часов

Как обычно, в воскресенье у Верзилиных был танцевальный вечер. Собралась почти вся, как говорили в Пятигорске («на водах») «Лермонтовская банда»: полковник Зельмиц с дочерьми, дамы Надежда Петровна36 и Екатерина Быховец, князь Трубецкой37, князь Александр Илларионович Васильчиков38, Лев Сергеич Пушкин, …, Глебов39, Алексей Столыпин и отставной майор Николай Мартынов.
Михаил Лермонтов, как всегда, запаздывал. Обсуждали предстоящий бал-маскарад, который устраивал князь Владимир Михайлович Голицын на свои именины 15 июля.

Князь Трубецкой
Голицын бал даёт. Впервые.
Но нас пока не пригласил,
Как будто мы ему чужие.
Лев Пушкин
Иль будто нет средь нас «верзил».
Князь Васильчиков
Мы у Верзилиных, как дома,
И нам Мария, словно свет.
Каков же будет наш ответ?
Идти на бал нам или нет?
Полковник Зельмиц
Считаю я: идти не нужно.
Лев Пушкин
А коль идти, то всем и дружно?
Князь Трубецкой
Нам для визита нужен повод,
Всего один весомый довод.
Князь Васильчиков
Не просто бал, а маскарад…
Решить здесь может всё наряд.
Эмилия Александровна40
Ещё затейник нужен, маски,
И всё пройдет, как в лучшей сказке.
Лев Пушкин
На роль затейника – Мишель, –
Уж он закрутит карусель!
Эмилия Александровна
Потом обсудим наши шансы.
Ну, а теперь, друзья, на танцы.

Трубецкой садится за рояль, и начинаются танцы.
После первого танца Николай Мартынов и Надежда Петровна садятся на диван и беседуют.
Надежда Петровна
А, кстати, где ваш закадычный друг?
Он так вписался в общий круг.
Мартынов
Да, он общительный, но резкий;
Порой бывает даже дерзким.
Надежда Петровна
Друзья вы, и к тому ж поэты оба.
Мартынов (засмеявшись)
Как говорят, друзья до гроба.
Затем серьезно
Талантлив очень, но не любит лесть.
В нём что-то демоническое есть.
Надежда Петровна
Да, образ его демона прекрасен
Ты, Николай, со мной согласен?
Мартынов
Что я могу сказать, Надежда!
В литературе я невежда,
Хотя поэтом и слыву.
Я по течению плыву,
А он плывет всё против волн.
Уж так ли прочен его чёлн?
Надежда Петровна
Бунтарь он и живет в тревоге.
Мартынов
И мало думает о боге.
Гордыней дикой наделён,
На всех с презреньем смотри он.
Надежда Петровна
Но ты совсем не лыком шитый!
Мартынов
Люблю я больше роль джигита.

В залу, где собрались гости, входит Михаил Лермонтов и, увидев Николая Мартынова, нарочито громко произносит:

– Сегодня здесь Дикарь-С-Кинжалом!*

Далее, обращаясь к Мартынову, говорит:

– Ну, здравствуй! Здравствуй, Николай!

Мартынов (про себя)
Опять пускает в дело жало.
Услышим скоро визг и лай.

Затем обращается к Лермонтову

Привет, поэт! Веселый, вздорный!
Тебя давно здесь дамы ждут;
Их взоры нынче не притворны –
Огнём и кровь, и сердце жгут.
Лермонтов
А ты сегодня просто лирик!
Красив и статен, как черкес.
Я – не завистник и не клирик,
Со мной, быть может, дружен бес.
Чудесно, друг. Давай, позируй –
Приятен дамам твой портрет,
Он нужен им и всему миру.
Ты – импозантен и… поэт.
Мартынов
Коль правда это, что ж, мне лестно,
А если лжешь, то неуместно.
Лермонтов
Позволь, я дам один совет.
Вот, ты рисуешься красиво,
Но в этом толку мало, чуть:
Кинжал прекрасен, просто, диво,
И будто страстно дышит грудь,
Но ты не знаешь женщин суть!
«Чем меньше женщину мы любим,
Тем больше нравимся мы ей…»
Хотя нередко её губим, –
Быть нужно с женщиной смелей.
Не я сказал, сказал сам Пушкин!
А ты мне: «Ушки на макушке!»

Присутствующие рассмеялись и более всего смеялись дамы.
Мартынов сначала покраснел, потом побелел, но сдержался и сказал.

Мартынов
Я вас просил: «Зачем при дамах?»

Лермонтов
Что за вопрос? Какая драма?
Ты так взъярился, словно кот.
Пусть будет всё наоборот!
И ты шути, когда возможно,
При дамах в обществе другом, –
Шути над тем, что так ничтожно.

Про себя
Такая скука здесь… Кругом…

К Лермонтову подходит возбужденный Мартынов и цедит сквозь зубы, но достаточно громко

Мартынов
Вопрос один. Пока без драмы
Возможно разрешить его:
Лишь прекрати острить, быть хамом!

Лермонтов резко обрывает Мартынова

Ты это мне? Всерьёз? Ого!
Я понял правильно? Когда?
Готов я ко всему всегда!

Услышав разговор на повышенных тонах, подходят Трубецкой и Васильчиков.

Князь Трубецкой
Ну! Не хватало только ссоры.
Нельзя же, господа, вот так!
Остроты, шутки, разговоры,
Как ни суди: всё вздор, пустяк.

Князь Васильчиков
И у меня такое ж мненье:
Укол словесный режет слух,
Но не причина для отмщенья…
Пусть станет знаком примиренья
Пожатье ваших сильных рук.
Тут Лермонтов, пожав плечами,
Сказал: «Мне как-то всё равно», –
Мартынов же, сверкнув очами,
Съязвил: «В его глазах двойное дно!»

В этот момент к мужчинам подходит хозяйка Мария Ивановна Верзилина.

Мария Ивановна
Я вижу: всё в порядке у господ.
Давайте танцевать гавот.

Трубецкой садится за рояль. Звучит фортепиано, все остальные танцуют.
По окончании танца все собрались в кружок.

Эмилия Александровна (обращаясь к Лермонтову)
Отбросьте мрачность и суровость,
Пусть радость в сердце к вам войдет.
Слыхали вы такую новость,
Что князь Голицын бал даёт?

В это время Трубецкой, слышавший этот разговор, громко заиграл вальс, и все закружились в танце. Умолкла музыка, вновь собрались в кружок.

Эмилия Александровна
(вновь обращаясь к Лермонтову)
Мы здесь до вашего прихода
Уж обсуждали эту весть.
Балы вошли «на водах» в моду
И быть на них – большая честь.
Однако, князь Голицын «в пику»
Тебе и всем друзьям твоим
Не пригласил нас, будто лыком
Мы шиты Господом самим.
И мы решились на проказу:
Инкогнито явиться враз
В костюмах, в масках, чтоб не сразу
Нас распознал хозяйский глаз.
Ну, а потом средь карнавала,
Когда кругом веселье, смех,
Поднимем маски, как забрало
И нам… простится малый грех.
И князь Голицын нас с улыбкой
На ужин пригласит к вину,
И зазвучат в честь нашу скрипки…
Сглотнули дружно все слюну.
Лермонтов
Согласен в общем, целом с вами,
Но нужно нам два дня прожить…
На бал мы явимся с цветами,
Княгине чтобы угодить.
Ура! Воскликнули мужчины,
И снова стали танцевать,
Как будто не было причины
Предвидеть, что их будет ждать.

Лермонтов по окончании танца проводил даму до места и направился к Льву Сергеевичу Пушкину.

Лермонтов
О, Лев Сергеич! Рад вас видеть.
Позвольте, сяду подле вас.
Мартынова успел обидеть,
А шутка-то не в бровь, а в глаз.
Лев Пушкин
Вы говорили очень громко
И слышен был весь разговор.
Вы всё сказали точно, ёмко.
Какой здесь может быть укор?
К тому же вы друзья. Не так ли?
Всё сгладит пир, стакан вина, –
Так говорит мой друг Ираклий.
Прекрасны дружбы семена!
Лермонтов
Спасибо, Лев Сергеич! Право,
Вы справедливы. Это так.
Мой друг, Мартынов, славный, бравый,
Но любит позу, – вот, чудак!
Лев Пушкин
Хочу спросить я об отставке.
Как подвигаются дела?
Лермонтов
Дела застряли где-то в ставке.
Их, в общем, бабушка вела.
А я пока кручусь по службе,
Ведь нужно всюду поспевать.
Так вот…
Прекрасно пел ваш брат о дружбе,
Осталось нам – лишь подпевать.
Лев Пушкин
Да, да! Покойный брат мой Саша
Так дружбу высоко ценил, –
Он много строк ей посвятил.
Что есть на свете выше? Краше?
Писал о ней он пылко, страстно, –
Светила дружба, как звезда!
С друзьями счастлив был всегда.
Стихи о дружбе так прекрасны.
Мне нравятся вот эти строчки, –
Всё ясно здесь, без заморочки.
«Играйте, пойте, о друзья!
Утратьте вечер скоротечный;
И вашей радости беспечной
Сквозь слёзы улыбнуся я»41.
Лермонтов
Да, Александр, воспел пирушки
Прекрасной юности своей.
Лев Пушкин
Вокруг него друзья, подружки…
Основой дружбы был лицей.
Он так писал:
«Пора и мне… пируйте, о друзья!
Промчится год, и с вами снова я».
И далее:
«И первую, друзья, полней!
И всю до дна в честь нашего союза!
Благослови, ликующая муза,
Благослови: да здравствует лицей!»42
Лермонтов
Лицей, друзья и дружбы пламя
Вливались в душу, как елей…
Как жаль, что нет его здесь вместе с нами;
Мне жизнь казалась бы милей…

Немного подумав, Лермонтов продолжил

Легко он нес ответственности груз
За дружбу, за друзей и их свершенья.
Он – личность и достоин восхищения.
Писать так мог, кто богом был отмечен!
«Друзья, прекрасен наш союз!
Он, как душа, неразделим и вечен…»42
И всё ж нередко проступала грусть,
Когда он был один – изгнанник вечный.
Лев Пушкин
Он был порядочен и честен,
С богатой пылкою душой,
И не любил ни лжи, ни лести.
Таким вот был мой брат родной.

В этот момент к Лермонтову обратились дамы.

Эмилия Александровна
Над;н мне уши прожужжала:
«Пускай, Мишель прочтет нам «Стансы»;
И скучны ей сегодня танцы;
Она так долго ожидала, –
Прочти, Мишель! Для всех, для зала.

Все дружно поддержали Эмилию и Лермонтов стал читать «Стансы», написанные десять лет тому назад, когда ему было семнадцать.

Лермонтов
Взгляни, как мой спокоен взор,
Хотя звезда судьбы моей
Померкнула с давнишних пор
И с нею думы светлых дней.
Слеза, которая не раз
Рвалась блеснуть перед тобой,
Уж не придёт, как этот час,
На смех подосланный судьбой.43
Сперва звучанье было глухо,
Затем достигло высоты,
Особой горней чистоты, –
Читал не голосом, а духом!

Лермонтов (продолжая чтение)
Смеялась надо мною ты,
И я презреньем отвечал –
С тех пор сердечной пустоты
Я уж ничем не заменял.
Ничто не сблизит больше нас,
Ничто мне не отдаст покой…
Хоть шепчет в сердце чудный глас:
Я не могу любить другой.
Я жертвовал другим страстям,
Но если первые мечты
Служить не могут снова нам –
То чем же их заменишь ты?..
Чем успокоить жизнь мою,
Когда уж обратила в прах
Мои надежды в сем краю,
А может быть, и в небесах?..43
Душа его в палитре звуков,
В звучанье рифм и строф стиха;
И, отливались чувства мукой,
Когда накал страстей стихал.

И Лермонтов, не переводя дыхания, следом за первым, стал читать второе свое сочинение в форме стансов.

Лермонтов
Мне любить до могилы творцом суждено!
Но по воле того же творца
Всё, что любит меня, то погибнуть должно
Иль, как я же, страдать до конца.
Моя воля противна надеждам моим,
Я люблю и страшусь быть взаимно любим.
На пустынной скале незабудка весной
Одна без подруг расцвела.
И ударила буря и дождь проливной,
И как прежде недвижна скала;
Но красивый цветок уж на ней не блестит,
Он ветром надломлен и градом убит.
Так точно и я под ударом судьбы,
Как утес неподвижен стою,
Но не мысли никто перенесть сей борьбы,
Если руку пожмет он мою;
Я не чувств, но поступков своих властелин,
Я несчастлив пусть буду – несчастлив один.44
Какое чувственное сердце!
А мысль, как черная вуаль.
Стихи, как пламенное скерцо,
Звучат и уплывают вдаль…
Как жаль! Как жаль!
Прозрачны чувства, все без фальши:
Вот – белый парус, вот – причал;
Очарованье длилось раньше,
Но все ж, аккорд последний прозвучал.
Лермонтов
Мгновенно пробежав умом
Всю цепь того, что прежде было, –
Я не жалю о былом:
Оно меня не усладило.
Как настоящее, оно
Страстями бурными облито
И вьюгой зла занесено,
Как снегом, крест в степи забытый.
Ответа на любовь мою
Напрасно жаждал я душою,
И если о любви пою –
Она была моей мечтою.
Как метеор в вечерней мгле,
Она очам моим блеснула
И, бывши всё же на земле,
Как всё земное, обманула…45
Все зачарованы, плененны, –
Стихи прелестно-хороши,
А их звучанье несомненно –
Движенья тонкие души, –
Души возвышенной и чистой –
Ей жить бы только в небесах,
Он, как пророк, людьми освистан,
А жизнь и слава – на весах.

Лермонтов закончил «Стансы» и все дамы и некоторые мужчины бурными эмоциями выразили своё признание поэту за эти проникновенные стихотворения. Екатерина Быховец и Надежда Верзалина в восторге кричали: «Браво, Мишель!», чем привели его в смущение и замешательство. Слушал стихи и Николай Мартынов, внешне никак не реагировал. Когда же дамы в безумной радости аплодировали Мишелю, в глазах Мартынова сверкнули злые зеленые огоньки зависти.
Однако, вновь зазвучала музыка и вечер танцев продолжился.
Через некоторое время, как бывает в таких случаях, гости вдруг засуетились; было поздно и настала пора расходиться. Когда все вышли из дома, Мартынов догнал Лермонтова и придержал его за рукав.

Мартынов
Постой, постой! Приятель мой!
Что нынче так спешишь домой?
Я полон, полон ожиданья.
Что скажешь ты мне на прощанье?
Лермонтов
Чудак! Чудак, Мартышка, ты!
Дерутся лишь весной коты.
К кому ревнуешь ты меня,
Источник страсти и огня.
Мартынов
Нет, ни при чем здесь наши страсти.
Тебя заставлю замолчать!
Лермонтов
У высших сил мы все во власти,
И не тебе сие решать.
Мартынов
Как знать? Как знать!?
Предупредил тебя, как надо.
Собью! Собью с тебя браваду!
Лермонтов
Вот чёрт! Какой в тебя вселился бес?
Мартынов
Тем больше дров, чем дальше в лес.
Бывает! И думай до утра,
Мне отдыхать уже пора.

И демонстративно зевнул.
 
 
Глава шестая. После танцев
Пятигорск. 13 июля, поздний вечер.
Комната Мартынова

Николай Мартынов, вернувшись от Верзилиных, не раздеваясь ложится на кровать и пытается заснуть. Однако, мысли о ссоре с Лермонтовым не дают ему покоя.

Мартынов (размышляя)
Что сделал я тебе, подлянка,
Чтоб так смеяться надо мной?
Я – человек, а не болванка,
Не чурка и не пень гнилой.
С тобою я всегда приветлив,
Твоею дружбой дорожу,
Твоё тщеславие щажу,
А ты силки мне ставишь, петли,
Меня чтоб в чём-то уловить.
Мне надоело крайним быть!
Избрал меня ты для насмешек,
Как подходящую мишень.
Но, нет! Я тверденький орешек,
Не по зубам тебе, Мишель!

Взволнованный такими размышлениями, Мартынов вскакивает с кровати, зажигает лампу и начинает нервно ходить по комнате. Ходьба успокоила его, и он продолжил размышления на эту тему, иногда негромко произнося отдельные фразы.

Мартынов
(как бы обращаясь к Лермонтову)
Вот, ты над Львом ведь не смеешься,
Не потому, что он умён.
Его ответом обожжёшься, –
Он в остроумии силён.
Но он ведёт себя пристойно,
Хотя ещё совсем не стар.
Речь – уважения достойна,
Есть обаяния в нём дар.
И Лёва Пушкин часто шутит, –
Он оживляет разговор;
И всё уместно, всё по сути,
Бездумно не вступает в спор.

Садится к столу, но мысли продолжают свой сложный путь.

Мартынов
Или Столыпин – твой приятель,
И, даже больше, друг и брат.
Не даст солгать мне наш создатель,
Я вместе с ним всегда быть рад.
В общеньи мягок, деликатен,
Острит он умно и незло.
С ним разговор всегда приятен…
Тебе-то с Монго повезло.
И уж, конечно, не из лести,
Я не беру в пример князей.
У них в крови весь кодекс чести, –
Все ценят общество, друзей.

Раздается стук, в дверь и голос соседа:
– Николай! Открой!

Мартынов открывает дверь, входит сосед – отставной капитан Борис Смирнов.

Мартынов
Ну, здравствуй, Боря! Чем обязан?
Случилось что? Уж поздний час.
В мой дом тебе путь не заказан.
Ну, говори, что там у вас?
Смирнов
«До ветру» вышел, ночь глухая,
Не слышен даже лай собак.
Смотрю, окно твоё сияет;
Подумал, может что не так.
Ты, вроде, был на вечеринке?
Вернулся, свет не зажигал.
Мартынов
Да, я пришёл, лишь снял ботинки,
Лёг на кровать и задремал.
Потом проснулся, будто кто-то
Меня окликнул: «Николай!»
Я свет зажёг и у киота
Перекрестился. Ох, аяй.
Смирнов
Взволнован чем? Всё та ж блондинка?
Или другая душу жжёт?
А как там Лермонтов? С чудинкой?
Кого теперь остротой бьет?
Мартынов
Что ж, от тебя, скрывать не стану, –
Попал не в бровь, а точно в глаз.
Меня не другом, а «бараном»
Решил прославить в этот раз.
Но я ему ответил резко:
«Ты свои шуточки забудь!
И если друг ты, другом будь!»
Всё получилось как-то мерзко.
Я думал он угомонится,
А он – настырный – всё своё:
«Ты, Николай, не должен злиться:
Твоё – моё, моё – твоё.
И, несмотря на стройность стана,
И твою гордость – твой кинжал,
Смеяться я не перестану.
А что ты сердишься, мне жаль!
Смирнов
Что ты сказал ему на это?
Мартынов
Хотя ты и слывешь поэтом,
Тебя заставлю замолчать!
А он в ответ мне вспомнил «мать».

Смирнов добродушно засмеялся и сказал:

Я думал, что-нибудь серьезно, –
Пустяк, словесная дуэль!
Ну, я пошёл. Теперь уж поздно.
Ложись, как следует, в постель.

Смирнов прощается и уходит. Мартынов, оставшись один, продолжает анализировать возникшую ситуацию и свои отношения с Лермонтовым и вслух произносит:
Мартынов
Ещё не сказано: «Он – гений!»
Лишь жизнь покажет – кто есть кто.
О нём так много разных мнений:
Не человек – инкогнито…
Теперь же спать! С утра за дело –
Дела дуэльные решать.

* * *
Виновник ссоры в это время
Объят был тихим крепким сном;
Забыл земных забот он бремя, –
Вино сработало, как бром.*
Да, спал он. Это было фактом,
Но продолжалась жизнь во сне:
Сменялись быстро сцены, акты, –
Лишь только суть – без мизансцен.
Сменялись образы и краски,
И чувства: радость, страх и боль;
То ощущенье женской ласки,
То на зубах хрустела соль…
Забрезжил свет и очертанья
Любимой женщины пред ним;
Знакомый голос: «До свиданья!», –
И тут же черный дым,
А голос: «Богом будь храним!»
В знакомых образах являлись
Добро, и зло, и друг и враг.
Он слышал смех – над ним смеялись,
И он во сне почуял страх.
А кто смеялся? Да, Мартышка,
Оскалив зубы, нагло так;
Потом сказал сурово: «Крышка!
Ты сам ведь смерть призвал. Чудак!»

Лермонтов отчетливо видит, как к нему приближается Мартынов. Вот, он остановился и сказал:

Послушай!
В твоих разрозненных твореньях,
Средь мрачных мыслей и идей,
Ты описал суть вожделенья
От предстоящей встречи с ней.
Так, слушай, поэтический Орфей!

Мартынов читает стихи Лермонтова

«Не могу на родине томиться,
Прочь отсель, туда, в кровавый бой.
Там, быть может, перестанет биться
Это сердце, полное тобой.
Нет, я не прошу твоей любови,
Нет, не знай губительных страстей;
Видеть смерь мне надо, надо крови,
Чтоб залить огонь в груди моей.
Пусть паду как ратник в бранном поле,
Не оплакан буду светом я,
Никому не будет в тягость боле
Буря чувств моих и жизнь моя.
Юных лет святые обещанья
Прекратит судьба на месте том,
Где без дум, без вопля, без роптанья
Я усну давно желанным сном.
Так, но если я не позабуду
В этом сне любви печальный сон,
Если образ твой всегда повсюду
Я носить с собою осужден;
Если там в пределах отдаленных,
Где душа должна блаженство пить,
Тяжких язв, на ней напечатленных,
Невозможно будет излечить;
О, взгляни приветно в час разлуки
На того, кто с гордою душой
Не боится ни людей, ни муки,
Кто умрёт за честь страны родной;
Кто, бывало, в тайном упоенье,
На тебя вперив свой влажный взгляд,
Возбуждал людское сожаленье
И твоей улыбке был так рад».46

Или вот.

«Один я здесь, как царь воздушный,
Страданья в сердце стеснены,
И вижу, как судьбе послушно,
Года уходят, будто сны;
И вновь приходят, с позлащённой,
Но той же старою мечтой,
И вижу гроб уединенный,
Он ждёт; что ж медлить над землей?»47

Здесь Мартынов обрывает чтение стихов.

Мартынов
Хочу! Хочу я на прощанье
Поцеловать тебя, мой друг!
Прости меня за назиданье, –
Замкнется завтра жизни круг.
Но это был уж не Мартынов –
Сама костлявая с косой.
От слов её всё тело стынет…
Костлявая
Ну, вот мы встретились с тобой.
Зачем тебе искать дороги,
В кремнистый отправляться путь?
Готовы катафалк и дроги,
А рядом я, изволь взглянуть!
Ведь ты мечтал навек забыться,
Заснуть особым вечным сном?
И чтобы слышал пенье птицы,
Была б могила, словно дом?
И темный дуб, чтоб вечно зеленея,
Над тобой склонялся и шумел…
Что же, интересная идея!
Выше Бога вознестись хотел?
Лермонтов
Здесь я что-то не додумал, точно.
Может быть, и Бога позабыл…
Вижу я теперь тебя воочию:
Страшно! Уходи! Нет больше сил.
Костлявая
Это Он устроил мир разумно:
Человек лишь гость в стране земной;
Я дела должна творить бесшумно.
Вот, пришла, изволь, идти со мной.

И Костлявая протягивает поэту свою костлявую руку. Лермонтов с ужасом наблюдает, как приближается к нему эта рука, хочет кричать, но страх  сдавил горло. Лермонтов падает перед ней на колени и шепчет умоляюще.

Лермонтов
Ну, Смерть, ну, Смертушка, постой!
И приходи ко мне ты в день другой.
Я осознал своё паденье,
В миг страшный сей!
Дай краткий срок для исправленья
Душе моей.
Костлявая
Нет! Не могу я ждать и часа:
Мне в мире дел невпроворот.
Вином и желчью полна чаша, –
Пора уже на эшафот.
Что уготовано судьбою, –
Не отменить;
И чашу смертную с тоскою
Придется пить.

Лермонтов пытается кричать: «Нет! Нет!» и просыпается в холодном поту. Видение исчезло, рассеялось, как туман; но леденящий душу голос Костлявой всё звучал, а её призывные, обольщающие слова пронзали всё существо поэта. Он впервые так близко и осязаемо увидел смерть.
В окно вливался мягкий свет рассветного утра. Наступило тревожное утро 14 июля 1841 года. Было 4 часа 42 минуты и ему осталось жить полтора дня, а точнее 36 часов 27 минут.

И смерть к нему уже являлась,
А он не понял до конца,
Что жизнь его уже кончалась
Пока без славы и венца;
И вроде были уж страданья,
Венец терновый власть плела,
Большие были ожиданья,
Ну а пока…
Уж кем-то пущена стрела –
Стрела коварства и раздора;
Вокруг неё все будут споры.
Ну а пока…
Летит стрела большой вражды.
Ужель, Мишель, не видишь ты?!
И мир спокоен, не встревожен,
Блаженно спит,
И не вопит:
«Убит поэт! Убит поэт!
Поэт убит!»
Мишель, очнись! Ну, ты-то что же?
Не видишь что ли смерти след?
Сгустились тучи над тобой,
Уж близок выстрел роковой!
 
Глава седьмая. Тревожное утро
Пятигорск. 14 июля. 4 часа 17 минут

Мартынов, заснувший во 2-ом часу ночи, внезапно пробуждается. Поток мыслей забурлил в его голове. Он быстро вскакивает, одевается и выходит во двор. На небе бледно светятся оставшиеся звезды. Наступает рассвет.

Мартынов
Ах! Как-то тягостно и мутно,
Как будто пьянствовал дня три.
Обида… Ссора… А подспудно?
Яснее ясного. Смотри:
Я осадил его шутливость,
И скоморошью говорливость,
Сказав: «Заставлю замолчать!»
А он в ответ так нагло, гордо:
«Готов себя я защищать!
А шутки буду продолжать».
Как я не дал ему по морде!?
Ужели оттого, что друг?
Коль друг, зачем же унижаешь вдруг?

Мартынов нервно ходит по двору и продолжает рассуждать.

А если это он, как вызов,
Воспринял?.. То тогда… дуэль…
Мы оба, словно по карнизу,
Идём сквозь сильную метель…
А если превратит всё в шутку,
То скажет, что Мартынов – трус.
Противно это моему рассудку.
Тебя, Мишель, я не боюсь!

Тут заговорил внутренний голос Мартынова:

Коля! Коля! Николай!
Теперь решенье принимай!

Мартынов,
мысленно обращаясь к Лермонтову
Чтоб проучить тебя – удобный случай!
Пусть над тобой сгустятся тучи.
Чего толочь нам воду в ступе?
Скорей к формальностям приступим.
Определились дуэлянты.
Нужны, как воздух, секунданты.

Пятигорск. 14 июля 4 часа 30 минут утра

Мартынов решительно направляется к Глебову, другу Лермонтова, жившему рядом, с предложением быть его, Мартынова, секундантом.
Также решительно Мартынов разбудил и поднял с постели Глебова и обратился к нему.
Мартынов
Я всё решил: стреляться будем.
Нужны нам секунданты – судьи.
Пал на тебя сей трудный выбор.

Глебов, услышав это, сделал большие удивлённые глаза и, будто, проглотил язык.

Мартынов
Ну, говори! Не будь же рыбой!

Глебов
Растерян я и удивлён.
Причина в чём? В чём твой резон?
Произошла меж вами стычка.
Давно вошли уж всем в привычку
Его остроты, юмор, смех.
И ты, как будто бы, спокойно
К ним относился. Иногда
Парировал вполне достойно,
И был «на высоте» всегда?
Случилось что теперь такое,
Что вызываешь друга к бою?
Мартынов
Устал терпеть. Мне надоело!
Прошу тебя, приступим к делу.
Ты – друг его. К тебе доверье.
Уж тут Мишель не хлопнет дверью.
По ходу дела станет ясно:
Что справедливо? Что напрасно?
Глебов
Согласен я, чтоб все сомненья
Развеять, нужно нам к друзьям пойти.
Уверен я, что к примиренью
Найдем достойные пути.
Мартынов
мрачно
То не мои дела, а ваши.
А мне теперь и чёрт не страшен…
Тебе помощник нужен свой.
Как смотришь, если Трубецкой?
Глебов
Вполне порядочный и честный,
Он в деле будет нам полезный.

И они направились к Трубецкому.

* * *
Пятигорск. 14 июля, 4 часа 46 минут утра

Подошли к дому, где проживал Трубецкой. Глебов постучал в окно. Когда в окне появилась голова сонного друга, он шепотом сказал:

Прости нас, друг, что мы так рано,
И не покрой нас словом бранным.
Иль в дом пусти, иль выходи.
Здесь свежий воздух для груди.
Трубецкой
Вам только б шутки раздавать.
Не лучше ли ещё поспать!?
Так, что случилось? Вижу – мрачны,
Не звать пришли на пир ведь брачный?
Глебов
шепотом
Пойдем в укромное местечко,
Быть может и на берег речки,
Там и обсудим: что и как?
Держать в секрете нужно это,
Прошу, как друга, как корнета.
Когда же выйдешь, дай нам знак.

Через некоторое время вышел одетым Трубецкой и слегка свистнул. Глебов и Мартынов вышли из-за укрытия и все вместе направились к «Провалу». Шли молча. Когда пришли к пустынному месту, начался разговор.

Мартынов
нетерпеливо обращаясь к Трубецкому
Начнем без всяких предисловий.
Дуэли быть. Ясна причина.
Организуйте всё «по чину»
И с соблюденьем всех условий.
Поможешь в этом нам? Надеюсь!
Трубецкой
Куда спешить? – спросить осмелюсь.
Мартынов
Я объяснил уж Михаилу, –
Решение не с жару, с пылу.
Я ночь не спал. Всё взвесил точно:
Пора в сей травле ставить точку.

И, вспылив, резким голосом добавил:

Прошу, как друга, помогите
Честь отстоять. И оградите
До поединка. От него
Ответа жду. Пока! Всего!

Круто повернувшись, Мартынов быстро покидает друзей.

* * *
Глебов
обращаясь к Трубецкому
Сыскать второго секунданта
Должны с тобою мы теперь.
Не обойтись без хироманта.
Да, закружилась круговерть!
Тут угодить нужно обоим.
Нет, не видать теперь покоя.
Трубецкой
Решать всё нужно в узком круге,
Где много знаем друг о друге;
Здесь поступать нам нужно тонко…
Идём к Столыпину, ну, к Манго.
Должны мы помнить: за дуэли
Закон преследует давно
Обоих, кто друг в друга целил,
И секундантов заодно.

И они пошли к Столыпину. И всё пришлось объяснять сначала. Столыпин был ошеломлён тем, что услышал от Глебова и Трубецкого. Он никак не мог себе представить таким Николая Мартынова.
Через некоторое время, придя в себя, быстро заговорил.

Столыпин
Нельзя терять нам время зря, –
Их нужно примирить скорее!
И в небе красная заря
Должна скрепить союз сильнее.
У секундантов больше прав.
Согласен я помочь поэту.
Мартынов проявил свой скрытый нрав.
Решить бы нам задачу эту?
Глебов
Так, что же делать мы должны?
Какие действия важны?
К Мартынову идите вы,
А я к Васильчикову мигом.
Не допустить чтобы беды,
Годится всё, всё вплоть до ига.
А мы к вам быстро подойдём,
Искать согласие начнём.

Глебов с Трубецким направились к Мартынову, а Столыпин – к Васильчикову.

* * *
Пятигорск. 14 июля, 5 ч. 12 мин. утра

Возле дома, где проживал Мартынов, собрались Глебов, Трубецкой, Столыпин и Васильчиков. Чтобы прежде времени не предавать огласке событие, которое они собрались обсуждать, пригласив Мартынова, всё вместе направились в то же укромное место, где уже сегодня были.

Мартынов,
опередив всех, заговорил первым, обращаясь ко всем
Нужны в дуэли два гаранта.
Нашли второго секунданта?
Васильчиков
Ты, что хватил с утра уж лишку?
Остынь! И пораскинь умишком.
За слово острое такое
Ты будешь драться и со мною?
Трубецкой
Я с другом полностью согласен.
Твой гнев пустой, он здесь напрасен.
Любое слово неприятно,
Но нужно сделать ход обратный.
Столыпин
Задача – отвести сомненья,
И путь расчистить к примиренью.
Глебов
Смотри, друзья единодушны,
Чтобы отвести беду от вас.
Здесь нет людей сухих, бездушных,
И ты неплохо знаешь нас.
Мартынов
Но это только ваше мненье.
Я вижу дружеский резон.
Я не готов на преступленье.
Но честь моя! Что скажет он?
Столыпин
Вот для того собрались вместе,
Чтоб разработать тонкий ход:
Не уронить чтоб вашей чести, –
Друзей пирушка, как исход.
Мартынов
Но я хочу сперва, чтоб вызов
На поединок он принял;
Чтоб я пред ним пугливой крысой,
Паршивой мышкой не предстал.
А, во-вторых, проверить нужно, –
Уж так ли наш поручик смел.
Ну, я  пошёл. Всё это скушно.
И у меня есть много дел.
И вы, друзья мои, спешите.
Как вести будут, заходите!

И Мартынов уже спокойно покидает друзей.

Глебов
Ну, показал себя Мартышка!
Таким его я не видал.
Зачем-то вспомнил крысу, мышку.
Его так кто-то называл?
Столыпин
Не в этом суть. Решил характер
Поставить выше всех начал.
Как быть, чтобы в последнем акте
Дуэли выстрел не звучал?
Васильчиков
Стараться будем. Но формальность,
Как ни звучит это банально,
Сначала нужно соблюсти, –
Мишеля в действие ввести.
Здесь Алексею в руки карты.
Даст бог, всё обернется фартом.
Трубецкой
обращаясь к Столыпину
Мы будем ждать тебя все вместе, –
Тебя и благостных известий.
Глебов
А если заупрямится Мишель,
И всё твердить будет: «Дуэль!»,
Тогда их нужно развести,
В Железноводск Мишеля отвести.

Столыпин быстро отправляется к Лермонтову.

* * *
Пятигорск. 14 июля, 5 часов 32 минуты утра

Домик Лермонтова. Поэт спит крепким сном. Громкий стук в дверь. Лермонтов просыпается.
Лермонтов
Кто там? Кому теперь не спится?
Коль друг, то незачем ломиться.
Голос из-за двери
Ты угадал, стучится друг.
Столыпин – я, мне дверь открой,
И извини за громкий стук.
Поговорить нужно с тобой.

Лермонтов открывает дверь. Входит Столыпин.

Лермонтов
Приснился странный сон мне ныне.
И будто спал я крепким сном.
Ну, ладно! Расскажу потом.
Здорово, друг!
Скажи мне о причине,
Что рано привела в мой дом?
Рассвет чуть брезжит за окном.
Столыпин
Привет! Привет, мой друг, Мишель!
Всех Николай поднял так рано.
Твердит одно и тож: дуэль!
Видать, не спал. Вот это странно.
Должно быть всё наоборот, –
Не спит, как правило, лишь тот,
Кто к поединку вызов ждёт.
Лермонтов
Нет, нет! Я беспробудно спал
И сны различные видал.
Столыпин
И он кидается, как зверь,
И всё кричит: «Дуэль теперь!»
Глаза горят и часто дышит,
Что говорят ему – не слышит.
Лермонтов
Но я ответил уж ему:
– Готов всегда и ко всему!
Столыпин
И ты горячку не пори,
Свое жизнью не сори!
Лермонтов
При чём тут жизнь, коль честь под дулом.
Вот, стоеросовая дура!
Столыпин
Ты есть талант – поэт, писатель, –
Твоих творений ждёт читатель.
Уж пол-России тебя знает,
А для иных ты, словно знамя.
Ты это всё имей в виду.
Лермонтов
Куда хватил мой друг Алёшка?
Нет! Не к Парнасу я бреду.
Да, и цена пока мне трёшка!
Столыпин
Ты отложи в сторонку шутки.
Остались до дуэли сутки.
Сбирайся быстро, но не резко,
Нам предстоит с тобой поездка.
Лермонтов
Я избегаю суматохи,
А тут скорей! Вот, скоморохи!
Столыпин
Ну, не сердись! Пойми – так надо!
Седлай коня, кончай с бравадой.
С тобой обсудим положенье.
Прости, мой друг, моё волненье.

Лермонтов и Столыпин выходят из дома. Лермонтов оседлал коня и оба трогаются в путь.

* * *
На пути в Железноводск. 14 июля, 5 часов 52 минуты утра

Рассвета синь. Седой Машук.
В домах еще закрыты ставни.
Вдаль улетает каждый звук, –
Копыта цокают о камни.
Споткнулся конь и захрапел, –
Седок встревожен не на шутку.
Вот вдалеке петух пропел,
И стало вдруг тоскливо, жутко.

Лермонтов (про себя)
Зачем ввязался в ссору я?
Зачем отверг я примиренье?
Бурлили мысли, как струя,
Водоворотного теченья.
Лермонтов (продолжая размышлять)
Не повернуть теченье вспять,
И не смирить водоворота.
Кому же первому стрелять?
Кому раскроет смерть ворота?
Ужели завтра я умру?
Да, нервы будто бы тетива.
Опять споткнулся конь ретивый, –
Видать, что это не к добру.
Обращаясь к Столыпину
Куда мы едем?
Столыпин
Поглядим.
Сперва, давай, поговорим.
Лермонтов
Коль ты ввиду имеешь речи,
Что говорил я в прошлый вечер,
Тогда, позволь, сказать мне слово,
Хотя совсем оно не ново.
Лермонтов
продолжая в ироническом тоне
Ах! Эти шутки и насмешки,
Так развлекающие дам.
Они, скорее, есть потешки,
И, вроде, нет от них вреда.
Он говорит, что я злословлю,
Крепки остроты, словно ром.
Но я остроты не готовлю,
По ситуации экспромт.
Он попросил, чтоб свои шутки
Я прекратил враз навсегда,
Не то… Иначе… Прибаутки
Порой, как вешняя вода.
Они Мартышку задевают,
А мне ну, право, невдомёк.
Смеются все, а не зевают, –
Весёлый, славный вечерок.
Столыпин
Неисправим ты, юморист,
Хотя кругом и шум, и свист.
Теперь внимание, дружище:
Опасность где-то близко рыщет.
Лермонтов
Да, он грозит: «Не то, иначе
Тебя заставлю замолчать!»
Угроза? От него, тем паче.
Угроза – не его печать!
Он, что же хочет поединка?
Меня к барьеру пригласить?

Лермонтов рассмеялся и продолжил далее своё размышление.

Попала вдруг в меня смешинка.
Не может быть! Не может быть!

И, как бы подбадривая себя, громко говорит:

– Ты не грусти, Мишель, – не надо.
Скакать на лошади – отрада!
Эх!

Пришпорил коня и пустил в галоп. Через некоторое время он остановился и подождал Столыпина.

Лермонтов
Сегодня видел я зловещий сон.
Ужели будет вещим он?
Не помнятся обычно сны, но этот
Достоин, точно уж, пера поэта!
Он был цветной и в красках сочных,
И в память врезался так прочно.

И Лермонтов рассказал своему другу в подробностях свой сон.

Столыпин
Я толковать сны не умею,
Но здесь я вот что разумею.
Здесь лучший выход – примириться;
Причастные к дуэли лица
Всегда готовы согласиться.
Лермонтов
Должны дойти мы оба до барьера,
Чтоб стать Мартынову примером,
Что не бросаю слов на ветер я.
Мне, в общем, нечего терять.
Столыпин
Задул в свою дуду опять?
И Николай твердит упрямо:
«Его заставлю замолчать!»
На вас одна и та ж печать –
Печать упрямого барана.
Лермонтов
уклончиво
Давай, формальности обсудим.
Кого себе он выбрал в судьи?
Столыпин
А секундантом будет Глебов,
Товарищ общий наш и друг.
Мартынов согласился вдруг.
Должны сказать мы: «Слава, небу!»
Лермонтов
Что ж, хорошо. Пусть будет узким круг.
Мы с ним действительно дружны.
Столыпин
Здесь сентименты не нужны.
Они согласны, чтобы я
Был секундантом у тебя;
Или Васильчиков князь Саша…
Как говорится: «Воля ваша».
Лермонтов
Согласен я, коль ты согласен.
Над остальным я ведь не властен.
Столыпин
И о помощниках два слова.
И здесь решение готово.
С той стороны – князь Трубецкой.
Он наш приятель, значит, свой.
Лермонтов
Здесь я тебе лишь только вторю.
Удачный выбор, я не спорю.
Столыпин
Поскольку у Мартышки князь,
Мы тоже не ударим в грязь.
Твой друг Васильчиков – князь тоже,
Всё соблюсти всегда поможет.
Лермонтов
Решай с Васильчиковым так,
Чтоб был согласен тот – чудак.
Нельзя здесь допускать подвоха,
Как, впрочем, и переполоха.
Тебе, мой друг, я доверяю,
И жизнь свою легко вручаю.
Когда и где стреляться будем?
Столыпин
Сегодня вечером обсудим.
Нагнал Мартынов сильный ветер,
Сказал, что завтра и под вечер.
А место – у подошвы Машука;
Поедем, чтобы пошукать.
Лермонтов
Я, в основном, со всем согласен….
Смотри! Как этот мир прекрасен!
Взошло уж солнце и светило
Вокруг всё златом озарило.
Чудесно синих гор сиянье…
И забываются страданья.
Природы нет на свете краше.
И будто мир совсем не страшен.
Столыпин
Да, ты, Мишель, романтик слова,
Во всём ты видишь образ новый.
Лермонтов
Да, у поэта сердце чутко,
И это правда, а не шутка.
Отсюда радость и сомненье,
Страстей любовных упоенье,
Страданья, муки, скука, грусть…
Со мной всё было. Не стыжусь!
Столыпин
Чувств обостренность, глубина
Не зря поэту ведь дана.
Лермонтов
Да, да. В поэзии возможно
Всё отразить: и духа взлёт,
Ума лукавство, мыслей ложность,
И жизни смысл, и… что нас ждёт.
Столыпин
В поэте всё смешалось впрок,
В нём есть философ и пророк.
Лермонтов
Ему дается это свыше,
Он должен только лишь услышать,
Услышав, точно записать…
Стих будет музыкой звучать.
Однажды в синем ясном небе
Мне показался белый лебедь,
А дальше – радуги сполохи
И звуки… Я запомнил строки.
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом…
Что же мне  так больно и так трудно?
Жду ль чего? Жалею ли… о чём?48
Столыпин
От этих строк я в восхищенье.
Да это же божественное пенье.
Лермонтов
Моя поэзия капризна:
В ней много радости, любви;
Но строки есть о смерти, тризне;
Себя сужу я с укоризной:
«Ну, что за бред? Иль жар в крови?»
Да, мысли жалкие гнетут,
А строки всё бегут, бегут…
Столыпин
В тебе пророческого много,
Видать, с тобой в контакте логос.
Лермонтов
Возможно так, о том не знаю.
Коль будешь слушать – почитаю.

И Лермонтов декламирует Столыпину стихотворение «Сон», недавно им написанное.

В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая ещё дымилась рана,
По капле кровь точилася моя.

Лежал один я на песке долины;
Уступы скал теснилися кругом;
И солнце жгло их желтые вершины
И жгло меня – но спал я мертвым сном.

И снился мне сияющий огнями
Вечерний пир в родимой стороне.
Меж юных жен, увенчанных цветами,
Шёл разговор веселый обо мне.

Но в разговор веселый не вступая,
Сидела там задумчиво одна,
И в грустный сон душа её младая
Бог знает чем была погружена;

И снилась ей долина Дагестана;
Знакомый труп лежал в долине той;
В его груди, дымясь, чернела рана,
И кровь лилась хладеющей струей.49
Столыпин
Мишель, остановись! Мне страшно, право:
Мороз по коже, в сердце – жуть.

Лермонтов и Столыпин подъехали к развилке дорог.

Лермонтов
В Железноводск – дорога вправо,
А прямо – на станицу путь?
Куда позволите свернуть?
Столыпин
Свернем направо,
И будет всё тогда по праву.
Согласно правилам дуэли
«Врагов» нам должно развести,
Чтоб отдохнули, присмирели,
И не столкнулись на пути.
Должно пройти не меньше суток,
Восстановился чтоб рассудок;
А секунданты в это время
Возложат на рамена бремя,
Чтоб дуэлянтов примерить,
Да, и шампанское распить.
Конечно, в случае удачи.
А ты, что думаешь иначе?
Лермонтов
Вопрос простой и в то же время сложный, –
Легко здесь вывод сделать ложный!
Дуэль мне, точно, ни к чему.
А вот Мартышке? Как ему?
Столыпин
Вот для того даются сутки,
Предотвратить исход чтоб жуткий.
Лермонтов
Помилуй, бог! Как здесь перечить?
Столыпин
Теперь тебе здесь недалече.
Я в Пятигорск. Пока до встречи.
Надеюсь, что вернусь я скоро.
Нажал седок легко на шпоры;
Их друг от друга скрыл пригорок.
Остался Лермонтов один, –
Одною мыслью он томим.
Лермонтов
Дуэль! Какая сила и откуда
Тебя в Россию завезла?
И что за мода, за причуда
В борьбе за честь звать силы зла?
К примеру, вечного козла.
Но не того, что в огороде
Истопчет гряды, что-то съест, –
Козла, что дьяволу угоден.
А, может быть, он сам и есть?
Порой приходит Мефистофель,
Иль Вельзевул иль кто другой.
Их цель – посмертно завладеть душой.
Ну, а кавказский демон мой, –
Он тоже из плеяды той?

Появляется демон.

Демон
Зачем позорить перед миром?
Я  из божественного клира!
Конечно, был низвержен Богом.
Теперь иду своей дорогой.
Я – демон – символ бед и зла.
В моем обличье нет и тени
Портрета старого козла.
Иль ты забыл своё творенье?
Тебя кривая занесла?
Лермонтов
Козла упомянул для рифмы,
Я рассуждал ведь про дуэль.
Мой чёлн ударился о рифы
И дальше прочно сел на мель.
Демон
Зачем ты ищешь оправданья?
Следи уж лучше за собой.
Знай:
Довольно лишь упоминанья,
Чтоб дух предстал перед тобой;
И будь в любой ты части света,
Обязан помнить ты об этом.
Лермонтов
Учту, учту, мой Демон славный!
Моей души раскрыты ставни.
Да, ты давно об этом знаешь…
Демон
А ты решай то, что решаешь.
Тебя оставлю я поэт.
Демон (про себя)
Тебе обратно хода нет.

И Демон исчезает.

И Лермонтов дал чувствам волю,
Помчался вскачь он через поле;
Лишь слышит ветра свист и шум.
Но как избавиться от дум?
Мешались мысли со стихами
И… возвращали его к драме…

Лермонтов
Гарун бежал быстрее лани,
Быстрей, чем заяц от орла…50
О, жизнь моя! Ты – поле брани,
Я ж – конь, грызущий удила.
Где потерял он седока?..
Плывут по небу облака…
Нет! Быть конем мне не годится,
Скорей, той самой быстрой птицей,
Что гонит зайца по степи.
Но почему же злость кипит?
Так, так, Уж если я орёл,
То заяц, в точности, Мартынов.
Нарисовал же я картину!
Нет, нет! Я слишком далеко зашёл:
То предстаю конём, то птицей.
Быть может, нужно примериться?..
 
Глава восьмая. Слово и дело
Железноводск.
14 июля после 8 часов утра

Лермонтов подъехал к домику, который он снимал здесь в Железновдоске, по-хозяйски открыл ворота, ввел коня во двор, расседлал и вошел в дом.

Лермонтов
О, как приятно возвратиться
В уютный, сердцу милый дом,
Где с Музой пребывал вдвоём.
Мне этот домик будет сниться.

Лермонтов растопил печь, приготовил завтрак. После завтрака вышел из дверей дома, присел на крылечко и задумался.
И вновь его поэта суть
Уводит мысли в дальний путь.

Лермонтов
Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом…51
Запали в душу эти строки,
А нужно думать о другом.
Стихи меня не отпускают,
Я вспомнил все, могу прочесть…
Да, я Мартышку презираю, –
Решать придется – жизнь иль честь.
Белеет парус одинокий,
Пред ним манящий вдаль простор…
Уснуть навек бы сном глубоким.
А, может быть, всё это вздор?..
Но мне неведомы лазури,
Угас луч солнца золотой.
Зачем, как он, искал я бури.
Тревожно сердцу в час ночной.
Белеет парус одиноко…
Да «Не суди!», – глагол пророка, –
«Не будешь сам тогда судим».
Живу один в грехах, пороках,
Никем, пожалуй, не любим.
Любить… но кого же? Так было всегда.
И вечно любить невозможно.
Ужели угаснет поэта звезда?
Что истинно в мире? Что ложно?

Поэт вдруг оживился, уловил какой-то легкий мотив и стал напевать:

Лермонтов
Моя поэзия родная, –
Моя любовь, моя жена.
Стихи свои перебирая,
Ищу я, в чем моя вина.

Усмехнувшись, Лермонтов переходит на другой мотив:

Ах, Пушкин, Пушкин! Виноватым
Ты стал не по своей вине…
Как мысль моя витиевата.
Но кто же вспомнит обо мне?

Лермонтов умолкает и вновь серьезно размышляет.

Погиб Поэт – невольник чести…52
Судьба, быть может, такова?
И он – поэт и я, – нас вместе
Судьбы коснулись жернова.
Как там у Пушкина звучало:
«Что наша жизнь? Она – игра!»
Судьба над ним же посмеялась…
Да, жизнь сложна, тонка, мудра.

Этот внутренний монолог взволновал Лермонтова. Он пытается освободиться от своих размышлений в этом направлении, садится за стол, пытается что-то писать, но тщетно.

Лермонтов (продолжая монолог)
Восстал он против мнений света
Один, как прежде… и убит!52
И я, как он, не стал клевретом;
Поэт-клеврет уж не пиит.
О, Боже! Бож!
Как похоже!
Ужель я так
предвидеть
мог?
Погиб поэт! –
Со мной не может
Такого быть.
Свидетель – Бог!
Моя дуэль с Мартышкой – шутка
Иль водевиль-пятиминутка!
Но Пушкин! Пушкин – наша слава!
Как мог решиться на дуэль?
Он не имел такого права.
Он – гений, – не живая цель
Для чужестранца и повесы –
Его противника Дантеса…

Лермонтов пытается настроится на легкий лад, но вновь вспомнил навязчивые строки.

Моя поэзия родная, –
Моя любовь, моя жена.
Стихи свои перебирая,
Ищу я, в чем моя вина.
И будто образы живые
Вставали мигом перед ним.
Но были все они немые, –
Вот потому он был томим…

Лермонтов входит в дом. Проходит несколько минут и вдруг… зазвучало.

Лермонтов
Печальный демон дух изгнанья
Летал над грешною землёй
И прежних лет воспоминанья
Пред ним теснилися толпой…53
И я, как демон, мой печальный,
Поэт давным-давно опальный,
Воспоминаниями тщусь
Изгнать из сердца холод, грусть.

Появляется Демон.
Демон
Ты звал меня, поэт беспутный?
Идешь путем ты очень трудным.
Избрал не ту дорогу ты,
Погубишь все свои мечты.
Лермонтов
Уйди злой дух! И так мне тошно.
Я выход для себя искал.
Ведь невозможное – возможно, –
Ты так Тамаре напевал.
Демон
И да, и нет! Так, знай, что духам
Не всё возможно совершить.
Не верь, поэт! Не верь ты слухам,
В руках Творца всех судеб нить!

Лермонтов
Известно мне. Но я, однако,
Вопрос решить хотел бы сам.
Я сам ввязался в эту «драку».
При чём Творец здесь? Небеса?
И ты, злой дух, тщеславья полон,
Мнишь, что судьбой руководишь?
Ты словно в цирке яркий клоун
Речами странными смешишь!
Демон
Ну ты, поэт, не забывайся:
Ведь я входил в небесный клир!
Ты кротким быть теперь старайся,
Покинут всеми ты, как Лир.
Лермонтов
Ах, Демон, Демон! Я в тревоге:
Теперь не верю никому!
Я не могу служить Ему,
Коль не познал я истин в Боге.
А ты в судьбе лишь самозванец.
Я отрицаю твою роль!
Демон
Остановись! Постой! Постой!
В последний раз сказать позволь,
Пока та самая с косой
Не начала смертельный танец.
Я на тебя в большой обиде
Был в эти сложные года,
И не хотел тебя я видеть,
И думал – это навсегда.
Меня избрал из духов многих,
Смог гениально описать.
Да, разошлись наши дороги,
Но, вот, пересеклись опять.
Лермонтов
Пересеклись!? Ты бродишь рядом.
Зачем ты следуешь за мной?
Чтоб отравить мне душу ядом?
Нарушить мой покой земной?
Демон
Я здесь причём? Меня, как личность,
Создал твой гений поэтичный;
Себя во мне отобразил,
И яду в душу мне подлил.
Лермонтов
Я над поэтом был не властен,
Хотя он жил во мне всегда;
Какой-то дух моею страстью
Повелевал, и вот, тогда
На свет являлись чудо-строки,
А я спешил их записать
В свою походную тетрадь;
Поэт у духа брал уроки.
А что ж мой ум? Мой ум – лукавый,
И не понять, когда он – правый.
Демон
У нас ведь общего так много,
И я люблю тебя такого!
И здесь бессмыслен всякий спор.
Давай, продолжим разговор.
Лермонтов
Шекспир сказал столь дальновидно,
И я не раз так думал сам,
Что нравственным ушам обидно
То, что приятно нравственным сердцам.
Всё может быть. А вдруг услышат
Наш тайный странный диалог
Там в небесах? И я предвижу,
Как сильно огорчится бог.
Демон
Богобоязнен ты порою.
Ну, не терзай сейчас себя.
Когда беседуешь со мною,
Кто может уязвить тебя?
Мне интересны твои речи,
За то люблю с тобою встречи.
Лермонтов
Бунтует плоть, бушуют страсти,
Коль предвкушается экстаз…
Я предаваться сладострастью
Люблю… Но не о том мой сказ.
Вспорхнёт рассудок, словно птица,
Когда чарует нагота.
Я об заклад готов побиться, –
Она сильней, чем красота.
Демон
Вот это слышать мне приятно.
Ты возразишь: «Бесплотный дух,
Как может быть тебе понятно,
Что в наготе сближает двух?
Так расскажи об этом вслух.
Лермонтов
В экстазе женщины прекрасны,
Они принадлежат лишь мне.
Здесь этикет, мораль не властны,
Горят, как мотыльки в огне.
И забывают вмиг в объятьях,
Что некрасив я, неказист.
О, сколько тайн скрывают платья?
Уж лучше фиговый бы лист.
Демон
Ты обнажился до натуры.
Давно познал я суть твою.
Но почему тогда ты смурый?
И не вступил ни с кем в союз?
Лермонтов
Я размышлял в своих твореньях:
На чем же зиждется сей свет?
И вот в одном стихотворенье
Как раз содержится ответ.
Лермонтов декламирует
И скучно и грустно, и некому руку подать
В минуту душевной невзгоды…
Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..
А годы проходят – все лучшие годы!
Любить… но кого же?.. на время – не стоит труда,
А вечно любить невозможно.
В себя ли заглянешь? – там прошлого нет и следа:
И радость, и муки, и всё так ничтожно…
Что страсти? – ведь рано иль поздно их сладкий недуг
Исчезнет при слове рассудка:
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, –
Такая пустая и глупая шутка…54
Демон
Так, значит, не любви искал ты?
Желанья плоти – твой кумир!
Судьбы своей смешал ты карты
И не попал на брачный пир.
Лермонтов
Да, женщины – загадка, тайна;
Их очень трудно разгадать,
А угодить черезвычайно
Легко – им нужно тайное отдать.
Демон
Умён, поэт, ты не по летам.
А женщин, кто их разберёт?
Давно уже известно свету:
Им сладок запрещенный плод.
Довольно вспомнить вашу Еву,
Что ей шептал ползучий гад?
Она пришла с Адамом к древу
И, устремив свой алчный взгляд,
Сказала: «Плод сорви!» А он и рад.
Лермонтов
В страстях горит всё, как в огне…
Любовь проходит, как во сне…
Демон
Хочу спросить тебя. Послушай,
А может быть, тебе, как мне,
Нужны их пагубные души?
Лермонтов
Восторг и радость мимолетны…
И как потом идти к венцу?
А души? Души лишь Творцу
И Богу будут подотчетны.
Демон
Не вспоминай Его! Не надо!
Он слишком праведен и строг.
Лермонтов
И страшен всем исчадиам ада…
Демон
Давай, продолжим диалог.
Лермонтов
Тогда вернемся к женским душам.
Ты, вот, про пагубность сказал.
Она способна мир разрушить,
Греха она девятый вал.
Конечно, души есть такие,
Но, ведь, нельзя же так про всех.
Средь них встречались мне другие,
Что отвергают всякий грех.
Они тебе встречались тоже.
Тамару только, вспомни, ты.
В сравненьи с ней ты был ничтожен,
И не сбылись твои мечты.
Демон
Ты вновь забыл, что дух я… злой:
Поаккуратнее со мной.
Поставим точку в диалоге,
Спешить мне нужно по делам.
У нас ведь разные дороги.
Во всём уж разбирайся сам.
Лермонтов
Я беспокоюсь не напрасно, –
Всё так запутано, неясно.
Чтоб шёл я праведно по миру,
Мне Бог указывает путь;
Но тьма порой скрывает суть;
Звучит в то время мрачно лира,
Как будто давит кто на грудь.
И я тебя подозреваю:
Меня сбиваешь ты с пути…
Потом рассудком прозреваю.
За откровенность уж, прости!
Демон
Не прав ты здесь, поэт, писатель!
Скорей всего, я твой спасатель.
Не нужен мне ярлык: «Предатель!
Лермонтов
Когда не ты, тогда другой.
Зачем дух следует за мной?
Зачем он стал моей судьбой?
Демон
Да, есть бесплотные начала…
Есть разрушительный экстаз…
Лермонтов
Тебя учить мне не пристало,
Ты это слышал много раз.
Что ж, философии довольно.
Теперь уйди, уйди достойно.

Стук в дверь прерывает беседу Лермонтова с Демоном. Демон исчезает. Входит хозяйка дома.

Хозяйка
Прости, Михайло, за вторженье.
С благополучным возвращеньем!
Здесь всё в твоём распоряженьи.
Лермонтов
Спасибо! Здесь всё есть, что надо,
И даже в жаркий день прохлада.
Хозяйка
Ты редко навещаешь нас.
Как долго будешь в этот раз?
А то ведь разное тут брешут.
Кто разберет их? Разве леший?
Лермонтов
Да, ты права. Всё это слухи.
Так часто делают слона… из мухи.
Мои дела просты и славны.
Хозяйка
И хорошо. А на ночь ставни
Всё ж закрывай, надежней так.
Про себя
Хорош поручик, но чудак.
Лермонтов
Тебе спасибо за заботу;
Здесь чистота, простой уют,
И тихо. Для моей работы
Великолепнейший приют.
Хозяйка
Как говорят: «Здоров, бывай!
Уедешь, нас не забывай!»
Видать, ты службу скоро бросишь,
Всё об отставке ты хлопочешь?
Лермонтов
Да, это верно. Это так.
Пока отставка лишь мечта.
В Россию нужно мне уехать.
Кто знает, что меня там ждёт?
Быть может там добьюсь успеха?
Господь лишь знает наперёд.
Хозяйка
Молиться нужно каждый день,
Превозмогая слабость, лень.
Бог милосердный всё устроит
И благодатью нас покроет.
Мешать не буду. Ну, бывай!
Лермонтов
Что ж, до свиданья! Иль прощай?

Хозяйка уходит.
Лермонтов (про себя)
Так редко молимся мы Богу,
И в покаяньи слёз не льём;
Свои грехи не судим строго…
И как-то странно мы живём,
Коль святость поросла быльём.

* * *
Пятигорск
14 июля, около 9 часов утра

Приехав в Пятигорск, Столыпин направился к князю Васильчикову.

Князь Васильчиков
Ну, как Мишель?
Столыпин
Совсем спокоен,
Своею музой увлечён.
Опасности не чует он.
А что придумали те трое?
Васильчиков
Сказали: есть такое место, –
Поляна там, в лесной глуши
На склоне северном. Совместно
Пора вопросы все решить,
И, в том числе, о примиреньи,
Хотя большие здесь сомненья.
Столыпин
Мишель сказал: «Еще не поздно
Решить без крови этот спор, –
Мартышка пусть тон сменит грозный.
К чему всем нам такой сыр-бор?»
Мишель готов на добрый жест,
На примиренье чтоб не ставить крест.
Вот почему стремленье к миру
Мартынов должен проявить,
И свою гневную секиру
Сперва словесно зачехлить.
Васильчиков
Вот, в этом корень разногласий.
Пока здесь трезвый ум безгласен.
А у Мартынова лишь страсти,
Как будто он под чьей-то властью.
От примиренья отказался
Так резко, грубо, наотрез –
Ну, не Мартынов – сущий бес!
Быть может, я перестарался?
Столыпин
Досталась трудная задача,
Но нужно верить нам в удачу.
Васильчиков
Торопит всех Мартынов очень.
Они тебя давно уж ждут, –
Протерли в ожиданье очи.
Чу! Кажется идут!

Стук в дверь. Входят Трубецкой и Глебов. Трубецкой, увидев Столыпина, восклицает:

Ну, наконец-то, ты приехал!
А тут с Мартыновым потеха:
Готов стреляться хоть сейчас;
Он мечет молнии из глаз;
Набрякли жилы все на вые.
Таким предстал он нам впервые.
А как там Лермонтов?
Столыпин
Нормально.
Глебов
Начнем же обсуждать дела.
Мы соблюсти должны формальность,
И обсудить порядок вместе.
Сперва о времени и месте.
Трубецкой
Нашли хорошую поляну.
Охота есть, то можно глянуть.
Васильчиков
А что придумали со сроком?
Здесь начинается морока?
До завтра бы повременить,
Чтоб никому не навредить.
Здесь не должно быть суеты.
Столыпин, как считаешь ты?
Столыпин
Теперь с дуэлью дело сложно,
Нужна, конечно, осторожность.
С ней суета не совместима.
Васильчиков
Как нынче говорят, – вестимо.
А завтра… после полдня… в пять.
Что может Глебов нам сказать?
Глебов
Я полностью согласен с вами,
Чтоб нам управиться с делами.
А как с Мартыновым нам быть?
Его как можно убедить?
Трубецкой
Ему поставим ультиматум,
А там, пускай, ругается хоть матом.

Все рассмеялись.
Глебов
Еще вопрос о пистолетах,
И, может быть, об эполетах.
Васильчиков
Должны все быть в гражданском платье,
И будем выглядеть, как братья.

Снова все засмеялись.
Трубецкой
У Дорохова всюду связи.
Я думаю, доставит князю
Дуэльных пистолетов пару,
Не все ж в руках держать гитару.
Глебов,
обращаясь к Столыпину
Теперь опять вернёмся к месту.
Туда поедем? Или честно
Мы вам расскажем – что и как?
Столыпин
Какой нам смысл туда тащиться?
Рисуй пунктиром, так слегка.
Глебов
Поляна та невелика:
Шагов, пожалуй, этак тридцать.
Их разведем на двадцать пять,
Где изначально им стоять.
Между барьерами пятнадцать,
И пуле некуда деваться.
Столыпин
Стрелять как будут? Жребии бросим,
Чтобы порядок был в стрельбе?
Как представляется тебе?
Глебов
Мартынов против.
Столыпин
Переносим
На завтра сей вопрос решать.
Что будет завтра? Как нам знать?
Глебов
Ведь мы должны, как секунданты,
Их к примирению склонять.
Нас привлекут, как фигурантов
По делу. Вместе будем отвечать.
 
Глава девятая. У источника

Железноводск
14 июля около полудня

Солнце поднялось почти к зениту и с высоты небес изливало на южную землю потоки света и тепла.
Лермонтов, прикинув в уме, что Столыпин не приедет к нему ранее двух-трех часов пополудня, направился к минеральным источникам. Там можно было испить лечебной воды и отдохнуть в тени дерев густого леса, покрывавшего гору Железную от подошвы до вершины.
Лермонтов устроился в тени большого дерева недалеко от Славяновского источника и с любопытством и интересом посматривал на молодых дам, круживших возле источника. Вступать в разговор с кем-либо из них ему не хотелось.
Через некоторое время его внутренний голос заговорил поэтическим языком.

Прекрасна жизнь!.. Прекрасны дамы,
Коль нет в глазах двойного дна.
Предмет любви, причина драмы…

Увидев проходившую вблизи даму, восхищённо зашептал:

Как хороша! Мила, стройна!..

И, проводив её взглядом, Лермонтов продолжил размышления.

О, сколько было увлечений,
Да, и любовь была порой,
Но жизни бурные течения
Вдруг уносили в край иной.
И ту – любимую, земную
Я возносил на пьедестал;
И этот чистый идеал
Мешал мне полюбить другую;
А я влюбляться рано стал…
Наивен был и поверял
Варваре чувственную тайну…
Она – венец моих желаний.

И Лермонтов тихо декламирует отрывок из стихотворения «Валерик».

Безумно ждать любви заочной?
В наш век все чувства лишь на срок;
Но я вас помню – да и точно,
Я вас никак забыть не мог!
Во-первых, потому, что много
И долго, долго вас любил,
Потом страданьем и тревогой
За дни блаженства заплатил;
Потом в раскаянье бесплодном
Влачил я цепь тяжелых лет
И размышлением холодным
Убил последний жизни цвет.
С людьми сближаясь осторожно,
Забыл я шум младых проказ,
Любовь, поэзию, – но вас
Забыть мне было невозможно.55

Лермонтов погрузился в созерцание картин своих встреч с Варенькой. И, как бы очнувшись от сладких сновидений, продолжил размышления.

Менялись женщины, но чувства
К Варваре были все сильней,
И, словно ложе для Прокруста,
Часы предательских ночей.
И вскоре ласки надоели,
Нет новизны – одно и тож.
И всё же тайна есть в постели, –
В единстве там любовь и ложь.
И страсть разменною монетой
Откроет тайные врата…
Неотвратимо, дерзновенно
Меня прельщает нагота.
Не Афродиты, но приятно
Ласкают взор, вздымают страсть.
Любви язык такой невнятный,
Но безгранична его власть.
А как же то, что я однажды
Вдруг написал Карамзиной?
Иль был томим другою жаждой?
И был ли я самим собой?

Лермонтов шепотом декламирует стихотворение, которое он записал в этом году в альбом Софье Николаевне Карамзиной.16

Любил и я в былые годы,
В невинности души моей,
И бури шумные природы,
И бури тайные страстей.
Но красоты их безобразной
Я скоро таинство постиг,
И мне наскучил их неясный
И оглушающий язык.
Люблю я больше год от году,
Желаньям мирным дав простор,
Поутру ясную погоду,
Под вечер тихий разговор.56

И снова думы.
Лермонтов (про себя)
Но можно ли умом холодным
Познать, что значит плоти дрожь?
Мои терзания бесплодны:
Мысль изреченная есть ложь!*
И может ли понять рассудок
Движенья тонкие души?
В сравненьи с духом ум – ублюдок,
Лукавый ум живет в глуши.
Но мыслей странных очень много,
Они сбивают нас с пути.
И оттого в душе тревога,
Что от суда нам не уйти.

И Лермонтов вспомнил стихотворение «Романс к И.»

Когда я унесу в чужбину
Под небо южной стороны
Мою жестокую кручину,
Мои обманчивые сны,
И люди с злобой ядовитой
Осудят жизнь мою порой, –
Ты будешь ли моей защитой,
Перед бесчувственной толпой?57

И тут он понял подлинный смысл этого произведения.

Нет, не случайно эти строки
Вновь всплыли в памяти моей;
Как будто я предвидел сроки,
Когда наступит суд людей;
И буду я толпой распятый
За то, что душу обнажал;
Толпа воскликнет: «Враг заклятый!»
И грудь мою пронзит кинжал.
Лермонтов (про себя)
Да, я всегда искал защиту
В любви высокой неземной.
Быть может, странны мы пииты,
Когда пасуем пред толпой.
Толпа бесчувственна, бесстрастна,
Любого может растерзать;
А зависть, злоба силой властной
Способны слабых подчинять,
На преступление толкать.
А что же делать тем, кто любит?
Так уязвимы их сердца!
Любовь иль возвышает, или губит
Того, кто верен до конца.
Такая мысль уже звучала
Когда-то в «Стансах» у меня.
Тогда любви было начало,
И пламя первое огня.

И Лермонтов с чувством вполголоса начал декламировать это стихотворение.

Мне любить до могилы творцом суждено!
Но по воле того же творца
Всё, что любит меня, то погибнуть должно
Иль, как я же, страдать до конца.
Моя воля противна надеждам моим,
Я люблю и страшусь быть взаимно любим.44

И читая эти строки вполголоса, он вдруг стал слышать другой, похожий на его голос, читающий это же стихотворение. Стоп! Как и когда могло это быть? И Лермонтов вспомнил и отчетливо представил, как он вчера у Верзилиных после ссоры с Мартыновым чувственно читал эти «Стансы».
«Значит, это не случайно», – подумал он и продолжил чтение, пытаясь уловить, почувствовать новые смыслы и интонации, отраженные в этом стихотворении.

На пустынной скале незабудка весной
Одна без подруг расцвела.
И ударила буря и дождь проливной,
И как прежде недвижна скала;
Но красивый цветок уж на ней не блестит,
Он ветром надломлен и градом убит.
Так точно и я под ударом судьбы,
Как утес, неподвижен стою,
Но не мысли никто перенесть сей борьбы,
Если руку пожмет он мою;
Я  не чувств, но поступков моих властелин,
Я несчастлив пусть буду – несчастлив один.44

И неясная грусть охватила сердце Лермонтова и он, не замечая происходящего вокруг, погрузился в думы. Потом, как бы очнувшись от странного, во многом непонятного сна, осмотрелся, увидел проявление жизни и прошептал:

– Прекрасен мир! Да, что же это я? –
О грустном только и печальном.
Прекрасно проявленье бытия,
Что нам дано от века, изначально.
И я писал не только о печали.
Когда мои душа и дух
Творенье бога прославляли,
То открывался внутренний мой слух,
И слышал я, что музы напевали.

И снова пространство заполнила музыка необыкновенного, удивительного стихотворения, которое буквально изливалось из сердца и души поэта. Это Лермонтов тихим голосом декламировал «Когда волнуется желтеющая нива».44

Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зеленого листка;
Когда, росой обрызганный душистой,
Румяным вечером иль утра в час златой;
Из-под куста мне ландыш серебристый
Приветливо кивает головой;
Когда студеный ключ играет по оврагу
И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
Лепечет мне таинственную сагу
Про мирный край, откуда мчится он, –
Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе, –
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу бога…

Здесь Лермонтов перекрестился и прошептал: «Господи, помилуй! Господи, помилуй! Господи, помилуй!» И снова перекрестился.
И вдруг он отчетливо вспомнил, когда и как он написал это стихотворение.

Я находился под арестом, –
Судьба моя, как на весах.
Вдруг одиночка стала местом,
Где я, отбросив ложный страх,
Общаться стал с своею музой…
И вот разверзлись небеса:
Стихи рождались; ценным грузом
Они качались на весах, –
Их надо было записать.
На чём? И чем? Кругом всё голо.
Вдруг я услышал свыше голос:
«В твоих руках твоя удача;
Ты получаешь передачи;
Пусть хлеб в бумагу завернут,
А сажу для чернил найдешь ты тут».
Тогда бумаги стало вдосталь,
Чернила приготовил сам,
Перо же заменили спички. Просто!
За всё спасибо небесам!
Возникло так стихотворенье,
За ним и несколько других.
По гроб моё благодаренье
Марии Деве! Славный стих,
Подобен он земной молитве…

И Лермонтов на молитвенный лад с благоговением произносит стих, который он назвал «Молитва». Это стихотворение было записано также описанным выше способом в заключении.

Я, Матерь Божия, ныне с молитвою
Пред твоим образом, ярким сиянием,
Не о спасении, ни перед битвою,
Не с благодарностью иль покаянием;

Не за свою молю душу пустынную,
За душу странника, в свете безродного,
Но я хочу вручить деву невинную
Теплой заступнице мира холодного.

Окружи счастием душу достойную,
Дай ей сопутников, полных внимания,
Молодость светлую, старость покойную,
Сердцу незлобному мир упования.

Срок ли приблизится часу прощальному
В утро ли шумное, в ночь ли безгласную,
Ты восприять пошли к ложу печальному
Лучшего ангела душу прекрасную.58

Окончив молитву, Лермонтов произнес: «Пресвятая Богородица, спаси и помилуй!» и трижды перекрестился. Он почувствовал душевное облегчение, как будто фаворный свет влился в его душу.59
Но мысль его работала непрерывно и воспоминания «пред ним теснилися толпой».

Лермонтов (про себя)
Да, в ссылке я, томлюсь Кавказом…
Кто знает: будет что со мной?
И я свою молитву разом
Отправил Вареньке Лопухиной.

И как бы обращаясь к своей возлюбленной, он произносит:
– О, Варенька! Ты ангел мой!

Между тем солнце прошло через точку зенита и склонилось к западу. Было около двух часов пополудня.
«Скоро должен вернуться Столыпин из Пятигорска», – подумал Лермонтов и направился к своему дому.

 
Глава десятая. Разговор с другом

Железноводск. 14 июля, 13 часов 27 минут

Лермонтов вернулся от источников в дом, где пребывал. Через несколько минут он услышал голос Столыпина, подъехавшего к дому.
Столыпин
Хозяин дома?
Голос Лермонтова
Дома!
Столыпин
И слава богу!
Жара и пыльная дорога.
Во двор Михайло выходи
И зачерпни ведро воды;
Умыться непременно надо,
Чтобы ощутить слегка прохладу.

Лермонтов исполнил просьбу друга. Столыпин умылся и они вошли в дом, где было прохладно.
Лермонтов
Ну, а теперь какие вести?
Столыпин
Нетерпелив ты. О невесте
Спешишь ты новости узнать?
Пока отложена помолвка.
Решили все – до завтра ждать.
Лермонтов
Ты что имел в виду Алёшка?
Раскрой мне тайну хоть немножко.
Столыпин
Помолвка это примиренье,
Веселый пир в кругу друзей.
А у тебя иное мненье?
Тебе, что – нужен Колизей?
Мнишь гладиатором себя ты?
Как замахнулся высоко.
Вы, как шкодливые ребята, –
Конфликт возник из ничего.
Скажи, Мишель, но только честно, –
Кому нужна ваша дуэль?
Лермонтов
Своей риторикой на мель
Ты посадил меня чудесно!

И Лермонтов засмеялся. Затем продолжил.

Я говорил уже: «Безумно
Стреляться мне в счастливый час, –
Услышал я в сём мире шумном
Своё призванье. Выстрел враз
Жизнь оборвет в краю подлунном.
Возможно, что и жизнь мою.
Давай, я что-нибудь спою.
Столыпин
Уж лучше почитай свои творенья.
Дай испытать мне наслажденье.

Лермонтов прочитал несколько лирических стихотворений.
Вот одно из них.

Поцелуями прежде считал
Я счастливую жизнь свою,
Но теперь я от счастья устал,
Но теперь никого не люблю.
И слезами когда-то считал
Я мятежную жизнь мою,
Но тогда я любил и желал –
А теперь никого не люблю!
И я счёт своих лет потерял
И крылья забвенья ловлю:
Как я сердце унесть бы им дал!
Как бы вечность им бросил мою!60

Столыпин их слушал с большим вниманием и выразил искренний восторг по поводу услышанного. И вдруг:

Пускай холодною землёю
Засыпан я,
О друг! всегда везде с тобою
Душа моя.

Любви безумного томленья,
Жилец могил,
В стране покоя и забвенья
Я не забыл.61

Это звучали слова стихотворения «Любовь мертвеца»61. Голос Лермонтова звучал тихо и глухо, но внятно, и казалось, насыщал пространство комнаты невероятными поэтическими образами.

Без страха в час последней муки
Покинув свет,
Отрады ждал я от разлуки, –
Разлуки нет!
Я видел прелесть бестелесных
И тосковал,
Что образ твой в чертах небесных
Не узнавал.
Что мне сиянье божьей власти!
И рай святой?
Я перенес земные страсти
Туда с собой!
Ласкаю я мечту родную
Везде одну;
Желаю, плачу и ревную,
Как в старину61.

Трудно передать, что испытывал Столыпин, слушая это стихотворение в исполнении автора. Скорее всего, одновременно или последовательно через краткие мгновенья (не в этом суть!) страх и восторг, боль и радость, порыв остановить поэта и безумное желание, чтобы поэтическое слово звучало бесконечно…

Коснется ль чуждое дыханье
Твоих ланит,
Душа моя в немом страданье
Вся задрожит.
Случится ль, шепчешь, засыпая,
Ты о другом,
Твои слова текут, пылая,
По мне огнём.
Ты не должна любить другого,
Нет, не должна!
Ты с мертвецом святыней слова
Обручена!
Увы! Твой страх, твои моленья,
К чему оне?
Ты знаешь, мира и забвенья
Не надо мне61.

И наступила тишина… тишина для Лермонтова, который погрузился в воспоминания и размышления. Столыпин же не ощутил этой тишины, в душе его была буря ощущений и мыслей…
И вот одна мысль, ясная и предельно четка, пронзила его сознание: «А ведь такого поэта ещё не было в мире». И ему стало страшно за судьбу такого поэта, его Мишеля.
Но как, какими словами изложить всё это Мишелю? И его обращение к Лермонтову после затянувшейся паузы прозвучало прозаично и тривиально.

Столыпин
Ты круто завернул, мой друг любезный!
А мне так нравится сей мир чудесный,
И жизнь, интриг любовных круговерть!
Я жизни рад и ненавижу смерть.
Лермонтов
Ты прав, мой друг, и прав стократно, –
Держать нам должно жизни нить:
Она одна и невозвратна,
И нужно ею дорожить!
А если кто-то вызов бросил?
Решай: дороже жизнь иль честь?
Столыпин
Тогда себя пусть каждый спросит:
Где здесь гордыня? Где здесь спесь?
Лермонтов
Какой ещё исход возможен?
И в чём всей нашей жизни суть?
Коль ты родился – жребий брошен:
С пути судьбы уж не свернуть.
Но тут другое: жребий – случай –
Иль жизнь? Иль смерть? Всё от него.
Вновь надо мной сгустились тучи,
Не видно дальних берегов…

Тут Лермонтов вспомнил стихотворение Александра Пушкина и произносит его:

Для берегов отчизны дальной
Ты покидала край чужой;
В час незабвенный, в час печальный
Я долго плакал пред тобой.
Мои хладеющие руки
Тебя старались удержать;
Томленье страшное разлуки
Мой стон молил не прерывать62.
Лермонтов
О, как созвучно с состояньем,
Что есть в душе моей теперь.
Жить трудно в вечном ожиданьи, –
А вдруг раскроет кто-то дверь
Туда, туда, где много счастья…
Какой порыв! Какие страсти!

И Лермонтов продолжил декламировать стихотворение А. Пушкина.

Но ты от горького лобзанья
Свои уста оторвала;
Из края мрачного изгнанья
Ты в край иной меня звала.
Ты говорила: «В день свиданья
Под небом вечно голубым,
В тени олив, любви лобзанья
Мы вновь, мой друг, соединим»62.

Лермонтов погрузился в какое-то созерцание. Столыпин молчал, чтобы не нарушить душевное состояние поэта.
Через некоторое время Столыпин увидев, что его друг возвращается в реальный мир, возобновил разговор.

Столыпин
Ты об условиях дуэли
Уж любопытствовал с утра.
Согласовать всё не успели,
Картина всё еще пестра.
Так, с местом, вроде бы, всё ясно, –
Там у подошвы Машука
Нашли поляну. И негласно
Все согласились.
Лермонтов
Велика?
Столыпин
В длину шагов примерно сорок,
Но очень ровная, как стол.
Скрывает лес её от взоров.
Барьером будет вбитый кол.
Между барьерами – пятнадцать.
А ты, Мишель, считаешь, как?
Лермонтов
Давно уж все считают так,
Наверняка чтобы стреляться.
Столыпин
А время – завтра. Сбор в шестнадцать.
А пистолеты обеспечить
Взялись приятели-друзья,
Мы их порой зовем – князья.
Легла забота на их плечи.
Лермонтов
Теперь не просто пистолеты
Для поединка раздобыть.
В стране суровые запреты…
Столыпин
Закон сторонкой обходить
Умеют, если надо, люди…
Ты должен Дорохова знать.
Он пистолеты, как на блюде
Пирог, сумеет дуэлянтам дать.
Лермонтов
Руфина, как не знать? Мы вместе,
Бок о бок воевали с ним в Чечне.
Он – храбр и дорожил своею честью,
И тем был дорог всем вдвойне.
В сороковом году в июле
Прошли опасные бои.
А в октябре Руфин от пули
Едва в сраженьи не погиб.
И вот тогда отряд «Летучий»,
Что в бой всегда водил Руфин,
Возглавил я… Какой-то случай
Меняет жизнь, как господин!...
Он дуэлянтом был завзятым, –
Уж такова его судьба.
В сужденьях строг. Врагом заклятым
Он многим был. Что ж, жизнь – борьба!
Столыпин
Да, Дорохов – храбрейший воин,
Он уважения достоин.
И слово держит, будто честь.
И в этих качествах он – весь.
Лермонтов
Руфин приложит все старанья,
Исполнит точно обещанье.
А как для дуэлянтов главный
Вопрос решается сейчас?
Что, поединок будет равным
Или неравным и бесправным? –
Зависит многое от вас.
Столыпин
Да, с расстоянием всё просто,
Вопрос же главный очень острый.
В пятнадцати шагах барьеры,
Противники на пять шагов от них.
Вопрос: стрелять кто будет первым,
Зависит лишь от вас двоих.
Здесь может быть и жребий брошен,
И вариант другой возможен.
Лермонтов
Вот здесь посредники важны, –
Решенья жесткие нужны.
Столыпин
Мы предлагаем Николаю,
Чтоб жребий всё определил.
Он нас за это всех «облаял»,
И… всех, конечно, удивил.
Лермонтов
Боится жребия Мартынов.
Так, значит, знает, что неправ!
Великолепная картина:
Облаял жребий он: «Гав! Гав!»
Столыпин
Как раздувается пустышка!
Кто от него такое ждал.
Насядем все мы на Мартышку,
Чтоб правил он не нарушал.
Лермонтов
Весь мир – театр, актеры – люди,
А постановщик жизни Дух-Творец.
Никто не знает, что с ним будет,
Каков же у сценария конец.
Столыпин
Да, жизнь то вкось, то вкривь, то прямо.
Нас всех Мартынов удивил.
Какая нынче будет пьеса? – Драма
Иль старый пошлый водевиль?
Лермонтов
Кто режиссер у этой пьесы?
Как он на роль актеров подбирал?
Уж только бы не демоны, не бесы…

Тут внутренний слух Лермонтова услышал знакомый голос.

Голос Демона
Зачем моих собратьев поминал?
Лермонтов (шепотом)
О, Боже, Боже! Не покинь!
А ты, дух злой, немедя сгинь.
Лермонтов (обращаясь к Столыпину)
Теперь довольно. Будем думать,
Зачем нам столько дыма, шума??
Столыпин
Не прогуляться ль нам галопом?
Как будто слышен конский топот?

Лицо Лермонтова просветлело и на нем появилась скупая улыбка.

И он, предчувствием томимый,
Совсем спокоен был теперь, –
Друзей хотелось видеть милых…
Тут постучали громко в дверь.
«Входите смело! Не закрыто!» –
Воскликну радостно поэт.
Вошел казак с усами, бритый,
С порога бросил: «Ну, привет!»

Это был Сердюк Григорий, казак, с которым Лермонтов был хорошо знаком.

Григорий
Позволь войти, поручик бравый!
С тобой всегда встречаться рад.
За эту встречу богу слава!
Дай, обниму тебя, как брат.
Лермонтов
Ну, здравствуй! Здравствуй, друг мой Гриша!
Григорий
Наслышан о тебе. Наслышан.
Теперь так много говорят
И про тебя, и про отряд.
Лермонтов
Да, много смелых в нём ребят
Ну, проходи! Я очень рад.
Григорий
Ты стал подобен быстрой птице.
Сюда надолго ль прилетел?
Ты не бывал давно в станице;
Быть может посетишь меж дел?
Лермонтов,
обращаясь к Григорию
Знакомься. Друг мой закадычный
Столыпин. Тоже офицер.
Он человек весьма приличный,
Пожалуй, свыше всяких мер.
Теперь обращаясь к Столыпину
Хороший друг, казак Григорий.
В боях уже бывал не раз.
Я познакомился с ним вскоре,
Когда был сослан на Кавказ.
Бывало, что встречались часто…
Я так люблю казачью касту.
Григорий
Считай, не виделись полгода
Теперь лихие времена, –
Идёт серьезная война
И биться насмерть – це не мода.
Лермонтов
Сражаться надо, чтоб народы,
Что взбунтовались, усмирить,
И мир Кавказу подарить, –
Пусть процветает долги годы.
Цена большая – жизни многих!
Не жить же всем всегда в тревоге?
Григорий
Казак Петро – он мой станичник –
В твоем отряде побывал.
Казак добротный и приличный.
Он много нам порассказал.
Лермонтов
Послушать было б интересно,
Чтоб отмети от правды ложь.
В тех байках, как это ни лестно,
Себя порой не узнаешь.
Григорий
Да, нет! Петро и умный, и примерный,
Гутарит он всё точно, верно.
Лермонтов
Какой Петро? Ужель Уздечкин?
Сраженье помню под местечком
Аул Алды. Как Измаил
Его чеченцы укрепили,
Но мы их здорово побили, –
Враг быстро в горы отступил.
Уздечкин в том бою бесстрашно
Рубил врагов черкесской шашкой.
Григорий,
обращаясь к Лермонтову
Седлай коня! В станицу едем,
Своих отрядных встретишь вдруг.
Пока живём на этом свете,
Нам чёрт – не брат, нам ангел – друг.

Лермонтов, Столыпин и Сердюк выходят из дома, садятся на коней.

Лермонтов,
обращаясь к Столыпину
Поедешь с нами ты в станицу?
Столыпин
Нет, нет! Я должен возвратиться,
Там, в Пятигорске много дел.
Быть может, мирно всё решится.
Лермонтов
Переговоры – твой удел,
А мой – с Мартыновым сразиться.

Некоторое время все трое едут по одной дороге. Затем Столыпин поворачивает налево к Пятигорску, а Лермонтов и Сердюк направо к станице.

Лермонтов
кричит Столыпину
Бывай! Желаю я тебе удачи!
Столыпин
Да, только так, и не иначе!
 
Глава одиннадцатая. В казачьей станице
14 июля после 17 часов

И зной, и солнце. Пыль клубилась
Из-под копыт лихих коней.
За косогором появилась
Станица в сорок куреней.
И веселей помчались кони,
И веселей двум седокам;
Коней уже никто не гонит, –
Они несутся к куреням.
Вот осадили по-черкесски
Коней у хаты, близ ворот,
И Гриша крикнул, но не резко:
«Выходьте все, честной народ!
Встречайте гостя дорогого,
Привез Михайлу я живого;
Давненько не был он у нас.
Оксана! Принеси холодный квас;
Такие жаркие денёчки;
Михайлу посади в тенёчке,
Да, и о жизни побеседуй.
Я мигом до Петра доеду,
И по станице проскачу
И о приезде сообщу.

Григорий ускакал на коне. Оксана усадила Михаила к столу, стоявшему в тени дерев и, как велел Григорий, принесла квасу и присела сама. Только они разговорились, как входит Петр Уздечкин, радостно здоровается с Михаилом Лермонтовым, его бывшим командиром и присаживается к столу.

Петр
Ну, как дела теперь, поручик?
Теперь куда жизнь привела?
Лермонтов
Порой на горизонте тучи…
Припоминают те дела.
Представлен был не раз к наградам,
Но… не по уставу воевал,
И вновь в опалу я попал.
А в остальном вполне прилично.
Скажу: ты выглядишь отлично.
Петр
С женой, Михайло, миловаться,
Це не с чеченцами сражаться.

Оба засмеялись. Засмеялась и Оксана, потом встала и оставила их вдвоём.

Петр
В семье, как будто бы, всё ладно,
Да, и с хозяйством не накладно.
И всё ж: теперь ты служишь? Или как?
Лермонтов
Пока в распоряженьи ставки,
Но хлопочу уж об отставке.
Россия наша велика…
Хотелось мне б в столице жить,
Литературе послужить.

Появляется Григорий.
Григорий
Смотрю на вас – вы оба рады,
Такая встреча, как награда.

Пришло ещё несколько станичников. Все уселись вокруг Лермонтова полукругом.
Те, кто сражался в Дороховско-Лермонтовском отряде, стали вспоминать боевые схватки, в которых они участвовали в прошлом 1840-м году. Это были правдивые воспоминания о том, что происходило во время той Кавказской кампании.

В военных донесениях мелькали
Названья мест, где побеждал отряд:
Бой в Алдинском лесу, потом бой в Шали,
А дальше крепость Грозный – чудный ряд.
Он на войне, в бою преображался,
Казалось, для сраженья Лермонтов рождён:
Так дерзновенно, но с умом сражался,
И, будто бы, от пуль заворожён.
То в красной канаусовой рубашке,
То в офицерском сюртуке без эполет
Поэт бросался на чеченцев с шашкой…
Таким его не видел высший свет.

Станичники вдруг вспомнили, что их командир был отличным рассказчиком.

Петр Уздечкин
(обращаясь к Лермонтову)
Когда из Алдинского леса
Мы вышли, пушки прихватив,
Ты рассказал нам про черкеса,
Который в битве был труслив,
Покинул всех в кровавой схватке,
Бежал, скакал «во все лопатки»…
Видать, к бабёнке молодой!

Казаки дружно рассмеялись.
Петр
А конь-то у него какой?
Лермонтов
По масти вроде бы гнедой.

Снова раздался громкий смех.
1-й станичник
Ну, расскажи нам эту байку!
2-й станичник
Хотим послушать твой рассказ.
3-й станичник
Семён, ты бросишь балалайку?
Кому сказал – замолкни враз!
Петр
Михайло, начинай свой сказ.
Лермонтов
Гарун бежал быстрее лани,
Быстрей, чем заяц от орла;
Бежал он в страхе с поля брани,
Где кровь черкесская текла.50

И Лермонтов декламирует свое произведение.

Главой поникнув с быстротою
Гарун свой продолжает путь,
И крупная слеза порою
С ресницы падает на грудь…

Лермонтов сделал паузу в рассказе, чтобы немного передохнуть.

3-й станичник
Семён, послухай-ка меня:
«Беги скорей до куреня,
Где проживает Филимон;
Скажи, что шибко нужен он.
Пускай прибудет в том, в чём есть.
Зачем? Ответь: узнаешь здесь».

Лермонтов продолжил поэтический рассказ о Гаруне-беглеце.

И, саклю новую минуя,
На миг остановился он,
И прежних дней летучий сон
Вдруг обдал жаром поцелуя
Его холодное чело;
И стало сладко и светло
Его душе; во мраке ночи,
Казалось, пламенные очи
Блеснули ласково пред ним;
И он подумал: я любим,
Она лишь мной живет и дышит…
И хочет он взойти – и слышит,
И слышит песню старины…
И стал Гарун бледней луны:
Месяц плывет
Тих и спокоен,
А юноша воин
На битву идёт50.

Подходят Филимон и есаул. Филимон удивлен: он узнал в рассказчике командира отряда, в котором воевал. Когда Лермонтов сделал паузу в декламации, Филимон вместе с есаулом подошёл к нему.
Филимон
Как рад я свидеться с тобою.
Ну, здравствуй, славный командир!
Что вновь ребят сбираешь к бою?
Но… где, поручик, твой мундир?
Лермонтов
Привет тебе, мой Филимоша!
Сюда приехал я, как гость.
Да, боевая служба – ноша,
И всё же в нашей жизни – трость.
Так важно в этой службе братство, –
В бою бесценное богатство.
Филимон,
обращаясь к Лермонтову
Пора пожать друг другу руку.
Це – есаул, средь нас старшой;
Его приветствуй ты, как друга, –
Бывал он в схватке боевой.
Филимон,
обращаясь к есаулу
Це – Михаил, тот легендарный,
Водил «летучий» эскадрон,
В нем был Петро, я – Филимон.
Есаул
Отряд, как все гутарят, гарный,
Для горцев был порой кошмарный.

Казаки дружно засмеялись. Есаул и Лермонтов пожимают друг другу руку.
Раздались возгласы казаков:

Побратайтесь, други, это ж гарно!
Два командира равноправных.

Потом спрашивают Лермонтова:

Ну, что там дальше? Как беглец?
Каков легенды сей конец?

Лермонтов озвучивает окончание легенды.

…«Молчи, молчи! Гяур лукавый,
Ты умереть не мог со славой,
Так удались, живи один.
Твоим стыдом, беглец свободы,
Не омрачу я стары годы,
Ты раб и трус – и мне не сын!..»
Умолкло слово отверженья,
И всё вокруг объято сном.
Проклятья, стоны и моленья
Звучали долго под окном;
И наконец удар кинжала
Пресёк несчастного позор…
И мать поутру увидала…
И хладно отвернула взор.
…
Ребята малые ругались
Над хладным телом мертвеца,
В преданьях вольности остались
Позор и гибель беглеца50.

Когда Лермонтов закончил поэтическое повествование, снова заговорили казаки. Они горячо обсуждали в деталях услышанное повествование.
Потом снова стали вспоминать боевые схватки, судьбу своих боевых товарищей.
Тут к Лермонтову подошел есаул.

Есаул
Зайдем ко мне, махнем по чарке
И о войне поговорим,
Вином беседу подсластим.
Уже нет зноя, день был жарким.
Лермонтов
Спасибо! Мне вернуться надо.
Там, в Пятигорске ждут дела.
Есаул
Знай, твой приезд – нам всем награда.
Вот так, нас здесь судьба свела.
Тебе – «Спасибо!» – за вниманье,
Теперь же просто: «До свиданья!»
Лермонтов
Бог даст, увидимся когда-то.
Дай, обниму тебя, как брата.

Обнимает есаула и говорит всем:
Ну, пока!

Григорий, Петр и Филимон сказали есаулу, что проводят поручика до первой балки и все вчетвером покинули станицу.
Есаул тут же обратился к казакам.

Есаул
Да, жизнь – она всё время учит.
Хочу сказать – каков поручик!
Какая выдержка и нервы!
Своею храбростью он всем пример.
Всегда и всюду был он первым, –
Вот это истинный российский офицер!

А в это время казаки вместе с Лермонтовым продолжали путь.

За разговором к первой балке
Уже приблизились они.
Им расставаться было жалко,
Но загоралися огни
Там, вдалеке, в родной станице,
И срок пришел, чтобы проститься.

Филимон обращается к Лермонтову с напутствием:

Филимон
Ты перед жизнью не пасуй,
Но и напрасно не рискуй!
Петр
Да, это верно! Ты отважен,
Бесстрашен и безумно храбр.
Кто был с тобой, любой ведь скажет:
Такой у Лермонтова нрав.
Ты на врагов бросался первым
На резвом белом скакуне,
Как белый призрак при луне;
Сдавали у чеченцев нервы;
Они бежали с поля боя
Как тот Гарун, слабак – черкес;
Потом шептались меж собою,
Что против них воюет бес.
Лермонтов
Возможно так. Но бес – уж слишком.
Я воевал всегда умишком,
Что дал навек Создатель мне.
Кому что дать – ему видней.
Теперь скажу я вам без лести:
Вы – все герои, храбрецы!
Я рад, что воевали вместе,
Мои друзья. Вы – молодцы!
Не поминайте Мишу лихом!

Коня пришпорил с бравым гиком.
Друзья же крикнули вдогонку:
«Опасность обходи сторонкой!»

Зажглась тут первая звезда,
А он умчался… навсегда.
* * *
Ему осталось жить лишь сутки,
Но нет предчувствия беды:
Дела, поэзия и… шутки, –
Счастливый день его судьбы.
 
Глава двенадцатая. Тихим вечером
Железноводск. Поздний вечер после 22 часов

Лермонтов вернулся из станицы, вошел в дом, зажёг свечу и сел за стол.

Лермонтов
Какие славные ребята!
Им в радость это бытиё.
Да, боевая дружба – свята.
Что выше может быть её?
А тут Мартынов – друг «любезный».
Нет, не сравнить его с Петром.
Петро – простой, Мартын – помпезный…
Ну, про Мартынова потом.
А Филимон – казак, что надо,
Да, и прекрасный человек.
Он – божий сын, он – его чадо.
Я буду помнить его век.
Сказал так мудро Филимоша:
«Ты перед жизнью не пасуй,
Но и напрасно не рискуй!»
А если… если вызов брошен?
Стоит опасность пред лицом?..
В словах его большой резон!

Задумался, а потом продолжил размышлять.

Давно не слышал местный гром.
Сегодня жарко, жарит сильно,
Конечно, нужен дождь обильный.
А может буря нам нужна?
Как часто с ней душа дружна!

Встал, нервно походил по комнате и снова сел к столу.

Я жил, как парус одинокий,
В тумане жизненных страстей.
Что вспомнить мне из прошлых дней?
Не впрок тяжелые уроки.
Лермонтов (продолжая рассуждать)
И вот опять, опять беспечно
Веду опасную игру,
Рискуя жизнью скоротечной;
Видать, мне страх не по нутру.
Я будто чувствую бессмертье
Под покровительством небес.
Устал я жить на этой тверди,
Кругом лишь демоны и черти…

И тут, как тут, знакомый бес.
Демон
Ты помянул меня, дружище!
Твой ум блуждает, что-то ищет?
Лермонтов
Ну, а тебе какое дело?
Твоё-то время не приспело.
Коль нужен  будешь – позову,
Сейчас еще я на плаву.
Демон
К тому, кто грех повсюду ищет,
Бездумно злого духа кличет,
Являюсь я или другой
И тащим грех мы за собой:
«Возьми его – теперь он твой!»
И нам вменить в вину такое
Хотят все грешники земли?
А я хочу сказать другое:
Ты слушай, демону внемли!
Ведь спрос рождает предложенье –
Неймется людям без греха.
Войди ты в наше положенье:
Работы много. Ха! Ха! Ха!
И зло творить вошло в привычку,
И стало нашим ремеслом,
И стали демоны затычкой,
Там, где должно свершиться зло.
Коль на земле родятся люди,
К грехам имеющие страсть,
Мы будем подносить на блюде
Грех, упакованный под сласть.
Лермонтов
Зачем ко мне явился снова?
Я занят мыслями, поверь!
Быть иль не быть – вопрос не новый, –
Как разрешится он теперь?

Тут демон усмехнулся странно;
Он вдруг увидел словно данность:
Палач занёс уже топор
Ему в укор.
Какой позор!
Демон (про себя)
Так сложно всё, что демон даже
Не разберется в этом вдруг.
Демон (поэту)
Тебе Мартынов – враг? Иль друг?
Смешно, конечно, ты как сажей,
Сатирой выпачкал его.
Насмешки – это ничего?
Демон (про себя)
В том, что язвителен, несносен
Моя заслуга! Иль вина?
Демон (поэту)
К дуэли вызов сам ты бросил,
И не при чём здесь сатана.
Лермонтов
Отстань с своею укоризной! –
Там в небесах такая синь…
Что погулять решил на тризне?
Нет! Мне довольно. Лучше сгинь!

И невдомёк ему, что демон,
С которым он давно «на ты»,
Решает сложную дилемму:
Как замести свои следы,
Останься тайным, непричастным
К дуэли этой роковой.
Демон (про себя)
Трудился я ведь не напрасно –
Спешит поэт в тот мир иной,
Которым он нередко грезил;
Спешит забыться вечным сном,
Как будто он давно всё взвесил…
Ан, нет! Он демоном ведом.
За ним я следую с тех пор,
Как он явился среди гор,
И написал свою поэтму
На злободневнейшую тему…
И всё же мне поэта жаль!

Тут демон ощутил печаль.

Демон, продолжая размышлять
Все сентименты разом, прочь!
Ему обязан я помочь!
Демон (поэту)
Постой! Постой! Уйти успею.
Занятен мыслей твоих ход.
Я для спасения идею
Тебе озвучу, дон-Кихот!
Зачем рискуешь? Ищешь смерти?
Остановись и разумей!
Знак от неё лежал в конверте, –
Ты вскрыл его на радость ей.
Но выход есть, ещё не поздно.
Ты шутишь зря, – лик смерти – грозный.
Лермонтов
А я не раз её с косою
Упоминал в стихах своих:
И в снах, являвшихся порою,
Я ясно видел нас – двоих.
Скорей всего, я свыкся с ней.
Как хочешь, так и разумей.
Демон (с усмешкой)
Сыграй, поэт, сыграй в рулетку,
Где лишь зеро есть жизни путь,
Все остальное лишь разметка
Дороги смерти, – в этом суть
Игры азартной, что от века
Дана в наследство человеку.
Талантлив ты в стихосложеньи,
А в жизни, точно, как дитя:
Сомненья для тебя, что тени, –
Воспринимаешь всё, шутя.
Дуэль – игра. Ты вновь поставил
И жизнь, и честь – всё на зеро.
Ты честен был и не лукавил,
Отдав в придачу и перо.
А ты себя надеждой тешишь,
Что повезет и в этот раз.
Но ты забыл, что очень грешен,
И не услышал божий глас.
Я ж находился где-то рядом
И услужить был рад тебе.
Мои слова считал ты ядом, –
Я ж думал о твоей судьбе!
Лермонтов
Так обольщают твои речи,
Что и не знаешь, как перечить.
Демон
Давай с тобой рассудим так:
Когда в душе твоей лишь мрак,
Тогда Мартынов тебе враг;
А свет прольется в душу вдруг,
Мартынов тот же, но твой друг.
Легко понять: оценка эта
Зависит лишь от тьмы и света
В душе несчастного поэта.
Лермонтов
Неясно мне, куда ты клонишь.
Зачем весь этот разговор?
Демон
Расторгнуть можно договор,
Да так, что честь ты не уронишь.
Лермонтов
Что, значит, нужно передумать
И отложить эту дуэль?
Демон
Какой в ней смысл? Какая цель?
Ещё есть время. Думай! Думай!
Лермонтов
Хотел бы верить я тебе…
Печешься о моей судьбе?
Какой? Зачем?.. Судьбе поэта?
Мы говорили уж об этом.
Что ты такой – моя заслуга…
Услуга, значит, за услугу?

Ничего не ответил Демон на это поэту и через мгновение стал невидимым. Исчез.
После того, как закончился диалог с демоном, Лермонтов вздохнул легко, словно сбросил с плеч тяжелую ношу. Только что пережитое уходило куда-то в подсознание, плавно отключались центры восприятия воздействий внешнего мира: тепла и холода, света и вибрации, звуков и шумов. Наступило легкое трансцендентное состояние медитации.
Через некоторое время отдохнувший организм вернул Лермонтова в реальность. За окном была ночь. Комнату освещала стоявшая на столе свеча.
И снова мысли, мысли, мысли. И снова чувственное восприятие данности. Лермонтов снова стал ходить по комнате. Вот взор его остановился на иконе Божией Матери «Утоли мои печали». И он, перекрестившись, зашептал молитву: «Пресвятая Богородице! Спаси и помилуй!» Он трижды произнёс эту молитву, а затем прочитал другую молитву «Богородице, дева радуется!» Молитвы успокоили его душу, и он стал снова вспоминать прошлое.
И сразу же пришла на ум написанная им молитва:

Я, Матерь Божия, ныне с молитвою
Пред твоим образом, ярким сиянием…

Эта молитва всегда всплывала в его памяти, когда возникал образ Богородицы или он предстоял пред иконой, посвященной Божией Матери.
Всегда возникала с тех пор, как он её написал в арестантской камере.
Произнеся: «Пресвятая Богородице! Спаси и помилуй!», – Лермонтов вышел из дома.
 
Глава тринадцатая. Выхожу один я на дорогу
Железноводск. 14 июля. Близко к полуночи

Лермонтов, выйдя из дома во двор, сразу же оказался в объятиях теплой южной ночи. Над ним простиралось беспредельное звездное небо. Он обратил взор свой на это небо и стал пристально вглядываться в него, как будто хотел отыскать там что-то таинственное. Яркие крупные звезды и мириады мелких звезд Млечного пути светились на черном южном небосводе, как таинственные, неведомые, манящие огоньки. И он подумал:
– Чарует и волнует небосвод
Своею красотой и тайной…
Лермонтов
продолжая размышлять
Мир беспределен, мир прекрасен,
А я всего песчинка в нём,
Но ум мой с этим не согласен,
Желанья жгут меня огнём:
То я хочу жить бесконечно,
То умереть вдруг молодым;
Дышать, любить за гробом вечно…
Мечта такая – сладкий дым.

Сегодня Лермонтов был ошеломлён этой таинственной звездной ночью, как тогда…
И вспомнилось ему стихотворение, написанное совсем недавно, в этом году.

Лермонтов
«Выхожу один я на дорогу», –

Вот она заветная строка.

Ночь тиха. Пустыня внемлет богу…»63

Над землей проносятся века.
Всё, что есть, Творцу лишь внемлет в мире.
Неужели был я глух к нему?
Я искал спасенье своё в Лире.
В чём же заблужденье? – Не пойму…
Как же так? Не понял заблужденья?
Предположим: заблуждение – туман,
А кремнистый путь мой – провиденье.
Кто оспорит это? Где ж обман?
Да, я шёл кремнистою дорогой;
Спотыкался, падал, дальше шёл,
Но душа моя внимала богу.
Почему душе пустыню предпочёл?
Выхожу один я на дорогу…
Я давно уже по ней иду,
Но всегда испытывал тревогу:
Сколько я ещё вперёд пройду?
Кто-то скажет: «Это риторично!
Знать нельзя ни промысел, ни рок.
Что первично в мире, что вторично,
Ведает лишь всемогущий бог…»
А волненье это сердца звуки,
Тайные вибрации души:
Ум холодный обостряет муки,
Может пламенное сердце сокрушить.

В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом…»

Благодать живёт во мне подспудно,
Жизнь же бьёт как будто обухом.

«Уж не жду от жизни ничего я
И не жаль мне прошлого ничуть…»

Неужели стал поэт изгоем?
Нет исхода? Гибелен мой путь?
И уж виден край моей могилы…

Я б хотел забыться и заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы…»

Как представить это? В чём здесь суть?
Да, скорей всего, в мечте, в желаньи;
В чудном утешении других,
Чтобы жили в сладком ожиданьи,
Что свершится чудо и для них.

Выхожу один я на дорогу, –
И опять кремнистый путь блестит…
В одиночестве я словно в тоге…
Кто ж мешает думать мне о боге?
Неужели снова прилетит?
Я его сейчас не называю,
А иначе будет тут, как тут!
Может быть, уводит он от рая?
Все соблазны мира духи знают, –
Ловко сети из грехов плетут.

И снова демон появляется перед Лермонтовым.

Демон
Не называл, не звал, но видел
Мой образ, – значит, и меня;
Я – дух, но в воплощенном виде,
Как дым, являюсь из огня.
Давно тебе известно это,
Не будем больше обсуждать.
Твоя душа – душа поэта
И ей духовность, словно мать,
И, точно также, благодать!
Лермонтов
Ты говоришь, как проповедник,
Как будто божий храм – твой дом?
Но ты другим ведь был намедни.
Демон
Я понял, – веришь мне с трудом.
Ну, не сердись, поэт, не надо;
С тобой беседа – мне награда;
Ты ловко образ мой узрил,
В индивидуальность превратил?
Лермонтов
Вот это ты заметил верно.
А разве быть таким так скверно?
Демон
Я – рад. Из тьмы* различных духов
Ты взял и выделил меня;
Но не считаешь меня другом;
Меж нами линия огня?
Лермонтов
Мы обсудили эту тему.
Не изменить нам сути леммы*.
Опять мне голову морочишь.
Скажи, чего теперь ты хочешь?
Демон
Услышал я, что во Вселенной
Начала ищешь и пути.
Ты должен помнить: люди – тленны.
Лермонтов
А можно ль истину найти?
И должен иль не должен знать я,
Как мир возник? Его зачатье…
Демон
Зачатье может быть от Духа, –
Известно это нам с тобой.
Мы точно знаем – не по слухам:
Христос – небесный и земной!
И мир сей – результат зачатья,
Его создал Господь-Творец.
Мир – человечеству венец,
И люди жить должны, как братья.
Лермонтов
Ты, Демон, так заговорил,
Как сам архангел Гавриил.
Демон
Да, я теперь изгнанник мира,
Но из божественного клира
Происхождением своим;
Служил Творцу, но изгнан им.
Лермонтов
Я слышал это много раз,
Здесь точку ставлю я сейчас.
Демон (с усмешкой)
Да, да! Приятно что-то начинать,
Ещё приятнее – кончать;
Желанный плод увидишь ты,
Как воплощение мечты.

И Демон исчезает.
Лермонтов
Ах! Демон снова мысль прервал.
Но интересны его речи,
Я благосклонно им внимал
И даже ныне не перечил…
Вопрос о вечности он вечен.
Что вечность? – Времени поток
И бесконечное движенье?
Или покой, а с ним забвенье?
Бессмертен ли тогда пророк?

Здесь Лермонтов прервал свою мысль, взглянул на звездный небосвод и, вроде бы, стал ощущать ту самую беспредельность, о которой только что рассуждал.
Но теперь он стал размышлять о пророках.

Лермонтов
Пророка образ я создал…
Нет, не хочу я быть пророком.
Быть может, час мой не настал?
Мне ближе парус одинокий.
Коль бог мне истину открыл,
То велико пророка бремя…
Пророк – не ангел, он – бескрыл,
Но дух его пронзает время,
И видит он духовным оком,
Что будет в будущем… далеком.
Всегда он был и твёрд, и смел,
И… презирал земной удел;
Он пренебрёг земли благами
И жил небесными дарами.
Но не хотели слушать люди,
Что им пророк порой вещал;
Они пророку были судьи,
А их ведь тоже бог создал…
Постой, Мишель! Как ты писал?

И Лермонтов вспомнил своего «Пророка» и продекламировал конец стихотворения.

Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами:
Глупец, хотел уверить нас,
Что бог гласит его устами!
Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм, и худ, и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!64

И далее подумал.

Он следовал завету очень строго
И прямо шёл своей дорогой!

А как же я? И опять зазвучала строка:

«Выхожу один я на дорогу…»
Но, может быть, уже свершилось? –
И наступила ясность. Или нет?

И снова мысли, мысли, мысли.

Вышел я теперь уж на дорогу,
А куда она ведет, не знаю сам.
Всё живое в мире внемлет богу,
Обращая взор свой к небесам.

И вновь сомнения, сомнения, сомнения.

Всё равно всего не передумать,
Всё равно всех истин не познать;
То, что я познал, лишь малой суммой
Откровенно следует признать.

Лермонтов опять задумался, а потом произносит вслух

Мудрость к нам приходит утром,
Оттого-то мы ложимся спать…
А молитва это тоже сутра,
Её нужно часто повторять.

Лермонтов уходит, а с небес продолжает нисходить благодать.
 
Глава четырнадцатая. Пикник в Каррасе
Окрестности Железноводска. 15 июля после 10 часов утра

Утром 15 июля к Лермонтову в Железноводск из Пятигорска приехали в коляске Екатерина Быховец со своей тётушкой. Их сопровождали ехавшие верхами камер-юнкер Бенкендорф, И.Д. Дмитриевский и Л.С. Пушкин.

Лев Сергеевич
Ну, вот теперь конец пути,
Мишеля нужно лишь найти.
Что ж, постучимся в этот дом,
Быть может, здесь его найдем.

Поднимается на крыльцо и стучит в дверь. Выходит Михаил Юрьевич. Приветствия и объятия.

Лермонтов
С тобой я новой встрече рад,
Она превыше мне наград.
Лев Сергеевич
Мишель, ты только посмотри,
Кто навестил тебя сегодня:
Кавалеристы – раз, два, три,
И дамы – нет их благородней.
Лермонтов
(обращаясь к приехавшим гостям)
О, как приятно видеть вас!
Какой прекрасный в жизни миг!
Лев Сергеевич
Поедем, может быть, в Каррас,
Да, и устроим там пикник?
Лермонтов
Твоё чудесно предложенье;
Я оседлаю лишь коня;
Хотите – ждите вы меня,
Иль начинайте продвиженье.

* * *
Шотландская колония Каррас.
Все в сборе и пикник в разгаре.
Чудесно всё: сиянье женских глаз,
Их яркий отблеск в Солнцедаре.

Лермонтов
(обращаясь к Екатерине и её тетушке)
Я так польщен вашим визитом,
Приятно видеть таких дам.
Тетушка Екатерины
Мы рады навестить пиита.
А это вот на память вам.

Тетушка передает Лермонтову складень.

Пусть будет это вам наградой, –
Здесь на иконе Михаил;
Ему всегда молиться надо,
Чтоб вас архангел защитил.
Лермонтов
Мне ваше дорого вниманье.
Как ваша Катя хороша:
В ней красота и обаянье
И очень чуткая душа.
Екатерина
Теперь довольно! Протестую,
Чтоб восхваляли на виду;
Не нужно дуть в эту дуду, –
Уж лучше сядьте одесную*.
Лермонтов
Вас лицезреть такое чудо!
Прошу простить! Больше не буду!
Екатерина
Давайте, всё же сменим тему,
Чтоб был весёлый разговор:
Кто знает, как смеется эму?
Иль веселится пикадор?

Все присутствующие рассмеялись.

Дмитриевский
Два юмориста с нами рядом:
Один Мишель, другой же – Лев;
Остроты их, что ливень с градом,
И это верно, а не блеф.

И снова все рассмеялись.

Лермонтов
А нет ли здесь того, кто на остроты
Обидится, к барьеру призовёт?
Лев Пушкин
Ну, если будем точно повороты
Мы соблюдать, тогда вперёд.
Шутить без зла вполне возможно,
Щадя и слух и сердце дам;
Никто тогда не скажет нам:
«На поворотах – осторожно!»

И дальше было много каламбуров,
И шаржей дружеских, острот;
И улыбался даже конь каурый
В ответ на остроумный анекдот.
И быстро перешли к застолью,
И наслаждались пенистым вином;
Все ощущали дивное приволье,
И дивно было всё кругом.
Лишь Лермонтов не пил нисколько,
И как-то незаметно он грусти,
Вино сегодня показалось горьким, –
Поэт, конечно, озабочен был.
И чтоб отвлечь его от грусти
Решила Катя вопреки всему,
Что от себя Мишеля не отпустит,
Чтоб с нею было радостно ему.
И вот они уже в тенистой роще, –
Рука в руке, счастливые, вдвоём;
Общение здесь стало проще –
Мишель запел, защелкал соловьем.
Лермонтов
Слышу ли голос твой,
Звонкий и ласковый,
Как птичка в клетке,
Сердце запрыгает;
Встречу ль глаза твои
Лазурно-глубокие,
Душа им навстречу
Из груди просится.
И как-то весело,
И хочется плакать,
И так на шею бы
Тебе я кинулся65.
Екатерина
Вы так щедры на комплименты.
Ужель я заслужила их?
Я превосходнее других?
Иль комплименты под проценты?
Лермонтов
Да, заслужила… Превосходней…
Я вами нынче восхищён;
Прекрасен ваш визит сегодня,
Хотя я был сперва смущён.
Ну, а слова, что вы слыхали,
Я написал когда-то впрок;
Хотя я, точно, не пророк,
Но с вашим образом совпали,
И с ощущением моим,
Теперь мне очень дорогим.
У вас язык весьма остёр,
Слова сжигают, как костёр;
Но всё равно милее вас
Давно не зрил мой верный глаз.
Екатерина
И я использую момент,
Пусть комплимент за комплимент.
Так что послушайте меня.
В моих речах нет ни огня,
Ни буйной силы, как у грога, –
Зато в них искренности много.
Мгновенья эти так прекрасны,
Спасибо Господу и вам,
Что день жила я не напрасно, –
Я буду верить вещим снам.
Лермонтов
А что за сон? Коль не секретно.
Екатерина
Иду я будто в платье бедном,
Навстречу всадник молодой;
Остановился, слез с коня,
За руку взял, повел меня;
Вдали виднелся храм большой;
Уж я в наряде подвенечном, –
Храм уплывает в бесконечность;
А мы с тобой бежим за ним,
Тут словно колокол звонит;
Виденье дивное исчезло…
Себя я вижу: руки, чресла;
Я обнаженная стою
И будто ангелы поют…
Потом опять раздался звон
И он прервал тот чудный сон.
Лермонтов
Порою сны – невероятны
И не всегда они понятны.
И мне приснился сон однажды,
Скорей всего, что вещий сон;
Когда духовной жаждой страждал,
Мне стих явился в унисон.

И Лермонтов декламирует Екатерине своё стихотворение «Сон», которое он накануне, день назад, читал Столыпину.

В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая ещё дымилась рана,
По капле кровь точилася моя49.

Лермонтов читал, чеканя каждое слово, вкладывая в них особые, неведомые другим, вибрации души. Он был погружен и захвачен этим видением, он был там, на месте этого события. Трагизм события, отображенного им в стихотворении, с особой силой проявился при чтении последней строфы.

И снилась ей долина Дагестана;
Знакомый труп лежал в долине той;
В его груди, дымясь, чернела рана,
И кровь лилась хладеющей струей49.

Тут воцарилось долгое молчанье;
Был каждый в свои мысли погружен;
У каждого своё души страданье,
По-своему был каждый потрясён.
Екатерина
Слов нет, всё это запредельно.
Откуда эта скорбь взялась?
Ужель я слышала пророка глас?
Лермонтов
Прости меня,  устал смертельно.
Стремлюсь я к вечному покою…
Но я сейчас скажу другое.
Есть речи – значенье
Темно иль ничтожно,
Но им без волненья
Внимать невозможно.
Как полны их звуки
Безумством желанья!
В них слёзы разлуки,
В них трепет свиданья.
Не встретит ответа
Средь шума мирского
Из пламя и света
Рожденное слово;
Но в храме, средь боя
И где я ни буду,
Услышав, его я
Узнаю повсюду.
Не кончив молитвы,
На звук тот отвечу,
И брошусь из битвы
Ему я навстречу66.

Когда Лермонтов окончил чтение этого стихотворения, они восторженно и, в то же время, удивленно посмотрели друг другу в глаза и их уста слились в сладострастном длительном поцелуе…

* * *
Жить меньше дня – такая малость,
Ему вот столько и осталось;
Ведь в книге жизни – гибель в срок,
Что записал когда-то рок!

* * *
В конце прогулки выпал случай;
Они пошли в обратный путь;
На небе появились тучи
И ветер начал резко дуть.
Накидка парусом вздымалась,
Грозилась шляпка улететь;
И тут бандо вдруг развязалось, –
Коса повисла, словно плеть.
Бандо упало; Катя тихо
Изобразила свой испуг;
Мишель решительно и лихо
Здесь поступил, как верный друг.
Поднял бандо коленопреклоненный,
Убрал в карман и ласково сказал:
«Жив буду я, верну вам непременно», –
Восстал с колен и руку ей подал.
Екатерина
Зачем вам, право, лента эта?
Ужели так нужна поэту?

Не дождалась Катя ответа.

* * *
Когда Мишель вернулся с Катей
Раскрылась самобранка-скатерть,
И зашумел вновь пир горой, –
Их много летнею порой.
Мужчины с тонким пониманьем
К прогулке этой отнеслись,
А тетя, будто в оправданье,
Глаза подняла кротко ввысь
И прошептала что-то тихо.
Потом пошла неразбериха:
Шутили, говорили тосты
Уже подвыпившие гости.
Порой звучали анекдоты,
Тогда уже не смех, а хохот;
Беспечны все и нет заботы.
Вдруг в слух ворвался конский топот;
Он взбудоражил сразу всех,
И тут же оборвался смех;
И в сердце каждого тревога, –
Как будто кто-то в этот миг
Подбросил им десятку пик,
А это – трудная дорога…
Вот осадили седоки
Своих коней у коновязи;
И будто это игроки
И нет у них с Мишелем связи;
Есть только связь с колодой карт…
Кому же нынче будет фарт?

Это прискакали сюда Столыпин и Глебов. Они поприветствовали каждого участника пикника, извинились за то, что нарушили веселье и обратились к Лермонтову.

Столыпин
Мишель, уже пора и ехать,
Коль точность – вежливость царей;
Она не будет нам помехой,
Напротив, с нею мы сильней.
Она развеет все сомненья
Того, кто нынче тебе враг;
Даст новый шанс для примиренья.
Быть может, я сказал не так?
Лермонтов
Всё так. Всё правильно. Всё верно.
Нужна здесь выдержка – не нервность.

Теперь, обращаясь к участникам пикника,
Я очень рад был этой встрече.
Спасибо. Ждут меня дела. Пока.
Поеду я, здесь недалече;
Дорога, право, коротка.

Лермонтов, Столыпин и Глебов откланялись всему обществу, пожелали всем добра и счастья, сели на коней и поехали по дороге на Пятигорск.

* * *
Пятигорск. 15 июля после 12 часов пополудня

Что делал Николай Мартынов,
Когда всё было решено,
Чтоб состоялся поединок? –
Знать достоверно не дано.
Но всё равно рассказ продолжим.
Столыпин с Глебовым, как должно,
К Мишелю мчались сообщить,
Когда ему на месте быть;
Возможно и сопроводить.

В то время Лермонтов в Карасе
С друзьями был на пикнике;
Вновь волновали его страсти –
Поэт в любовном вновь пике.
Предмет любви – Екатерина,
Екатерина Быховец;
В беседах – чудные картины,
И поцелуй – всему венец.

* * *
Ну, а Мартынов – в Пятигорске;
Не удержал друзей он в «горстке»:
Столыпин  с Глебовым – по делу;
Князь Трубецкой «слинял» умело;
Васильчиков же честный, молодой
Сказал, что едет за водой.

Мартышке стало вдруг тоскливо:
Заняться чем и как не знал;
Все наряжались торопливо, –
Сегодня в Пятигорске бал.
Давал сей бал сам князь Голицын;
Потрафить обществу решил,
На бал он многих пригласил.
Мартынов (размышляет)
Знакомые там будут лица.
Еще недавно луч надежды
Быть приглашенным согревал;
Ведь приглашали меня прежде
На Пятигорский карнавал.
И вспомнил он: «Как говорится,
Что было, то не повторится».
Мартынов (продолжая размышлять)
Попал в такую я команду,
Что именуют в свете бандой;
В ней атаманом Лермонтович –
Поэт-задира, скандалист.
Конечно, князь Владимир М-ович –
Аристократ и моралист, –
Зачем ему такая банда?
И здесь хозяин бала прав;
Сказал он про поэта: «О, Sancta
Simplicitas!»*, шутя оценивая нрав.
И вот опять поэт дорогу
Мне перешел, в который раз!?
Коль разобраться очень строго, –
Повсюду он, куда ни кинешь глаз.
Мартынов (переходя в другую тональность)
Случилось что со мной – не знаю:
Я в эти дни уж сам не свой;
Как будто чья-то воля злая
Смутила душу, разум мой.
И он метался ещё долго;
Всё в маяте – душа и плоть.
Да, нелегко быть в шкуре волка;
В себе как зверя побороть?
По Пятигорску он скитался
Без цели, дела, как изгой;
То говорил он сам с собой,
То овладеть собой пытался.
И тут случайно Трубецкой
Столкнулся с ним.
Трубецкой
Пора сбираться
И к Машуку нам отправляться.
Как раз Васильчиков идёт.
Коней седлаем и вперёд.

Было 4 часа пополудни 15 июля 1841 года.

 
Глава пятнадцатая. Путь в неизвестность

Труба судьбы тревожно прозвучала, –
Час испытаний разума настал.
Смешались в беспорядке все начала,
И сквозь туман был виден пьедестал.
И на душе и в сердце так тревожно:
Сокрыта тайною судьбы тропа;
И станет невозможное возможным.
Кого на пьедестал взметнет толпа?
И смерть здесь ни при чем. Ей безразлично,
Кого же гением посмертно нарекут.
Для смерти человек любой безличен, –
Судьба определяет индивидуума статут.

* * *
Уж солнца плавно к западу клонилось,
На небе стадо белых облаков;
Природа тихой радостью светилась,
И повторялось всё во век веков;
И повторялись вечно поединки
В период брачный, раннею весной;
Открыто, честно, каждый раз вновинку, –
Поверженный же убегал живой.

А здесь, сейчас должны предстать врагами
Два Homo Sapiens’а – просто жуть!
Один из них своими же ногами
К своей могиле торит путь.
Что делать? Так уж мир устроен.
Да, в этот миг сближаются на бой:
Поэт Мишель, к тому ж ещё и воин
И Николай Мартынов – отставной
Майор – он дружбы был вполне достоин.

Они к горе заветной едут, –
Там неизвестности редут;
За ними смерть шагает следом,
Гадает – ждут или не ждут?
А если ждут, пускай с боязнью,
Тогда найдется дело тут;
А коль не ждут, то восвояси
Предписан будет ей маршрут…

От Пятигорска до горы Машук
15 июля после 15 часов 45 мин.

Да, час настал и они едут
От Пятигорска к Машуку.
Ведут бессвязную беседу
По типу: раз – ку-ку и два – ку-ку.
Но иногда идёт серьезный
В связи с дуэлью разговор.
Мартынов собран, но курьёзный,
Тяжел сегодня его взор.
Васильчиков
Есть вариант вам примериться,
И даже слов не говоря;
Когда начнёте вы сходиться,
На воздух выпустить заряд.
Трубецкой
Сказал мне Лермонтов на ушко:
«На друга руку как поднять?
Как Николая взять на мушку?
На воздух буду я стрелять».
Мартынов
А если он… так… шутки ради
Не в воздух, а в меня стрельнёт,
Да, и случайно попадёт? –
В гробу мне  быть – не на параде.
Васильчиков
Но нужно разорвать порочный круг.
Мишель – не враг, тебе он друг!
Мартынов
Он – друг-то, друг. Конечно, друг.
А всё же, всё же… раз… И вдруг.
Васильчиков
А если друг, то нужно верить,
И поступать по этой вере.
Мартынов
Слова – они чего-то стоят?
Иль слово это звук пустой?
Трубецкой
Они лишить могут покоя,
Стать разделительной чертой,
Что возникает между нами;
Когда в словах угроза, злость, –
Друзья становятся врагами;
Так уж от века повелось.
Мартынов
Куда ты клонишь, мне понятно,
Чтоб я признал свою вину;
Но не вернуть слова обратно,
Событий ход не повернуть.
Трубецкой
Всегда есть выход из абсурда;
Один предложен был сейчас.
Узрить совет бы Демиурга,
Или услышать божий глас.
Мартынов
Но мы греховны, нас не слышит
Никто из самых высших сил.
Васильчиков
Да, наша плоть страстями пышит,
А грех рождает страсти пыл…
Мартынов
Ты через край уже хватил,
А перед тем всё вместе слил:
Дуэль и ссору, страсть и тело.
Давайте лучше ближе к делу.
Здесь у меня сомненье есть.
Скажу я так. Покончим миром,
И под вопросом моя честь, –
Над ней всегда его секира.
Я должен всё продумать и учесть.
Трубецкой
Уже нет времени для думы,
Придётся к совести взывать.
Мы все считаем, что ты умный, –
Не должен в друга ты стрелять.
Васильчиков
С тобою он всегда был дружен…
Ему предмет насмешек нужен;
А тут как раз ты под рукой.
Характер у него такой.
Трубецкой
Когда Мишель в большом ударе,
Он не щадит и государя;
Ты вспомни год тридцать седьмой, –
Тогда поднялся шум такой…
Романтик и поэт от бога;
Он видит, что для нас подспудно;
И в этом свете ему трудно, –
Идёт кремнистою дорогой.
Мартынов
Но почему предмет тот – я;
К тому же мы давно друзья.
Трубецкой
Всё точно объяснить нельзя.
Слукавил сильно Трубецкой.
Не мог же он сказать открыто:
«Мартынов, ты глаза раскрой,
Да, и сравни себя с пиитом (пиит – поэт!):
Насмешлив он, а ты смешон, –
Нелепо любишь наряжаться.
И вот он – повод насмехаться, –
Как раз для шутки проходной;
Он – весельчак, занудлив ты;
Ведь, где Мишель, там все смеются;
В твоем присутствии цветы
Уж никому не улыбнутся.
Стремишься ты быть на виду,
Имея мало оснований;
Ты с красотою наряду
Имеешь слишком мало знаний.
Живешь иллюзией: ты кочку,
Что дал тебе творец навек,
За гору принимаешь, точно;
Обыкновенный человек:
Удобный, серенький, не склочный…
И здесь я ныне ставлю точку» –
Так Трубецкой сказать не мог,
Он был воспитан высшим светом.
Мартынов
К чему весь этот диалог?
Не доискаться нам ответа.
Трубецкой
Ты, Николай, сперва послушай:
Был у него подобный случай;
Тогда с Барантом на дуэли:
На воздух он стрелял и тот
Ответил тем же. Так, что вот!
Им дифирамбы только пели.
Мартынов
Всё говоришь ты, вроде, верно.
Но как сомненья побороть?
Как обуздать мне ум и плоть?
Да и душе тревожно, скверно…
Под честь мою подложит мину, –
Раззвонит всем: «Слабо… Мартыну!
Мол, испугался он дуэли», –
И злые слухи полетели…

От Железноводска до Машука
15 июля после 15 часов

Коль час настал, то ехать нужно, –
Быть верным слову – высший долг;
И поскакали они дружно,
Как будто в свой гусарский полк.
Их было трое в скачке этой:
Столыпин, Глебов и Мишель;
А там, за горизонтом где-то
Гора Машук – их скачки цель.
За ними пыль столбом клубится,
Сегодня жаркий день, парит;
От скачки радостны их лица, –
Прохладу ветер им дарит.
И, охладившись, они вскоре
Перевели коней на шаг.
Мишель в раздумье, двое – в споре,
Хоть спор не стоит и гроша.
Лермонтов
(всё еще находясь под впечатлениями пикника)
Перебираю я картины,
Что подарил мне белый свет…
Как хороша Екатерина!
Прекраснее брюнетки нет!
Она мила и так воздушна,
А речь журчит, словно ручей;
К моим словам не равнодушна,
Мне так приятно вместе с ней.

И Лермонтов стал перебирать в памяти свою любовную лирику, чтобы отыскать стихотворение, которое соответствовало бы образу Екатерины Быховец. И отыскал, и стал тихо декламировать его.

Она поёт – и звуки тают,
Как поцелуи на устах,
Глядит – и небеса играют
В её божественных глазах;
Идёт ли – все ее движенья,
Иль молвит слово – все черты
Так полны чувства, выраженья,
Так полны дивной простоты67.

И Лермонтов подумал, что нужно посвятить Екатерине отдельное стихотворение.
Но тут же направление его мыслей измзенилось.

Лермонтов (про себя)
Я переменчив, как ветрило;
Я увлекался этой, той;
Меня Варвара лишь пронзила
Своей тончайшей чистотой.
Я помню:
Все её движенья,
Улыбки, речи и черты,
Так полны жизни, вдохновенья,
Так полны чудной простоты68.
Да, я влюблен в неё доныне,
А был я юношей тогда;
Мир без неё мне, как пустыня,
Она мне – солнце и вода.

Вдруг в настроении его произошла перемена.

Лермонтов (про себя)
Да, ты поэт, конечно, Мишка,
И чувства сдерживать не мог;
Порою обнажал их слишком,
И не был в этом деле строг…
Мою застенчивость и скромность
Так часто рушил мой же стих;
И исчезали вздохи, томность, –
Так трудно мне покой блюсти.
Ужель совсем не впрок уроки?
Чтоб я мудрее в жизни стал;
Противоречат чувствам строки,
Что я когда-то написал:
Я не хочу, чтоб свет узнал
Мою таинственную повесть;
Как я любил, за что страдал,
Тому судья лишь бог, да совесть!..
Им сердце в чувствах даст отчёт,
У них попросит сожаленья;
И пусть меня накажет тот,
Кто изобрёл мои мученья;
Укор невежд, укор людей
Души высокой не печалит;
Пускай шумит волна морей,
Утёс гранитный не повалит;
Его чело меж облаков,
Он двух стихий жилец угрюмый,
И, кроме бури да громов,
Он никому не вверит думы…69

* * *
Над Машуком сгущались тучи, –
Их словно кто-то гнал сюда;
И лес шумел на самой круче;
И небо было, как слюда.
Они проехали ложбинку,
Где густо так росла лоза.
Лермонтов
Должны спешить мы, чтоб гроза
Не помешала поединку.
Глебов
Да, скоро будем уж у цели.
Мы будем вас ещё мирить.
Кому нужны эти дуэли?
Ведь без дуэлей можно жить.
Лермонтов
Дороже жизни моя честь!
Столыпин
А вдруг сужденье это ложно?
Тогда напрасна эта спесь…
Ответа нет. В душе тревожно.
Лермонтов
Конечно, я себе не враг.
Быть может, поступлю я так.
Не буду я играть в рулетку, –
Любой из нас стреляет метко.
Никто не скажет: «Я здесь пас».
Пусть будет не дуэль, а фарс.
Когда я в воздух стрельну первый,
То дам спасительную нить.
Не будет же Мартынов стервой,
Чтоб беззащитного убить?
И он, как я, по благородству,
Не глядя, тоже вверх стрельнёт,
И закричит – «Ура!» – народ.

Вдруг слышит голос:
«Не юродствуй!»

Это был голос Лермонтовского демона. Узнав его, Лермонтов вздрогнул. Он хотел, чтобы демон сейчас не досаждал ему и отстал от него. Лермонтов вдруг растерялся и не знал, что предпринять.

Демон (продолжая свою речь)
Одной ногою ты в могиле,
Но равнодушен ко всему.
Видать, часы судьбы пробили;
Я воспрепятствовать бессилен,
А, значит, будет посему.
Демон (про себя)
Я жернова судьбы поэта
Не раз в движенье приводил,
Но каждый раз в ответ на это
Ему на помощь приходил
Посланник самых высших сил.
Поэт взывал: «Господь! Помилуй!
Прости меня, услышав глас!»
И жернова теряли силу,
И останавливались враз…
Но не теперь, не в этот раз.
Лермонтов
Ты так со мной заговорил?
Видать совсем, совсем забыл,
Как я тебя изобразил.
Демон
Нет, не забыл. Я чётко помню.
Я лишь в любви был нежный, томный.
Лермонтов
Да, жизнь моя на перегибе,
Иду по лезвию ножа.
Зачем пророчишь мне погибель?
Тебе душа моя нужна?
Демон
Ты завернул уж очень круто,
Виной – тревожные минуты.
Не дал мне бог судьбы пророка…
Но знал всегда – тебя что ждёт.
Я – дух и зрю духовным оком,
Куда судьба тебя ведёт.
Лермонтов
А мне, быть может, знать не надо? –

Сказал ему поэт с досадой.
Демон
Нетерпелив ты, мой поэт,
Дослушай до конца ответ.
Душа твоя вернётся к богу:
Её тебе он дал, чтоб взять;
А мне заказана дорога
Туда, где божья благодать.
Когда душа покинет тело,
Свершится чудо из чудес:
Примчатся ангелы с небес,
Архангел примется за дело;
И ни при чём здесь будет бес.
Лермонтов
Вот так-то лучше. Мне приятно,
Что излагаешь мысли внятно;
Ты понял замысел поэта,
Благодарю тебя за это!
В моей поэме – Демон «славный», –
Герой повествованья главный.
А, кстати, Демон! Видишь грот?
Средь мощных каменных пород?
Бывал я в нём. Там и Печорин
С княжной грозу пережидал…

И тут споткнулся конь о корень, –
С коня седок чуть не упал…

Лермонтов
Прощай же, Демон мой! Всё ясно,
Тебя писал я не напрасно;
Повсюду ты со мною был,
И я твоею жизнью часто жил.
Демон
Прощай!

И демон резко в небо взмыл.

Глебов
Послушай, друг мой, Михаил!
Ты будто с кем-то говорил?
Лермонтов
Я сочинял поэму вслух,
Там разговор героев двух.
Глебов
А ты не слышал взмаха крыльев?
Как будто кто-то вдруг взлетел?
А, мой мундир обдало пылью.
Мишель, ты что-то побледнел.
Лермонтов
Спокоен я. Но жарко, душно…
Нам на поклон идти не нужно.
Глебов
Быть может, ты и прав, дружище.
Пускай Мартынов выход ищет.
Твой выстрел в воздух – конь троянский.
И это очень тонкий ход.
Ты благороден по-испански,
Прекрасен мыслей твоих плод.
 
И чтоб отвлечь от тяжких дум,
К нему Столыпин обратился.
Столыпин
Мишель, ты помнишь ту езду,
Когда конфуз со мной случился?

В ответ Мишель сказал учтиво:

– Ну, кто забудет случай тот,
Не случай, просто, анекдот.
Везуч ты, оттого счастливый.
Столыпин
Да, да, Мишель, ты, верно, прав.
К красотке я спешил с поклоном.
Меня подвел мой пылкий нрав.
Тропа была с большим уклоном,
Там наверху стоит она
И что-то шепчет кавалеру.
Пришпорил резко я коня, –
Разгорячился он не в меру.
А на краю тропы ветла,
Недоглядел я, зацепился
И тут же выпал из седла,
И на земле вдруг очутился.
А конь мой на вершине той
Пред дамою остановился
И будто шаркнул он ногой, –
Галантным был мой конь гнедой.
А я поднялся пыльный весь,
Гляжу и вижу – всем веселье.
Так, поплатился я за спесь, –
Всё, как в чужом пиру, похмелье.

Лермонтов улыбнулся, тепло посмотрел на друга и подумал: «Его-то помнить будут. А меня?»

Лермонтов
Кто ныне вспомнит обо мне?
Исчезли мысли все благие.
Моей душе гореть в огне…
Прощай, немытая Россия!70
Кого винить? Девятый вал?
Отверг я чистые лазури.
Зачем писал: «Он ищет бури!»
И в шторм смертельный сам попал…
А вот уже и перевал.

* * *
Последний километр
от Пятигорска до Машука

А в это время кавалькада,
Верхами ехавших людей, –
Нервозно, быстро, без бравады
Скакала в гору. «Ну, скорей!», –
Зачем-то торопил Мартынов
Свою дуэльную дружину,
Крича, кому в лицо, кому-то в спину.
Никто на это не ответил, –
Вниманье к лошадям, к тропе;
Уж гром гремит, поднялся ветер
И, будто бы, орган запел.
Но не орган, то арфа пела,
Что красовалась на скале;
Эол71 на ней играл умело,
Кружился нимф кордебалет.
И дальше ехали уж молча,
Вот одолели перевал;
А ветер выл уже по-вольчьи;
Грозы пронесся первый шквал,
И, как бывает, тихо стало.
Поляна их уж ожидала.

* * *
За Машуком раскаты грома
И отсвет молний там вдали;
Кровь горячилась и без рома
Как в том бою – там, под Шали.
И вспомнил, как тогда спешили
С чеченцами ввязаться в бой;
И в свою пользу бой решили…
Теперь расклад совсем иной.
Он вновь спешил, как будто в гости,
Боясь хозяев огорчить.
А демон думал: «На погосте
Ему, покойнику, не быть».

* * *
Они достигли перевала,
Погнали вскачь своих коней.
Их кавалькада ожидала –
Мартынов с свитою своей.

Было 16 часов 50 минут 15 июля 1841 года
 
Глава шестнадцатая. Суета сует и… громы небесные
У подножия Машука 15 июля от 16 часов 50 мин и до…

А вот и место для дуэли:
Вокруг поляны лишь кусты;
Там за кустами сосны, ели;
Уединенный край, пустырь.

Все согласились с этим местом,
И стали сразу обживать
По старым правилам известным;
И пистолеты заряжать.

Вновь секунданты к примиренью
Призвали обе стороны.
Мартынов, посмотрев с сомненьем,
Сказал: «Не чувствую вины».

Мишель в ответ совсем спокойно:
«Я миром был готов решать, –
Нам ни к чему ныне покойник!
Коль так, давайте начинать».

Глебов
Вопрос последний, самый тонкий:
Определим момент стрельбы.
Мартынов
тут же жестко, громко
Здесь собрались бараньи лбы?
Чего толочь-то воду в ступе?
Никто из нас ведь не уступит!
Я против жребия. А он?
Но есть еще другой закон.

Мишель пожал плечами молча, –
Его вдруг юмор посетил:
То не Мартынов – морда волчья;
Да, он по-волчьи сейчас выл…
Лермонтов (про себя)
Но я его уже простил.
Теперь, обращаясь к секундантам
Зачем Мартынов мутит воду?
Какой дал Дорохов совет?
Теперь искать уж поздно броду.
Вопрос ребром: иль да? иль нет?
Глебов
Остался вариант последний, –
Дошли вы до такой «межи»,
Его нам Дорохов намедни
Весьма подробно изложил.
Всё делать будете по счету, –
Здесь отступить нельзя на йоту.
Лермонтов
Согласен я, пусть будет так.
Теперь не нужен нам пятак
Определять: орел иль решка?
И на лице его усмешка.
Мартынов мрачно посмотрел,
Но удержался – не «вскипел»,
А лишь сказал такую фразу:
Мартынов
Коль я отвергнул жребий сразу,
Деваться некуда мне тут…
Теперь пускай нас разведут.
И тут же молния сверкнула,
Гром прогремел над головой;
Пока же пистолетов дула
Глядели в землю. Роковой
Момент, как люди, в ожидании:
С кем предназначено свидание?

* * *
Ах, эти мысли, мысли, мысли –
Вода в ведре на коромысле:
Сплошные волны, зыби всплески, –
Хаос, бедлам и… арабески.
Мартынов (размышляет)
О, Лермонтович! Друг и враг!
А кто ж из нас получит пулю?
С кем смерть навек заключит брак?
Ведь не покажешь смерти дулю?
Не будет свадьбы, торжества,
Лишь будут крепкие объятья…
С дерев осыплется листва…
Исхода нет: должон стрелять я.
Никто не хочет умирать,
Подставив грудь свою под пулю.
Придется первому стрелять, –
Не отвести уж волю злую.
Я быть убитым не хочу!..
Да и убийцей жить противно…
Не отвести теперь пращу?
Погибнет в сущности невинный.

Теперь он – враг, мой бывший друг.
Быть может, это очень странно,
Нас поразил один недуг –
Гордыня. Это рок или данность?
Лермонтов (про себя)
Ужель припомнит мне Наталью?
И взоры страстные очей?
Он очень скрытный тип. Каналья!
Раззвонит он среди друзей:
Дуэль за честь сестры своей.
Причем здесь честь? Очарованье
Возникло как-то быстро, враз.
Публичны встречи – не свиданья,
А чувства все – в сияньи глаз!
А почему здесь экивоки?
Духовно с нею мы сошлись,
И, вот, в лирические строки
Порыв души и мысль влились.
Кто с вами раз поговорил,
Тот с вами вечно спорить будет,
Что ум ваш вечно всё забудет!
И что другое всё забыл!20
С княжною Мэри здесь сложнее.
Теперь сей образ уж вдали.
В нём многое от Натали.
Лукавый ум – он ложью блеет,
Коль путы лжи его сплели.

И вдруг неожиданно возвышенно.

Белеет парус одинокий
Средь бурных волн морских стихий;
Он мне то близкий, то далекий,
Как сочиненные стихи,
Что будут странствовать по свету
Среди житейских драм и бурь.
Нет счастья в мире для поэта, –
Так редко видит он лазурь…
Как я решил, пусть так и будет:
Не буду я стрелять в него.
За выстрел в воздух не осудят…
Опять не видно берегов.
Вдруг показалось: демон близко,
Следит внимательно за ним,
Не допустить чтоб доли риска, –
Он ожиданием томим.
Мишель начало счёта слышит,
Но смотрит почему-то ввысь;
Волненья нет; спокойно дышит;
Вот крикнул Глебов: «Три! Сходись!»
Рванул Мартынов тут к барьеру,
Мишель вальяжно сделал шаг;
Не потерял в добро он веру, –
Ну, что за чушь: Мартынов – враг.
И как бы вторя Демон властно
Сказал:
– Не поднимай руки!
Мартынов – друг, он – не опасный;
Не убивай! Честь береги!
Ну, будто всё сказал, что нужно.
Оставил я открытой дверь, –
С тобой всегда хотел жить дружно.
Поверь, мне демону! Поверь!
Теперь скажу я:
– До свиданья!
Хотя, скорее, уж – прощай!
Прости меня за состраданья.
И лихом всё ж не поминай!
И стало тихо на мгновенье:
Хрустела под ногой трава;
Вдруг в небе яркое свеченье,
Ударил гром, как булава.
Гроза крепчала; грома звуки
Предупреждали, будто впрок;
Судьбу творил не разум – руки, –
Один из них нажал курок.
Но громовым раскатом выстрел
Был заглушён и поглощён.
Свершилось всё мгновенно, быстро –
Мишель был пулею сражён.
И, вроде, были все готовы
К любой развязке, ко всему,
Когда упал поэт фартовый,
Все погрузились будто в тьму;
Остолбенели на мгновенье,
Сковал их, словно, паралич;
И вдруг прошло оцепененье:
«Убит!» – раздался чей-то клич.
А в небе молнии блистали
И освещали всё и всех;
И тут к нему все побежали…
Какой позор – их смертный грех!
Мишель лежал, раскинув руки,
Дымилась рана, кровь текла;
Нет ни страдания, ни муки,
Ни изможденного чела;
Глаза его полузакрыты,
Как будто только задремал;
Лицо его, как у пиита,
Который истину познал;
Он был живой, ещё дышал.

Тут к ним Мартынов незаметно
Вдруг подошел, – дрожащий, бледный
И их спросил так тихо, глухо
Мартынов
Куда попала пуля? В  брюхо?
Мишель живой?
Столыпин
Я окликал – молчит, не слышит.
Васильчиков
Глаза закрыты, но он дышит…
Мартынов
Мишель живой и слава Богу!
Васильчиков
Но потерял он крови много;
Струится кровь, – закрыть бы рану,
Чтоб как-то кровь остановить.
Поддались мы самообману –
Не взяли доктора. Как быть?
И тут же Глебов закричал:
«Врача! Скорей, скорей врача!»
Мартынов
(обращаясь к Васильчикову)
Скачи за доктором скорей!
А дождь все гуще и сильней.
Васильчиков
Я поскакал. Быть может кто-то
Со мной приедет, чтоб помочь.
Трубецкой
Да, нужно, нужно делать что-то,
А то наступит скоро ночь.

Васильчиков поскакал в Пятигорск.

Глебов
О, Боже! Боже! Скверно это.
Зачем Мартынов так спешил?
Зачем же упредил поэта?
И вот такое он свершил.
Трубецкой
Как важно, чтоб Мишель остался жить,
Тогда не будем мы тужить,
Да, и не станут нас судить.

Тут громыхнуло так, что показалось, –
У Машука вершина закачалась.

Застыли в скорбном ожиданьи
Участники дуэли той.
Сверлил один вопрос сознание:
Ну, почему никто не крикнул: «Стой!»,
Чтоб прекратить сей фарс смертельный,
Поэту, другу жизнь спасти.
У всех у них был крест нательный.
Как важно заповедь блюсти!

Но вот раздался стон поэта,
Он широко раскрыл глаза,
Увидел небо, много света,
Но ничего он не сказал;
Лишь вздох последний, хоть и тихий
Сквозь шум дождя услышан был.
Стихий небесных пляски стихли,
И тишина, как средь могил.
И тут Мартынов на колени
Вдруг опустился перед ним;
Увидел он: «великих» тени,
Они шептали: «Это гений!
Он светом был давно гоним,
А ты его был бледной тенью…»
Потом исчезло всё, как дым.
Лишь хладный труп, дождем омытый,
Пред ним распластан на земле.
Нет, нет! Не труп – Мишель убитый,
Убитый им же в полумгле.
И он оставил на челе
Убитого жестоко друга
Прощальный скорбный поцелуй,
И прошептал: «Мартынов – сука!
Мартынов – дьявола холуй!»
Мартынов
после поцелуя
Случилось так совсем случайно…
Не осуди, Мишель, прости!
Причина ссоры будет тайной, –
Дуэли нынче не в чести.
Кто наведет потом мосты?
Перед судом предстать придется –
Нарушен царский был запрет.
Возможно суд и разберется;
Быть может – да, быть может – нет;
Но жизнь Мишеля не вернется.
И тут его как будто кто-то
От тела друга отстранил;
Он на коня мигом вскочил
И скрылся там, за поворотом.

* * *
Возле лежащего тела Лермонтова остались Глебов, Столыпин и Трубецкой. Дождь то стихал, то лил с новой силой. Временами сверкали молнии и погромыхивал гром. Гроза уходила в сторону от Машука. Становилось светлее. Они молчали. Каждый был занят своими мыслями.

Столыпин (про себя)
Мишель, ты был мне другом верным,
По крови близок мне, как брат;
Ты защищал меня от скверны;
Делился тем, чем был богат.
Ты был богат духовным знаньем, –
Господь талантом наградил.
При жизни не было признанья,
Но слава ждёт там, впереди.
И будет парус одинокий
Скитаться в душах у людей,
И он оставит след глубокий –
Любви высокой и… страстей…
А нам, друзьям, страдать до гроба:
Как мы смогли предать тебя?
На жизнь смотрели узколобо,
А жили, будто бы любя…
Прошли с тобою мы сквозь грозы
Войны, страстей и бурных дней…
И по лицу катились слезы, –
Не мог сдержать их Алексей.
Трубецкой
Как осознать нелепость эту?
Угас светильник наш, свеча;
И по погибшему поэту
Легла на сердце нам печаль.
Он жизнь познал довольно рано;
Его путь к славе был тернист;
Он жил, творил с душевной раной, –
Поэт – задира, скандалист.
Он гордым был, но очень пылким,
И обвинил всю власть зараз,
И тотчас был отправлен в ссылку
Сюда, на Северный Кавказ,
Где и свела судьбина нас…
Все помнят стих на смерть поэта,
И я его не позабыл:
Он по большому счёту где-то
Меня и предков оскорбил.

Трубецкой (он же князь!) про себя цитирует строки стихотворения «Смерть поэта».

А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабского поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд и правда – всё молчи!...
Но есть и божий суд, наперстники разврата!
Есть грозный суд: он ждёт;
Он не доступен звону злата,
И мысли и дела он знает наперёд.

Тут мысль и слова князя споткнулись и он со страхом прошептал: «Грозный суд: он ждёт». И Трубецкой ясно осознал, что за содействие дуэли и участие в ней его ждёт суд. И его мысли пошли в направлении, как правдами и неправдами отбояриться от суда.

Глебов
Ужасно всё… Зачем Мартынов
Стрелял не в воздух, а в него?
Скрывался под его личиной
Убийца друга моего?
И своего…
Невосполнимая утрата
И для друзей, и для других;
Как можно этому поверить?
И вспомнил он вчерашний стих, –
Мишель читал ему намедни…
Глебов
Ужели это стих последний?
Для жизни рана, знать, опасна.
От этой мысли стало страшно…

Через некоторое время, выйдя из состояния оцепенения, Глебов созерцая лежащего раненого друга, стал повторять первое четверостишие стихотворения «Сон».

В полдневный зной в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая ещё дымилась рана,
По капле кровь точилася моя.
Глебов
О, Господи! О, Господи! Дай силы.
Что это: промысел иль рок?
Зачем теперь это случилось?
А он – поэт? Или пророк?
В нём было что-то неземное, –
Он по-другому видел свет;
И жил, не ведая покоя;
Он – удивительный поэт!
От боли сердце часто стынет, –
Так жизнь неволила его;
Три пальмы видел он в пустыне,
Живя средь северных снегов;
Он к сердцу, будто бы родную,
Ветвь Палестины прижимал;
Да, в грусти жил, творил тоскуя,
И мало радостей он знал.

* * *
До скорбной поляны донеслись посторонние звуки.

Кусты густые затрещали,
И вот они – бешмет и плащ:
Явились, как и обещали,
Их друг Васильчиков и врач.

Доктор осмотрел лежащего Лермонтова, прощупал пульс, прослушал сердце, взглянул в зрачки и сказал:
– Пробиты легкое и сердце, большая потеря крови. Смерть наступила очень быстро. Здесь медицина бессильна. Нужно думать о священнике и погребении.
Доктор вновь пробрался сквозь кусты и уехал на дрожках.

* * *
Момент настал – ретировались
Васильчиков и Трубецкой;
Столыпин с Глебовым остались
С Мишелем и своей тоской.
Да, и пронзили скорбь и горе:
Пред ними их недвижим друг;
Людскому горю будто вторя,
Гроза пошла на новый круг.
И снова что-то вроде ада, –
Идет стена из водных струй…
Хоть ты печалься и горюй,
О погребенье думать надо.

Они накрыли тело своего друга шинелью и поскакали в Пятигорск устраивать дела.

* * *
Когда поляна опустела, –
Все ускакали впопыхах;
Их гнал отсюда ужас, страх,
Склонился дух над хладным телом
И в очи мертвые взглянул…
Над Машуком то треск, то гул,
А в небе молнии сверкали,
Гром сотрясал всё на земле, –
Убийцу будто проклинали,
Что растворился там, во мгле.
А демон в ярости и злости
Перемывал всем людям кости.
Он – демон понял: люди сами –
Источник зла и своих бед;
Вот здесь людскими же руками
Убит талантливый поэт.
И демон в крайнем огорченьи
Сказал, как будто в утешенье:
– Мне жаль его. Мы были вместе,
Хотя меня он часто гнал.
«Погиб поэт – невольник чести», –
Как будто о себе сказал.

И он закрыл поэту очи,
И уронил свою слезу…
Уж надвигался сумрак ночи,
Сменявший черную грозу.

Тут с неба ангелы слетели,
Средь них архангел Михаил,
И сразу реквием запели.
Архангел демона узрил
И сразу громко возгласил:
«Ты, тварь рогатая! Козел!
К дуэли ты его привел!?
Включит Господь в твой список черный
Поступок этот злой и вздорный!»
И демон отступил поспешно…
Добро творить не может грешный!

А он лежал – мертвец холодный –
Поэт, философ, дуэлянт;
И дух божественный, свободный
Стоял на страже, как атлант,
И охранял добра клеврета,
Что мертвым сном навек заснул;
Архангел светлый до рассвета
Менял почётный караул.
Да, он мечтал уснуть, забыться,
Но не могильным вечным сном;
Чтоб тихо продолжало сердце биться;
Чтоб сладкий голос пел ему о том,
Как в сущности своей любовь прекрасна
В мечтах, страданиях и нежности своей,
И что живет, кто любит, не напрасно;
Чтоб слышал вечно шум ветвей
Склонившегося дуба над могилой…

Кто мог осмыслить это разом?
Кровавый отблеск мутит разум;
Свинцом залиты небеса;
Всю ночь в предгориях Кавказа
Звучали грозно голоса.
Они звучали громче бури,
Что бушевала, словно зверь;
Исчезли нежные лазури…
Ужель туда закрылась дверь?
В разноголосом хоре слышен демон,
Чью суть поэт сумел познать…
Пред духом зла стоит дилемма:
За зло придется отвечать? –
А он стремится избежать.
 
Глава семнадцатая. Гарун бежал быстрее лани
Окрестности Пятигорска. 15 июля после 18 часов 20 мин.

Теперь гроза чуть-чуть сместилась,
Накрыл долину ливень, мрак,
Как будто месть с небес спустилась.
Скакал там… да!.. Мартынов… враг!

А мысли вьюгою лютуют;
Вот память высветила вдруг
Легенду горскую простую,
Что сочинил… убитый друг:
«Гарун бежал быстрее лани,
Быстрей, чем заяц от орла,
Бежал позорно с поля брани,
Где кровь черкесская текла»50.
Мартынов (про себя)
Он, как пророк, смотрел сквозь время:
Гарун трусливый это я;
Теперь легенда мне, как бремя…
А как спокойно он стоял…
Бежит Мартын быстрее лани,
Мартын – убийца. Вот позор!
Но чей был это приговор?
Кто агнца отдал на закланье?..
Ужели агнец? Агнец божий?
Но агнцу чужд сарказм и смех.
А сердце ноет, совесть гложет –
Ответов нет, а есть лишь грех.
Бежал Мартынов с поля брани;
В ушах звучат его слова:
«Гарун бежал быстрее лани…»
Мартынов (продолжая самобичевание)
Выходит, песня не нова.
Позор! Позор страшнее пули.
Убил я друга, но за что?
Ну, наши взгляды разминулись.
За повод кто это сочтёт?..
А эти пошлые насмешки? –
Слова пустые, жалкий звук;
А жизнь ведь не орел иль решка?
Какой ни есть, а все же друг…
Мне лучше было б не родиться…
А так, я человек не злой.
Я должен был с ним примириться…
Какой же демон был со мной?
Да и в него вселились бесы, –
Он часто демонов видал…
Сперва под гору и всё лесом,
Потом долиной он скакал.
А дождь всё лил, гремели громы,
Залил Подкумок берега.
Душа была, как тихий омут, –
Теперь бурлила, как река.
Порой искал он оправданье,
Чтоб свою совесть усыпить;
В разладе сердце и сознанье,
Но, всё равно, хотелось жить.
Мартынов
(как бы осуждая Лермонтова в оправдание своего поступка)
Зачем входил в конфликт со светом?
Взметал сознания бразды?
Ведь знал: расплата ждёт за это, –
Найдутся жаждущие мзды.

Здесь Мартынов вздрогнул, как будто пораженный громом, от мысли, что именно его и будут считать тем самым жаждущим мзды, который свёл счёты со своим другом Лермонтовым. Но не свои личные счёты, а счёты обиженного поэтом света.
Мурашки пробежали по его телу. Значит, он не обычный убийца, убивший на дуэли друга, а орудие мести…, орудие убийства. А это означает, что для потомков Мартынов – полное ничтожество и имя его будут презирать…
И зачем им, потомкам, нужно будет разбираться детально, как и почему всё это произошло.
И Мартынов еще резвее погнал коня, который был уже «в мыле».

Бежал Мартынов с поля брани,
Строфа в сознаньи замерла:
«Гарун бежал быстрее лани,
Быстрей, чем заяц от орла…»
Горячеводскую станицу
Он как-то мигом проскочил,
И дальше всё летел, как птица,
Пока коню хватило сил.
Остановился конь, ни с места;
Седок на гриву вдруг припал,
И, громко всхлипнув, зарыдал;
А конь заржал, да, в знак протеста.
Потом стоял конь в ожиданье,
Когда седок исторгнет страсть,
Как будто знал, что над страданьем
Имеет время только власть.

* * *
Бежали с места поединка
Мишеля бывшие друзья;
Под шум дождя, как под лезгинку,
Бежали тихие князья.
Куда? Куда?
На юг, нельзя, там всюду горцы;
И на восток нельзя – война;
На север? – Власть там, в Пятигорске.
Закон нарушен – их вина.
Зачем? Зачем?
Но и на это нет ответа.
Их гонит страх, как лошадь плеть;
Они – товарищи поэта –
Иуды, как ни посмотреть.
Они предательство свершили
И продолжают совершать;
Сегодня в помощь им – сам тать…
В реке времен потонут были.
Трубецкой
(обращаясь к Васильчикову)
Затушевать и в долгий ящик
Нам нужно правду отложить;
Для убедительности вящей
Самим легенду сочинить.
Васильчиков
Да, да, ты прав, – нужна неясность
Вокруг дуэли роковой.
Докажет кто нашу причастность? –
Васильчиков и Трубецкой?
Столыпин, Глебов и Мартынов…
И Дорохов – заядлый дуэлянт,
В сокрытии следов – талант…
А страсти общества остынут.
Трубецкой
Мартынов пусть сильнее правду мутит.
Ему дезавуировать легко,
Что будет исходить не от него.
А мы-то не враги себе, по сути!
Васильчиков
А Лермонтов – он будет знаменит,
В истории российской прогремит.
И эта смерть – венец его терновый,
Что буйной голове будет покровом.
Трубецкой
Скорее – да, что будет так,
Хотя… хотя ещё не факт.
Да он – поэт, большой писатель…
Горел таинственным огнём.
Не осуди меня, Создатель! –
Противоречий много в нём.
Они видны в его поступках,
И в том, что он публиковал;
Ни в чём не шёл он на уступки;
Стихи неясные писал…
Он забывал про осторожность
И явно демона дразнил;
Нередко поступал безбожно.
Какую тайну он носил?

После этого диалога они разработали план действий.

Трубецкой
Мы, по возможности, должны смягчить вину Мартынова, а он в обмен на это дезавуирует наше участие в дуэли.
Васильчиков
Да, это так. Столыпину и Глебову не отвертеться. Но им, как отважным, достойным офицерам, легче будет смягчить свою вину и, соответственно, наказание. Нужно убедить его в этом. И здесь, пожалуй, пригодится Дорохов.
Трубецкой
Тогда быстро едем в Пятигорск, чтобы перехватить Мартынова, пока он не сдался коменданту.

* * *
А время шло. Умчались грозы,
Дождь незаметно перестал,
Как будто все излились слёзы, –
Там, где-то Лермонтов лежал.
А здесь Мартынов вдруг очнулся
И озираться стал окрест;
Что было – вспомнил, ужаснулся;
Поцеловал нательный крест,
Перекрестился и… решился
Продолжить свой печальный путь;
От страха он освободился,
Но очень сильно ноет грудь.
Мартынов (про себя)
Бежать!? Но это же нелепость.
Я еду к коменданту в крепость.

А вслух сказал нейтральным тоном:
Предстать я должен пред законом.

Приехав в крепость, Мартынов разыскал коменданта и обратился к нему.

Мартынов
Сегодня мною на дуэли
Поручик Лермонтов убит…
Комендант
Вы, что, сеньоры, обалдели?
Вопрос с дуэлями закрыт.
Издал указ сам государь!
Коль выпил много – не базарь.
Ты за такую злую шутку
Сидеть на гауптвахте будешь сутки!
Мартынов
А мне как раз и надо это.
Не обойти страны закон;
Преступник я и перед светом
Судьбу и честь ставлю на кон.
На гауптвахте моё место,
Пока оформят дело в суд.
Я уповаю, если честно, –
На каторгу меня не упекут.
Комендант
Пусть будет так, тебе поверю.
На гауптвахте место есть.
Но эти факты я проверю.
Мартынов
Благодарю вас, ваша честь!
Зовите стражу.
Комендант
Сперва допрос. Извольте сесть.
 
Глава восемнадцатая. На манёврах
Красное село в окрестностях Петербурга. 20 июля72 1841 года

Ставка государя Николая I на манёврах.
Государь вместе с великим князем Михаилом Павловичем принимает рапорты от командиров частей о тактических действиях и выполненных задачах во время манёвров. Подходит дежурный флигель-адъютант Философов73 и докладывает Николаю I о том, что прибыл адъютант командующего войсками и наместника на Кавказе со срочным пакетом.

Николай I
С Кавказа сводки интересны,
Но почему же срочно, спешно?
Философов
Он говорит, что должен лично
Пакет вам этот передать.
Николай I (смеясь)
Порядок, я смотрю, отличный,
И это нужно поощрять.
Что ж, я готов его принять.

Входит адъютант, прибывший с Кавказа.

Николай I
Как там Кавказ? Как там дела?
Что горцы, закусили удила?
Наместник тактике той верен?
И каковы наши потери?
Адъютант
Да, Государь! Дела неплохи,
В боях последних нет потерь.
Учли просчеты и уроки
И горцев мы тесним теперь.
Николай I
Приятно это слышать нам.
Теперь же прейдем к делам.
Где тот пакет?

И жестом показывает Философову, чтоб тот принял пакет от адъютанта.

Николай I
Да, здесь их два.
И обращаясь к адъютанту:
Еще к докладу что-то есть?
Скажите просто на словах.
Адъютант
Да. Пренеприятнейшая весть.
Идёт война и вдруг дуэль.
Николай I (про себя)
Ну, не страна, а цирк! Бордель!
Громко
Был высочайший ведь запрет.
С ума порою сходит свет.
О чём молва теперь гудит?
Кто там стрелялся? Кто убит?
И как бы обращаясь ко всем присутствующим
Что ж, будем принимать крутые меры!
Адъютант
Стрелялись, как известно, офицеры:
Поручик Лермонтов, поэт,
Другой же дуэлянт – майор Мартынов.
Вот, Государь, секретнейший пакет
На ваше имя.
Честь имею, подполковник Хлынов.
Николай I
Постой!
Мартынов – кто такой? Не знаю.
А Лермонтов – смутьян большой,
Он сослан на Кавказ был мной
За дерзость. Я припоминаю.
Пролита кровь на поединке?
Дуэль ведь это не лезгинка.
Адъютант
Кто ранен иль убит, не знаю.
Я порученье исполняю.
Скакал я быстро, днём и ночью,
Чтобы пакет доставить срочно.
Николай I
обращается к флигель-адъютанту Философову
Должно быть, всё по циркуляру.
Ему (указывает на адъютанта)
Оформить отпуск дней… на пару.
Вновь обращается к адъютанту
Свободны вы. Хвалю за службу!
Адъютант
Рад стараться, Ваше императорское Величество!

Уходит, демонстрируя воинскую выправку. Вслед за ним уходит Философов. Остаются Николай I, Бенкендорф, военные.
Николай I
Уж не сочтите, граф, за тяжкий труд, –
Участвуйте в дознании вы, лично.
Всё для порядка – следствие и суд,
Чтоб было в государстве всё прилично.
Бенкендорф
Вы, как обычно, правы, Государь!
Я ваше указание исполню.
Молва теперь бежит быстрее молний, –
Не так, как это  было раньше, встарь.
По делу подготовлю я указ,
Пресечь чтоб пересуды, разговоры,
Чтоб успокоить Северный Кавказ,
И прекратить среди чинов раздоры.
Николай I
Да, языки страшнее пистолета.
Ты, как и я, прекрасно знаешь это.

Возвращается флигель-адъютант Философов.

Философов
Позвольте, Государь, войти с пакетом.
Оформил всё, как надо, штатно.
Я удалюсь? Беседуйте приватно,
Не должно мне присутствовать при этом.
Николай I
Как скрыть иль умолчать секреты
Вокруг скандального поэта?
Вскрывайте, друг! Рапорт отдайте,
Да, графу.

Обращаясь к Бенкедорфу
Ну, с богом, граф. Читайте!
Пока детали не нужны.
Их пропускайте, нет нужды.

Граф глазами пробегает донесение.

Бенкендорф
Так, Пятигорск, Машук… Поляна…
В пятнадцати шагах всего
Стрелялись насмерть дуэлянты…
Мартынов, Лермонтов… Ого!
И жребий не был ими брошен,
Кто первым должен был стрелять.
Николай I
с нетерпением
Читайте, граф! Ну, кто же? Кто же?
Нельзя же так интриговать!
Бенкендорф
Вот, выстрел… Лермонтов упал…
Над ним склонились… Наповал.
Николай I
Ну, будто ясно в этой части.
Под суд Мартынова! Под суд!
Чтоб улеглись людские страсти,
Его пусть в каземате стерегут;
Потом судить, как дуэлянта;
И не забыть про секундантов.
Бенкендорф
Уверен я, на месте власти
Решили точно так вопрос:
Кто преступил закон, с того и спрос.
Николай I
Ещё в рапорте что-то есть,
Что нужно нам сейчас учесть?
Бенкендорф
Да, есть детали. Их возможно
Учесть придётся, коль не ложны.
Вот в описании дуэли
Одну деталь включить успели:
И кто там был, тот услыхал –
Мартынов с горечью сказал:
«Прости, Мишель! Прости за это…»
Потом поцеловал поэта.

Николай I сделал знак Бенкендорфу, чтобы тот прекратил чтение рапорта. Потом, как бы обращаясь ко всем присутствующим:

Николай I
Недавно Пушкин, Лермонтов теперь.
Граф, разберись! Причины все проверь.
Умов и душ российские смутьяны!
Бунтовщики! К тому же дуэлянты.
Бенкендорф (шепотом государю)
Уж лучше бы погиб он в пьяной драке,
Тогда любой сказать бы мог: «Собаке –
Собачья смерть!» А тут, подиж, дуэль,
Нам беспокойство, канитель.
Николай I
Закон – империи основа, остов.
Но в этом случае не всё так просто.
Бенкендорф
шепотом государю
Собаке и собачья смерть.
Он был упрям и тверд, как твердь;
Лез на рожон, – бравады много.
Зачем же он гневил так Бога?
Николай I
тоже шепотом
Услышит кто такую фразу
И… разойдется она сразу.
Распространится, как зараза,
И снова в обществе волненье.
Избавь нас, Бог, от возмущенья.
Граф, осторожней в выраженьях.
Бенкердорф
шепотком

Сказал я это сгоряча.
Николай I
шепотом
Невелика наша печаль.
И громко
И всё же жаль! И всё же жаль!
Так неприятно…

Далее государь обратился к присутствующим.
Вы свободны, господа; займитесь делом.
Держите мысли под прицелом.
А вы останьтесь, граф. Так надо.
Сейчас же согласуем взгляды.
Давайте сядем мы за стол.
Бенкендорф
Согласен с вами на все сто.
На самом деле не так страшно.
Николай I
Огласку дать тому, что важно!
Мы будем дуть в свою дуду…
Причастных… всех предать суду.
А секунданты, кстати, кто же?
Бенкендорф
читает в донесении

Один, поэта он моложе, –
Васильчиков, известный вам,
Порядочный, а в голове бедлам.
И Глебов – секундант второй
И вместе с ним князь Трубецкой.
Николай I
Беда! Беда с князьями ныне,
Живут безнравственно теперь.
Творят такое – сердце стынет.
Бенкендорф
Как говорится: верь – не верь!
Николай I
Опорой быть должны престолу.
И об отечестве радеть.
Ан, нет! Иные пестуют крамолу,
Стремятся гимн свободе петь.
Бенкендорф
Вести нам следствие – как? Штатно?
Или нужна здесь деликатность?
Николай I
Они – отечества сыны,
Перед законом – все равны!
Бенкендорф
Вошли опять дуэли в моду,
А Лермонтов – задира, скандалист.
В стихах своих весьма ершист,
Большой ревнитель вольности, свободы.
Николай I
Я помню хорошо, как он смутил умы
Стихотовреньем «Смерть поэта».
Он многим угрожал; простили мы
По молодости дерзость эту.
А наказанье – ссылка на Кавказ.
Всего-то! Эта ссылка, как награда.
Быстрей убрать его хотелось с глаз.
Бенкендорф
В Сибирь тогда его сослать бы надо.
Николай I
И я так думал, но решил: «Нельзя
Так поступить: в Сибири декабристы, –
Российский высший свет, – средь них князья,
Но, к сожалению, не монархисты.
Зачем дразнить гусей, как пишет стих.
Такая ссылка вызвала б броженье
В умах и душах подданных моих.
Ещё свежи от бунта впечатленья.
Бенкендорф
Наш император в мудрости велик.
Да, да, не утаить в мешке ведь шила.
Кавказ – совсем не Нерченский рудник, –
Не до стихов, не до дуэли было б.
Он знал, о чем писал: «Поэт убит!»
Окончен его бал, погасли свечи.
Он мертв, теперь ничем нам не грозит,
Как и другой поэт – его предтеча.
Но неприятен ропот, разговоры,
Да, и опасно их звучанье хором.
Приложим рвенье. Сочиним легенду,
Чтобы накрыла всё, как тень от тента.
Николай I
Хвалю, хвалю тебя я нынче, граф,
Ты точно уловил мое желанье.
Считаю я, что Лермонтов не прав, –
Он сам стремился к этому закланью.
Бенкендорф
Да, это так. Виной его бравада.
Зачем он делал то, чего не надо?
Как разобрать, где подлинность? Где грим?
А критики напишут то, что нужно им.
Николай I
А ты, граф, отбери, что нужно нам,
И сочини легенду лично сам.
Мы знаем: ненадежен светский мир.
Для многих, многих Лермонтов кумир.
Злословить будут: «Мол, подстроена дуэль.
Убить поэта – Бенкендорфа цель».
Тебе придется поломать головку:
Кто будет есть ботву, а кто морковку.
Бенкендорф
Вселилась в душу лишняя тревога:
Одна лишь смерть, а огорчений много.
Николай I
Не огорчайся, граф, напрасно, зря, –
«Собак» всех вешать будут на царя.
Бенкедорф
Нет, Государь! Такого не допустим.
Не будем истину искать «в капусте».
Зачинщиком дуэли был поэт,
И пусть об этом знает целый свет.
Мартынов же в ответе по закону.
Так, шеф жандармов служит трону.
Николай I
В чём нужно я содействовать готов.
Вот только, граф, не наломайте дров.
Свободны вы, теперь идите,
И срочно меры все примите.

Бенкендорф уходит.
Николай I
Наедине с самим собой
«Погиб Поэт! – невольник чести»…
Задумался, потом продолжил мысли вслух
Как каждый понимает честь?
Нет, не связать концы все вместе.
Переплелись здесь честь и спесь.
Вот, Пушкин, – он за честь стрелялся,
За честь красавицы жены;
И перед Богом оправдался;
И светской нет его вины.
Да, если подойти формально,
То он нарушил наш закон.
А по-мужски, весьма, похвально!
У чести много ведь сторон…

«Погиб поэт – невольник чести…
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой».
Да, он невольника так ловко
И точно с честью увязал;
А дальше просто подтасовка:
Нет! Пушкин местью не страдал.
Конечно, честь и гордость прочно
Взаимосвязаны всегда.
Но «жажда мести» – здесь неточность,
А может даже – клевета.
Да, я ему простил злорадство,
И желчь, и ядовитый тон,
И молодое залихватство –
Поколебать словами трон.

И как бы завершая своё размышление о Лермонтове и Пушкине, государь тихо сказал
Николай I
Конечно, Пушкин – это Пушкин, –
Словесности российской фаворит…
Литература точно не игрушка,
А труд таланта от зари и до зари.
И Лермонтов писатель-то приличный,
Чего нельзя сказать про личность;
Но заменил бы Пушкина вполне,
Когда б в литературе был – не на войне.

Николай I вышел из штабной палатки, посмотрел на небо, затем вдаль и вновь рефреном зазвучали слова Лермонтова.
Николай I
«Погиб поэт» – так роковое
Мог прокричать вещун – петух,
А он предвидел ведь такое:
Себя, себя имел в виду…
Пожалуй, здесь поставлю точку, –
Не буду мертвого судить.
У всех бывают заморочки.
Уж лучше Бога не гневить.
«Убит!.. к чему теперь рыданья…», –
Не я, а он это сказал…
Сокроет все его страданья
Бездушной Леты мощный вал…
 
Вместо эпилога

Ты не спеши судить царя,
Поэта, генерала, рядового;
Напрасный труд, всё это зря, –
Грехов и у тебя ведь много.
Ты, верь – не верь, но должен знать:
К спасенью нашему – одна дорога;
Для достоверности узнай у Бога,
Или попробуй доказать.
Какой высокий смысл в любви
К тому, кто жизнь прожил в борьбе, страданьи.
В его твореньях улови,
Как он нуждался в состраданьи.
И помни: не дано познать, понять,
Что чувствует и как страдает гений, –
Не потому ли трудно так объять
Высокий смысл и красоту его творений.

Окончено 3 сентября 2013 г.
 
Примечания
1. На Мойке в доме… Тяжело раненного 27 января 1837 года на дуэли А.С. Пушкина привезли на квартиру в доме № 12 на набережной р. Мойка, где он проживал с Н.Н. Гончаровой и своими детьми.
2. Жуковский Василий Андреевич (1783 – 1853), русский поэт, почетный член и академик Петербургской академии наук; один из создателей русского романтизма. Друг А.С. Пушкина. (СЭС, с. 441. – М., 1987).
3. Вяземский Петр Андреевич (1792 – 1878), князь, русский поэт, литературный критик, академик Петербургскй Академии Наук. СЭС, с. 263. – М., 1987.
4. Дантес Жорж Шарль (барон Геккерен) (1812-1895), французский монархист. В 1833 г. Дантес появился в России и был введен в высшее общество другом его родителей, нидерландским посланником бароном Геккереном, три года спустя усыновившим его, после чего он принял его фамилию Геккерена. По высочайшему повелению Дантес был допущен к офицерскому экзамену в военной академии (1834), был признан удовлетворительным и определен в кавалергардский полк корнетом, а в 1836 г. произведен в поручики. Зимою 1834-35гг. барон Геккерен и его нареченный сын Дантес встречались с Пушкиным у Карамзиных, у князя Вяземского, графа Строганова, фрейлины Загряжской. Летом 1836 г. по городу разнеслись слухи об ухаживании Дантеса за женой Пушкина Наталией Николаевной. Пушкины перестали принимать Дантеса, но встречались с ним в домах общих знакомых; отец – Геккерен говорил с Натальей Николаевной о чувствах его сына, о страданиях его вследствие отказа от дома. В начале ноября Пушкин и многие из его близких людей стали получать анонимные письма, в которых содержался диплом Пушкину на оскорбительное звание. Пушкин заподозрил в авторстве этих писем отца – Геккерена. Но поскольку из-за дипломатического иммунитета, Пушкин не мог вызвать на дуэль отца, он послал вызов его сыну Дантесу. Отец – Геккерен попросил отсрочки на две недели, в течение которых Дантес сделал предложение свояченице Пушкина, Екатерине Николаевне Гончаровой. Пушкин взял свой вызов обратно. Бракосочетание состоялось 10 января 1837 года; но и после этого Пушкин наотрез отказался иметь что-либо общее с Дантесом. Тогда поэт подвергся возмутительной травле со стороны многих представителей большого света. После этого последовала ссора и вызов на дуэль. 27 января 1837 г. на состоявшейся дуэли Пушкин получил смертельную рану в живот, а Дантес – легкую рану в правую руку, от которой он уже 8 февраля совершенно выздоровел. Суд, наряженный по поводу дуэли, приговорил Дантеса к смертной казни, но постановил ходатайствовать о смягчении этого наказания. Приговор суда был высочайше конфирмован 18 марта: Дантес разжалован в рядовые и выслан за границу. – Энциклопедический словарь Брокгауз и Ефрон. Биографии, т. 4, СС. 540-544. – М., Изд. БРЭ, 1993.
5. Бенкендорф Александр Христофорович (1783-1844), русский государственный деятель, граф, генерал от кавалерии. Участвовал во многих военных кампаниях русской армии (1806-1807; 1812-1814; 1828-1832 гг). За храбрость и отличия награжден орденом Святого Георгия 4-й степени (1811) и 3-й степени (1813 г.) и Золотою саблей с алмазами (1814). С 1826 года шеф жандармов и главный начальник III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярией. Бенкендорф лично контролировал в феврале 1837 года расследование по делу «о непозволительных стихах, написанных корнетом лейб-гвардии Гусарского полка Лермонтовым и о распространении оных губернским секретарем Раевским». Однако, уже в октябре 1837 года, будучи с Николаем I в Новочеркасске, Бенкедорф просил его о смягчении наказания Лермонтову, а именно о поереводе из Нижегородского драгунского полка (бывшего на Кавказе) в Гродненский гусарский полк, т.е. о возвращении с Кавказа. Просьба была удовлетворена 24 марта 1838 года. – Энциклопедический словарь Брокгауз и Ефрон. Биографии. Т. 2, СС. 81-83. – М.: Изд. БСЭ, 1992. – Лермонтовская энциклопедия. – М.: Изд. «Советская энциклопедия», 1981, СС. 56-57.
6. Дубельт Леонтий Васильевич (1792-1862), известный руководитель тайной полиции. Участвовал в войнах 1807 и 1822-1815 гг, командовал полком. До 1830 г. на военной службе, затем в жандармском корпусе. В 1839 г. был назначен начальником III отделения Собств. Его Имп. Вел. Канцелярии и членом главного управления цензуры. В 1856 г. вышел в отставку. – Энциклопедический словарь Брокгауз и Ефрон. Биографии, т. 4, с. 824. – М., Изд. БРЭ, 1993.
7. Раевский Святослав Афанасьевич (1808-1876), чиновник, литератор, этнограф, ближайший друг Лермонтова. Бабушка Лермонтова Е.А. Арсеньева была крестной матерью Раевского. В 1827 году окончил нравственно-политическое отделение Московского университета и еще год слушал лекции на словесном и физико-математическом отделениях. Лермонтов сблизился с Раевским в Москве в 1827-1830 годах. С осени 1832 года Раевский встречается с Лермонтовым в Петербурге, а в 1835-1836 годах помогает Лермонтову в литературных и издательских делах. В 1837 года деятельно распространял стихотворение «Смерть поэта», за что был сослан в Олонецкую губернию. Весной 1839 года вернулся в столицу, а в 1840 году оказался в Ставрополе, где и вышел в отставку. – Лермонтовская энциклопедия. – М.: Изд. «Советская энциклопедия», 1981, с. 461.
8. Барков Иван (Семенович или Степанович, достоверно не известно), писатель, переводчик и стихотворец, давший свое имя «незаконному» литературному жанру «барковщины». Родился в 1732 г., а умер в 1768 г. Литературное наследие Баркова делится на две части: печатную и непечатную. К первой относятся «Житие князя А.Д. Кантемира» (1762), «Квинта Горация Фланка. Сатиры или Беседы» (1763) и «Федора Августова отпущенника, нравоучительные басни» (1764). По свидетельству Штелина в начале 1750-х годов по рукам стали ходить остроумные и колкие сатиры, написанные прекрасными стихами, написанные на глупости новейших русских поэтов. Несмотря на горькую, нищенскую и пьяную жизнь, юмор Баркова заразительно весел. Барков вполне народен и по языку, и по раскрывающемуся в его произведениях быту. – Энциклопедический словарь Брокгауз и Ефрон. Биографии, т. 1, с. 685-686. – М., Изд. БРЭ, 1991.
9. Стихотворение «Когда волнуется желтеющая нива…» написано М.Ю. Лермонтовым в феврале-марте 1837 года в Петербурге, когда он находился под стражей в связи со следствием по делу о непозволительных стихах корнета Лермонтова. В биографии М.Ю. Лермонтова, написанной Валерием Михайловым (В.Ф. Михайлов. Михаил Лермонтов: роковое предчувствие. – М.: Эксмо: алгоритм, 2012. – (Лучшие биографии) отмечается: «Дней десять-то всего этого заключения и было, а среди начертанных спичкой стихов – два высочайших творения лирики: «Когда волнуется желтеющая нива…» и «Молитва!»
Не исключено, что на высочайшие духовный уровень и лиричность этого стихотворения благотворно повлияла увлеченность М.Ю. Лермонтова, благотворно повлияла увлеченность М.Ю. Лермонтова Варварой Лопухиной и ее романтический образ, воспетый им не раз в своих стихах (Прим. автора).
10. Арсеньева (Столыпин) Елизавета Алексеевна (1773-1845) – бабушка поэта М.Ю. Лермонтова, родная сестра Аркадия Алексеевича Столыпина, тайного советника, обер-прокурора Сената. В 1794 году Е.А. Столыпина вышла замуж за гвардии поручика Михаила Васильевича Арсеньева. Молодые супруги купили имение Тарханы (Пензенская губерния), где в 1795 году у них родилась дочь Мария. В 1810 году умер отец Марии – Михаил Васильевич, а в 1811 г. состоялась помолвка Марии Михайловны с Юрием Петровичем Лермонтовым, отставным капитаном. Из-за войны свадьба была отложена и состоялась, наиболее вероятно, в начале 1814 года, а 3 октября того же года родился Михаил Юрьевич. Через два с половиной года Мария Михайловна умерла (1817 год) и бабушка Елизавета Алексеевна взяла себе на воспитание внука Михаила. – А.В. Очман. М.Ю. Лермонтов. Жизнь и смерть. – М.: «Гелиос АРВ», 2010. – Е.В. Хаецкая. Лермонтов. – М.: Вече, 2011. – (Великие исторические персоны). – Лермонтовская энциклопедия. – М.: Изд. «Советская энциклопедия», 1981.
11. Текст высочайшего повеления Николая I о Лермонтове и Раевском приведен в книге Елены Хаецкой: Лермонтов. Великие исторические персоны. – М.: Вече, 2011. С. 267.
12. Одоевский Александр Иванович (1802-1839), князь, русский поэт-декабрист. Поэзия характерна для гражданского течения русского романтизма: элегии, историческая поэма «Василько» (1829-1830), стихотворение – отклик на «Послание в Сибирь» А.С. Пушкина, содержащий крылатую фразу «Из искры возгорится пламя». – СЭС, с. 919. – М., 1987.
13. Дашкова – графиня Воронцова-Дашкова Алексадра Кирилловна (урожд. Нарышкина) (1818-1856), графиня, знакомая Лермонтова. Поэт посвятил ей стихотворение «К портрету». – Лермонтовская энциклопедия. – М.: 1981, с. 93.
14. На том вечере у А.К. Воронцовой-Дашковой присутствовал великий князь Михаил Павлович.
15. Стихотворение «К портрету» написано поэтом в 1840 г. – БВЛ, т. 93, с. 169. – М.: 1972.
16. Карамзины: Софья Николаевна Карамзина (1802-1856), старшая дочь знаменитого русского литератора, журналиста и историка Николая Михайловича Карамзина. Литературный салон Карамзиных был широко известен в Петербурге; в нём бывали многие поэты той поры, в том числе А.С. Пушкин и М.Ю. Лермонтов, которые оставили в альбоме Софьи Николаевны стихи, посвященные ей. – А.В. Очман. М.Ю. Лермонтов: жизнь и смерть. – М.: «Гелиос АРВ», 2010.
17. Россет-Смирнова: Александра Осиповна Смирнова (в девичестве Россет) (1803-1882), воспитанница Екатерининского института, фрейлина вдовствующей императрицы Марии Федоровны, а затем супруги Николая I Александры Федоровны. А.О. Смирнова-Россет была, как пишет А.В. Очман, «одной из самых замечательных русских женщин XIX века… Среди тех, кто с нею общался и в ком она оставила губокое, неизгладимое впечатление, были В.А. Жуковский, А.С. Пушкин, П.А. Вяземский, А.И. Тургенев, В.Ф. Одоевский, А.С. Хомяков, Н.В. Гоголь, М.Ю. Лермонтов, И.С. Тургенев, братья И.С. и К.С. Аксаковы, А.К. Толстой, художник Александр Иванов, актер Миаил Щепкин и многие другие. Ей посвятили стихи В. Жуковский, А. Пушкин, М. Лермонтов, П. Вяземский, Е. Ростопчина, А. Хомяков, И. Мятлев, В. Туманский. – А.В. Очман. М.Ю. Лермонтов: Жизнь и смерть. – М.: «Гелиос АРВ», 2010.
18. Ростопчина-Додо: Евдокия Петровна Ростопчина (Сушкова) (1811/12-1858), известная русская поэтесса первой половины XIX века, графиня. Додо, – так зваи в близком кругу Евдокию Сушкову, а потом и Евдокию Петровную Ростопчину (Сушкову). С Евдокией Сушковой М.Ю. Лермонтов познакомился в юные годы (см. примечание [19]). С годами эта дружба окрепла на духовном основании. Вот как она описала эту дружбу в своем письме Александру Дюма в 1858 году: «Именно в это время (февраль 1841 года) я познакомилась лично с Лермонтовым, и двух дней было довольно, чтобы связать нас дружбой. <…>. Принадлежа к одному и тому же кругу, мы постоянно встречались и утром, и вечером; что нас окончательно сблизили, – это мой рассказ об известных мне его юношеских проказах; мы вдоволь над ними посмеялись и таким образом вдруг сошлись, как  будто были знакомы с самого того времени. Три месяца, проведенные тогда с Лермонтовым в столице, были, как я полагаю, самые блестящие в его жизни». – А.В. Очман. М.Ю. Лермонтов: Жизнь и смерть. – М.: «Гелиос АРВ», 2010. – Лермонтовская энциклопедия – М.: 1981, с. 471.
19. Сушкова: Евдокия Петровна Сушкова (см. примечание «18» – Евдокия Петровна Ростопчина.
Евдокия была сестрой Сергея Сушкова, сотоварища Михаила Лермонтова по Благородному пансиону, где они оба воспитывались. Это послужило основанием знакомства Михаила с Евдокией. Юный Лермонтов создает романтический образ Додо, как «своеобразной эталонной модели женского характера» (А.В. Очман). Романтический настрой поэта проявился в очаровательном стихотворении «Крест на скале», посвященном Евдокии Сушковой.

В теснине Кавказа я знаю скалу,
Туда долететь лишь степному орлу,
Но крест деревянный чернеет над ней,
Гниет он и гнётся от бурь и дождей.

И много уж лет протекло без следов
С тех пор, как он виден с далеких холмов.
И каждая кверху подъята рука,
Как будто он хочет схватить облака.

О, если б взойти удалось мне туда,
Как я бы молился и плакал тогда;
И после я сбросил бы цепь бытия,
И с бурею братом назвался бы я!

- БВП т. 93, с. 197 – М.: 1972

20. Стихотворение написано в форме мадригала. См. М.Ю. Лермонтов. Собрание сочинений в четырех томах. – М.; 1958.
21. Ростопчина Е.П. Талисман, М.: 1987.
22. М. Ю. Лермонтов. Собрание сочинений в четырех томах. – М., 1958.
23. Столыпин Алексей Аркадьевич (1816-1858), племянник бабушки М.Ю.Лермонтова (Столыпиной) Елизаветы Алексеевны. В кругу друзей его называли Монго. В 1833 году Алексей Столыпин определяется в  Школу гвардейских, подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, где уже учился Лермонтов М.Ю. Они вместе обучаются в школе, а с 1835 года служат в лейб-гвардии Гусарском полку до первой ссылки Лермонтова на Кавказ в 1837 году. Далее пути их то расходились, то сходились. Встреча на Кавказе Алексея Столыпина с Михаилом Лермонтовым произошла в Ольгинском укреплении 29 сентября 1837 года, а следующая – в Ставрополе. В 1841 году летом они оба оказались в Пятигорске. – А.В. Очман. М.Ю. Лермонтов: Жизнь и смерть. – М.: «Гелиос АРВ», 2010. – Лермонтовская энциклопедия. – М.: 1981. – С. 549.
24. Машук, куполовидная гора – лакколит на северном Кавказе, в Ставропольском крае. Высота 993 м. Большая часть склонов покрыта широколиственными лесами. У подножия Машука – выходы минеральных вод. Географический энциклопедический словарь. – М., 1983. – С. 276.
25. Бештау, пятиглавая гора – лакколит на Северном Кавказе, близ Пятигорска. Высота 1400 м. Географический энциклопедический словарь. – М., 1983. – С. 61.
26. Голицын Владимир Сергеевич (1794-1861), князь, участник Отечественной войны 1812 года, соратник А.П. Ермолова, полковник. В 1839-1842 годах командовал кавалерией на левом фланге Кавказской линии в отряде П.Х. Граббе. За участие Лермонтова в осенней экспедиции 1840 года Голицын В.М. представил его к награждению золотой саблей с надписью «За храбрость». В рапорте начальству Голицын отметил, что поэт действовал «всюду с отличною храбростью и знанием дела», проявив 30 октября во втором сражении при р. Валерик «опыт хладнокровного мужества». Летом 1841 года Голицын и Лермонтов встречались в Пятигорске. – Лермонтовская энциклопедия. – М.: Изд. «Советская энциклопедия», 1981. – С. 216.
27. Быховец Екатерина Григорьевна (1820-1880), дальняя родственница Лермонтова. Поэт познакомился с ней в доме её тетушки М.Е. Быховец в Москве в 1837-1841 гг. Летом 1841 года Екатерина приехала на воды в Пятигорск и была там известна как «кузина». Ей посвящено стихотворение М.Ю. Лермонтова «Нет, не тебя так пылко я люблю». – Лермонтовская энциклопедия. – М.: 1981. – С. 74.
28. Арнольди Ида, графиня Мусина-Пушкина, урожденная Жернаваль (1810-1846) Эмилия Карловна отличалась необыкновенной красотой. По словам современника, Лермонтов был увлечен ею. Он посвятил ей такое стихотворение [БВЛ, т. 93. – М., 1972]

Графиня Эмилия –
Белее, чем лилия,
Стройней её талии
На свете не встретится.
И небо Италии
В глазах её светится.
Но сердце Эмилии
Подобно Бастилии.

Лермонтовская энциклопедия. – М.: 1981. – С. 324.
29. Петра и Павла… любимый праздник на Руси, – православный праздник в честь Первоверховных апостолов Петра и Павла, отмечаемый ежегодно 12 июля по новому стилю. (Прим. Автора).
30. Мартынов Николай Соломонович (1815-1875), сын пензенского помещика полковника С.Н. Мартынова. Вместе с Лермонтовым учился в школе юнкеров, выпущен в 1835 году корнетом в Кавалергардский полк. В 1837 году, командированный на Кавказ, останавливался в Москве и почти ежедневно встречался с Лермонтовыми. Возвратившись в Кавалергардский полк, Мартынов в 1838-1840 гг. продолжал общаться с Лермонтовым. Летом и осенью 1840 года в чине ротмистра Гребенского казачьего полка участвовал, как и Лермонтов, в экспедициях генерала. А.В. Галафеева. В феврале 1841 г. в чине майора вышел в отставку. Мартынов после убийства Лермонтова был отправлен в Киев на покаяние. С 26 января 18/42 года он находился на Киевской крепостной гауптвахте, затем был передан под начало Киевской духовной консистории, которая определила ему пятнадцатилетний срок для церковного покаяния. О том, каким было это покаяние, свидетельствуют его современники. А.И. Дельвиг (автор проекта моста через р. Днепр в Киеве) писал: «У генерал-губернатора Юго-западного края Бибикова было несколько балов, на которых между прочим танцевал Мартынов, убивший на дуэли поэта Лермонтова и посланный в Киев на церковное покаяние, которое, как видно, не было строго, потому что Мартынов участвовал на всех балах и вечерах и даже через эту несчастную дуэль сделался знаменитостью».
В.М. Голицын вспоминает Мартынова уже немолодым человеком. «Жил он в Москве уже вдовцом, в своем доме в Леонтьевском переулке, окруженный многочисленным семейством, из коего двое его сыновей были моими университетскими товарищами. Я часто бывал в этом доме и не могу не сказать, что Мартынов – отец как нельзя лучше оправдывал данную ему молодежью кличку «Статуя командора». Каким-то холодом веяло от всей его фигуры: беловолосой с неподвижным лицом, суровым взглядом. Стоило ему появиться в компании у его сыновей, как болтовня, веселье, шум и гам разом прекращались и воспроизводилась известная сцена из «Дон-Жуана». Он был мистик, по-видимому, занимался вызыванием духов, стены его кабинета были увешаны картинами самого таинственного содержания, но такое настроение не мешало ему каждый вечер вести в клубе крупную игру в карты, причем его партнеры ощущали тот холод, который, по-видимому, присущ был самой его натуре».
Умер Мартынов 15 декабря 1875 года в Москве. – Е. Хаецкая. Лермонтов: Великие исторические персоны. – М.: «Вече», 2011. – Лермонтовская энциклопедия. – М.: 1981. – С. 271.
31. Пушкин Лев Сергеевич (18005-1852), младший брат А.С. Пушкина. С 1814 по 1817 г. Лева Пушкин учился в Благородном пансионе при Царскосельском лицее, а затем в Благородном пансионе при университете. Любимым учителем Левы Пушкина был Вильгельм Кюхельбекер, лицейский друг старшего брата Александра. Всё лето 1824 года Лев Пушкин прожил в Михайловском, где отбывал ссылку А.С. Пушкин. В 1825 г. во время декабрьского восстания (14 декабря) Лев Пушкин находился в Петербурге вблизи Сенатской площади, но о существовании и целях Тайного общества ничего не знал. Через некоторое время он оказался в действующей армии на Кавказе – в качестве юнкера Нижегородского драгунского полка. В послужном списке Льва Сергеевича за 1827-1829 гг. перечислены названия сражений, взятых крепостей, полученных наград и отличий: произведен в прапорщики, а затем в поручики, награжден орденом св. Анны 4-й и 3-й степени с бантом, орденом св. Владимира 4-й степени с бантом. Весь 1830 год Лев Сергеевич провел в отпуске между Петербургом и Москвой. 18 февраля 1831 года он присутствовал на свадьбе брата с Натальей Гончаровой. Вскоре Льва Сергеевича перевели в чине капитана в Финляндский драгунский полк, который действовал в Польше. В 1836 году он поступает на службу под начало генерала Н.Н. Раевского. С 20 января по 21 февраля 1837 года в составе Гребенского казачьего полка капитан Лев Пушкин принимал участие в боевой экспедиции в районе крепости Грозной. О гибели брата Александра узнал только 15 марта. В 1841 году он был прикомандирован к Ставропольскому казачьему полку и оказался в Пятигорске. Там он познакомился и близко сошелся с М.Ю. Лермонтовым. – Друзья Пушкина. Т. 1. – М.: Изд. «Правда», 1984. – С. 70.
32. Дорохов Руфин Иванович (1801-1852), сын героя Отечественной войны 1812 года генерал-лейтенанта И.С. Дорохова. Воспитывался в Кадетском корпусе; служил в Нижегородском драгунском и других полках. За участие в дуэлях и буйное поведение неоднократно был разжалован в солдаты. Дорохов писал стихи и пьесы, был знаком с А.С. Пушкиным. Знакомство Лермонтова с Дороховым началось в 1840 году, когда они служили в отряде А.В. Галафеева. Дорохов возглавлял команду «охотников». После ранения Дорохов передал эту команду Лермонтову. В своем письме к М.Ю. Юзефовичу от 18 ноября 1840 года Дорохов так пишет о Лермонтове: «Славный малый – честная, прямая душа – не сносить ему головы. Мы с ним подружились и расстались со слезами на глазах. Какое-то черное предчувствие мне говорило, что он будет убит… Жаль, очень жаль Лермонтова, он пылок и храбр, не сносить ему головы». – Лермонтовская энциклопедия. – М.: 1981. – С. 143.
33. Пущин Иван Иванович (1798-1859), лицейский друг А.С. Пушкина; судья Московского надзорного суда, декабрист, был членом «Союза благоденствия» и Северного общества, участник восстания 14 декабря 1825 года. Осужден на вечную каторгу. С 1826 года в Шлиссельбургской крепости, с 1828 в Нерчинских рудниках, в 1839-1856 годах на поселении в Туринске, в Ялуторовске. Автор «Записок о Пушкине». – СЭС. – М.: 1987. – С. 1085.
34. Имеется в виду произведение А.С. Пушкина «Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года», написанное на основе путевых заметок.
35. «Бородино» – стихотворение М.Ю. Лермонтова; первое произведение, появившееся в печати с подписью его имени и с его ведома, в шестой книжке журнала «Современник» (1837 г.), который издавал А.С. Пушкин. С этой публикации начинается литературно-журнальная известность М.Ю. Лермонтова. – БВЛ, т. 93. – М.: 1972. – С. 709.
36. Надежда Петровна Верзилина (1826-1863) – младшая из трех сестер Верзилиных («Трех граций»). Родилась от брака Петра Семёновича Верзилина с Марией Ивановной Клингенберг (была вдовой полковника). – Лермонтовская энциклопедия. – М.: 1981. – С. 83.
37. Трубецкой Сергей Васильевич (1815-1859), князь, офицер лейб-гвардии Кавалергардского полка; брат А.В. Трубецкого и М.В. Трубецкой. Лермонтов в 1834-1835 годах бывал в Петербурге у Трубецкого и его брата. Трубецкой был в длительной опале у Николая I. В 1839 его перевели на Кавказ в Гребенский казачий полк. Вместе с Лермонтовым он участвовал в экспедиции А.В. Галафеева. В 1840 году в сражении при р. Валерик был ранен. Летом 1841 года жил в Пятигорске рядом с Лермонтовым. После дуэли Сергей Трубецкой был выслан из Пятигорска. – Лермонтовская энциклопедия. – М.: 1981. – С. 582.
38. Васильчиков Александр Илларионович (1818-1881), князь – известный русский общественный деятель и писатель. Окончил юридический факультет Петербургского университета. В 1840 году А.И. Васильчиков оказался на Кавказе, чтобы по предложению барона Гана участвовать во введении там новых административных порядков. Через год работа в этом направлении была остановлена и А.И. Васильчиков вышел в отставку и приехал в Пятигорск. – Энциклопедический словарь Брокгауз и Ефрон. Биографии, т. 3, сс. 125-127. – М.: Изд. БРЭ, 1993.
39. Глебов Михаил Павлович (1819-1847) – друг и однополчанин М.Ю. Лермонтова. На Кавказ М.П. Глебов попал в 1840 г. в качестве волонтера («охотника») для войны с горцами. После ранения в бою на р. Валерик вернулся в имение Мишково Мценского уезда. В апреле 1841 года в этом имении его навестили М.Ю. Лермонтов и А.А. Столыпин. Летом того же 1841 года М.П. Глебов приехал в Пятигорск на лечение. Он поселился в одном доме с Н.С. Мартыновым. Михаил Глебов входил в ближайшее окружение М.Ю. Лермонтова, которое великосветская часть Пятигорского водяного общества называла Лермонтовской «бандой».
Глебов и Васильчиков были привлечены к суду в качестве секундантов трагической дуэли Лермонтова и Мартынова. Судом и военными инстанциями, через которые проходило дело, предлагали различные меры наказания, но окончательную точку в деле поставил Николай I. В уведомлении военного министра говорилось: «Государь Император… высочайше повелеть соизволил:
Майора Мартынова посадить в крепость на гауптвахту на три месяца и предать церковному покаянию, а титулярного советника князя Васильчикова и корнета Глебова простить, первого во внимание к заслугам отца, а второго по уважению полученной им в сражении тяжелой раны». – А.В. Очман. М.Ю. Лермонтов: жизнь и смерть. – М.: «Гелиос АРВ», 2010. – С. 454.
40. Эмилия Александровна Клингенберг (в замужестве Шан-Гирей (1815-1891), дочь М.И. Верзилиной, падчерица генерала П.С. Верзилина. Лермонтов, как и Мартынов, увлекался Эмилией Александровной. В 1889 г. она вместе со своей дочерью присутсовала на открытии памятника Лермонтову в Пятигорске. – Лермонтовская энциклопедия. – М.: 1981. – С. 222.
41. Стихотворение А.С. Пушкина «Друзьям» (1816 г.).
42. Стихотворение А.С. Пушкина «19 октября» (1825 г.).
43. Стихотворение М.Ю. Лермонтова «Стансы» (1830 г.).
44. Стихотворение М.Ю. Лермонтова «Стансы» (1831 г.).
45. Стихотворение М.Ю. Лермонтова «Стансы» (1831 г.).
46. Стихотворение М.Ю. Лермонтова «Стансы» (1831). – БВЛ, т. 93, СС. 65-66. – М.: 1972.
47. Стихотворение М.Ю. Лермонтова «Одиночество» (1830). – БВЛ, т. 93, с. 30. – М.: 1972.
48. Стихотворение М.Ю. Лермонтова «Выхожу один я на дорогу» (1841). – БВЛ, т. 93, СС. 194-195. – М.: 1972.
49. Стихотворение М.Ю. Лермонтова «Сон» (1841). – БВЛ, т. 93, СС. 187-188. – М.: 1972.
50. Начальные строки произведения М.Ю. Лермонтова «Беглец: горская легенда» (1838). – БВЛ, т. 93, СС. 391-394. – М.: 1972.
51. «Белеет парус одинокий
В тумане поря голубом…» –
Первые две строки известного стихотворения М.Ю. Лермонтова «Парус» (1832).
52. Строка известного стихотворения М.Ю. Лермонтова «Смерть поэта» (1837). – БВЛ, т. 93, СС. 126-127. – М.: 1972.
53. Строки из поэмы М.Ю. Лермонтова «Демон» (1829-1838). – БВЛ, т. 93, с. 495. – М.: 1972.
54. Стихотворение М.Ю. Лермонтова «И скучно и грустно» (1840). – БВЛ, т. 93, с. 156. – М.: 1972.
55. Строки из стихотворения М.Ю. Лермонтова «Валерик» (1840). – БВЛ, т. 93, с. 170. – М.: 1972.
56. Стихотворение М.Ю. Лермонтова «В альбом С.Н. Карамзиной». – М.Ю. Лермонтов. Собрание сочинений в четырех томах. – М.: 1958.
57. Романс к И… (1831) – обращение М.Ю. Лермонтова к Наталье Федоровне Ивановой – первой в ряду юношеских увлечений поэта. Н.Ф. Иванова – дочь драматурга Ф.Ф. Иванова. Она являлась двоюродной сестрой княгини Л. Горчаковой. Н.Ф. Ивановой посвящен цикл стихотворений М.Ю. Лермонтова в 1830-1831 годах. – БВЛ, т. 93, с. 77. – М.: 1972.
58. Стихотворение М.Ю. Лермонтова «Молитва» (1841). – БВЛ, т. 93, ст. 134. – М.: 1972.
59. О религиозности М.Ю. Лермонтова говорят очень многие факты из его жизни, в том числе и официально зафиксированные. Вот один из таких фактов. В «Описи имения», оставшегося после убитого на дуэли Тенгинского пехотного полка поручика Лермонтова, что «была учинена июля 17 дня 1841 года» указаны следующие вещи:
«1. Образ маленький Св. Архистратига Михаила в серебряной позолоченной ризе – 1.
2. Образ небольшой Св. Иоанна Воина в серебряной вызолоченной ризе – 1.
3. Такой же, побольше, Св. Николая Чудотворца в серебряной ризе с вызолоченным венцом – 1.
4. Образ маленький – 1.
5. Крест маленький, серебряный вызолоченный с мощами – 1».
См.: В. Михайлов. Михаил Лермонтов: Роковое предчувствие. – М.: Изд. «Алгоритм», 2012. – С. 175-176.
О религиозности М.Ю. Лермонтова свидетельствуют и прямые публичные обращения его к Божией матери (стихотворение «Молитва»), а о духовных исканиях поэта свидетельствует его творчество. – (Прим. Автора В. Пучкова).
60. Стихотворение написано М.Ю. Лермонтовым в 1832 г. – БВЛ, т. 93, сс. 106-107. – М.: 1972.
61. Стихотворение «Любовь мертвеца» (1841). – БВЛ, т. 93, сс. 178-179. – М.: 1972.
Заслуживает внимания одна подробностью, связанная с этим стихотворением. Беловой автограф в одном альбоме был обнаружен в Ленинграде в 1963 году. Под стихотворением рукою Лермонтова выставлена дата «Марта 10-го 1841». Альбом принадлежал Марии Арсеньевне Бартеневой – фрейлине императорского двора и постоянной посетительнице литературного салона Карамзиных, сестре знаменитой певицы Прасковьи Арсеньевны Бартеневой, которой Лермонтов посвятил один из новогодних мадригалов 1831 года. На предшествующих страницах альбома М.А. Бартеневой рукою некоей графини Е. Барановой с пометкой «14 сентября 1839 года» вписано стихотворение французского поэта и романиста Альфонсо Карра «he mort amoureux» («Влюбленный мертвец»).
«Любовь мертвеца» своеобразный ответ М.Ю. Лермонтова на стихотворение А. Карра. – БВЛ, т. 93, с. 723. (Примечание Ираклия Андронникова). – М.: 1972.
62. Стихотворение А.С. Пушкина «Для берегов отчизны дальней…» (1830) навеяно воспоминаниями об Амалии Ризнич. – БВЛ, т. 103, с. 319. – М.: 1977.
63. Стихотворение М.Ю. Лермонтова «Выхожу один я на дорогу…» (1841). – БВЛ, т. 93, сс. 194-195. – М.: 1972.
Автограф – в записной книжке, подаренный Лермонтову В.Ф. Одоевским. Из расположения стихотворения среди других стихов в этой книжке следует, что оно написано летом 1841 года. – Примечание Ираклия Андронникова. – БВЛ, т. 93, с. 727.
64. Стихотворение М.Ю. Лермонтова «Пророк» (1841). – Последнее стихотворение. В записной книжке, подаренной В.Ф. Одоевским, последующие листы чистые, не заполненные. – БВЛ, т. 93, сс. 196-197. – М.: 1972.
65. Стихотворение М.Ю. Лермонтова «Слышу ли голос твой…» написано в 1838 г. – БВЛ, т. 93, с. 139. – М.: 1972.
66. Стихотворение написано в 1839 году и было прочитано автором Краевскому и Банаеву, которым стихотворение понравилось. – БВЛ, т. 93, с. 153 и с. 716. – М.: 1972.
67. Стихотворение помечено 1838-м годом. Исследователь творчества М.Ю. Лермонтова Э.Э. Найдич считал, что поэт обращается к известной певице П.А. Бартеневой, с которой был знаком по Москве, а в Петербурге встречался в салоне Карамзиных. – БВЛ, т. 93, сс. 138 и 712. – М.: 1972.
68. Стихотворение написано в 1832 г. По предположению профессора Н.Л. Бродского стихотворение построено на сравнении В.А. Лопухиной и Н.Ф. Ивановой. – БВЛ, т. 93, сс. 112 и 705. – М.: 1972.
69. Стихотворение М.Ю. Лермонтова, помечено 1837-м годом. – БВЛ, т. 93, с. 135. – М.: 1972.
70. Строка из широко известного стихотворения М.Ю. Лермонтова «Прощай, немытая Россия…», написанного в 1841 году. – БВЛ, т. 93, с. 184.
71. Эол – в греческой мифологии бог ветра. В 1830-х годах на склоне г. Машук была сооружена беседка с музыкальным устройством, которое при дуновении ветра издавало мелодичные звуки. За это беседка получила название «Эолова арфа». (Прим. автора В. Пучкова).
72. 20 июля по старому стилю (2 августа по новому стилю) отмечается православный праздник в память Святого пророка Илии. Именно этот день, как гром с ясного неба, прозвучала в Петербурге весть о гибели на дуэли М.Ю. Лермонтова. – (Прим. В. Пучкова).
73. Философов Алексей Илларионович (1800-1874), полковник, с 1828 г. – адъютант великого князя Михаила Павловича, с 1838 г. – воспитатель младших сыновей Николая I; позднее генерал; двоюродный дядя Лермонтова (по материнской линии). Философов был ценителем поэзии Лермонтова. Он не раз хлопотал за Лермонтова в его сложных делах. Весть о гибели Лермонтова была получена в присутствии Алексея Илларионовича, тогда дежурного генерала. – Лермонтовская энциклопедия. – М.: 1981. – С. 596.


 
Это случилось в Пятигорске

Драма в стихах и прозе

Содержание
Глава первая. Ах, этот Петербург 3
Глава вторая. Белеет парус одинокий 12
Глава третья. Тихая пристань 22
Глава четвертая. За два дня до… 30
Глава пятая. Вечер у Верзилиных 41
Глава шестая. После танцев 50
Глава седьмая. Тревожное утро 56
Глава восьмая. Слово и дело 70
Глава девятая. У источника 81
Глава десятая. Разговор с другом 87
Глава одиннадцатая. В казачьей станице 96
Глава двенадцатая. Тихим вечером 102
Глава тринадцатая. Выхожу один я на дорогу 107
Глава четырнадцатая. Пикник в Каррасе 112
Глава пятнадцатая. Путь в неизвестность 120
Глава шестнадцатая. Суета сует и… громы небесные 130
Глава семнадцатая. Гарун бежал быстрее лани 140
Глава восемнадцатая. На манёврах 145
Вместо эпилога 153
Примечания 154



 
Коротко об авторе

Владимир Афанасьевич Пучков – автор девяти поэтических книг: «Отринь суету мирскую», «Движенья тонкие души», «В поисках истины и благодати», «Вечное движение», «Дух времени», «Да, это было», «Причудливый орнамент бытия», «В земных пределах», «Это случилось в Пятигорске», изданных в 1999-2013 годах.
http://www.stihi.ru/avtor/vapstich
В.А. Пучков – член Союза писателей России, член Международного союза литераторов и журналистов (APIA).
Заявки на приобретение книги:
Тел.: 8 495 372 44 02
Моб.: 8 916 059 97 66
E-mail: puchkov-dv@yandex.ru











 
Дизайнеру Валерию Андросову
Пожелания автора книги В. Пучкова
1. На обложке, где название книги, – Эолова арфа. Пятигорск. – Современная фотография.
На обложке (оборотная сторона), – и сверху (1/2): Памятник М.Ю. Лермонтову в Пятигорске.
Ниже (1/2): Вид Пятигорска. Картинка М.Ю. Лермонтова. 1837.
2. Вклейки:
2.1. Лермонтов в ментике лейб-гвардии Гусарского полка. – Портрет работы П.Е. Заболоцкого. 1837.
2.2. Тарханы. Дуб, посаженный М.Ю. Лермонтовым.
2.3. Лермонтов в сюртуке Тенгинского пехотного полка. – Акварель К.А. Горбунова. 1841.
2.4. Пятигорск. Дом Верзилиных, где произошла ссора Лермонтова с Мартыновым. – Акварель Л.О. Бремаци. 1883.
2.5. Демон. Картина М.А. Врубеля.
Примечание. Иллюстрированный материал имеется в Интернете, а на бумажном носителем см. «Лермонтовская энциклопедия». М.: 1981.
 
Похвальное слово
Поэту Ирине Сергеевне Ивановой (Лесной) и её творчеству
Центральный дом литераторов. Москва, 28 сентября 2013 г.
* * *
Говорить о творчестве Ирины Сергеевны Ивановой (Лесной), равно, как и о личности этого человека, можно много, разнообразно, интересно и… долго. Но долгий, даже интересный разговор может оказаться занудным. Поэтому лаконично и коротко скажу о главном в личности Ирины Сергеевны и в ее творчестве.
Ирина Сергеевна – современный поэт с большой буквы. Для её творчества характерна актуальность и глубина её произведений и их тематическое многообразие. По духу и ясности мысли, по высокому слогу и поэтической строфе она – традиционно русский поэт. Это несомненно. Кто сомневается, пусть потрудится и всерьёз ознакомится с её поэтическим творчеством и тогда поймет, что она мастерски владеет и использует все средства и приемы стихосложения, разработанные поэтами золотого и серебряного веков русской поэзии. Именно мастерство в сочетании с высокой одухотворенностью и определяют поэтичность творений И.С. Ивановой (Лесной).
Сказанное выше дает основания автору похвального слова, наряду с традиционными протокольными оценками, использовать ряд поэтических сравнений. Итак:
– Её поэзия чиста и глубока, как вода уникального озера Байкал;
– Её поэзия чарует и волнует, как звёздный небосвод, своею красотой и тайной;
– Её поэзия, как музыка звучит, то как анданте, то как форте.
И в качестве заключительного аккорда  прозвучит… сокровенное отношение к многогранной этой личности. Когда слушаешь, как И.С. Иванова (Лесная) читает свои стихи, то сразу же понимаешь и чувствуешь, что это маститый поэт, знающий цену своей поэзии. Но не только это возникает у слушающего особенные душевные вибрации и яркие образы. Так, каждый раз, когда я слушаю её авторское чтение стихотворений, то вспоминаю следующие поэтические строки:
И я сидел ошеломленный,
Не смея слуха отвести,
И понял я, что во Вселенной
Пересекаются пути
Духовных чад, творящих чудо,
Искрящих божией искрой,
И наполняющих сосуды
Искусства чистою струей.
А те сосуды – божьи люди –
Всегда стяжают благодать;
Искусство в них надежду будит,
Они – Прекрасному под стать.

И в виде послесловия две фразы.
Как замечательно, что в России есть такой поэт, а мы его современники.
Спасибо вам, Ирина Сергеевна, за ваше лучезарное творчество.

Всегда ваш поэт Владимир Пучков