Читаем Гоголя. Мёртвые души. 7гл. 5ч

Однако же сумел благодарить сердечно
И тут же к Собакевичу любезнейший вопрос:
«А как у вас здоровье?»- наигранно беспечно…
«А, слава Богу всё!» - тот тут же произнёс.

Ему ль быть недовольным и плакаться на что-то?
Скорее уж железо простудится всерьёз,
Подхватит инфлюэнцу иль вирус от кого-то,
Скорей оно закашляет, прольёт немало слёз…

«Вы славились всегда отменнейшим здоровьем! –
Вступился замечаньем тут председатель к ним –
Как батюшка покойный, горды своим сословьем?»
«Да! На медведя хаживал и Небом был храним!!»

«Мне кажется и вы свалили б того мишку! –
Добавил тот, подумав – Коль захотели б вдруг!»
«Нет! Я не повалю… Отец сильней был лишку…
Значительно покрепче…» - посетовал тот вслух…

«Теперь не те уж люди – он продолжал со вздохом-
Вот хоть бы и моя жизнь… так как-то всё себе…»
«Чем не красна она? У вас-то что вдруг плохо?-
Сейчас же председатель – Всё ладится в судьбе!»

«Ах, нет! Не хорошо! Вот сами поглядите –
На это Собакевич – Живу полсотни лет,
Ни разу не был болен… Как? Хорошо? Судите…
Нет, не к добру, конечно, придётся дать ответ…

Придётся поплатиться когда-нибудь и тяжко…»
И ввергся в меланхолию… Вот, как его понять?
«Эк, его… - подумалось – Что человеку важно?
Скажите-ка на что вдруг вздумал попенять!»

«А к вам есть письмецо!» - тут Чичиков очнулся,
В карман за ним отправился. «И от кого оно?» -
Навстречу председатель. Открыл и откачнулся:
«От Плюшкина! Знакомы… знакомы с ним давно…

Он, значит, прозябает ещё на этом свете!
Вот же судьба, однако… Умнейший человек!
Один из богатейших, себе про то отметьте…
И как вот завершает отпущенный здесь век…»

«Мошенник и собака… замучил всех – проверено!»-
Очнувшись, Собакевич сумел проговорить.
«Извольте, я готов быть в деле сем поверенным!
Когда готовы к купчей?» «Сегодня б завершить!

Пришёл просить об этом, принёс и все бумаги,
Поскольку уже завтра хотелось бы отбыть…»
«Ну, крепости свершим, немного бы отваги.
Но рано не отпустим, придётся тут побыть!

Вот я сейчас отдам о том распоряженья –
При этом в канцелярию дверь живо распахнул –
Иван Антонович здесь?» - ни вздоха возраженья –
«Здесь!» « Сейчас же чтоб, немедленно ко мне он заглянул!»

Тот тут же появился, ждать не заставив вовсе.
«Возьмите эти крепости…Вас в этом не учить…
Чтоб нынче же, как надо, без нареканий после,
До запятой всё точно, чтоб не в чем уличить!»

Тут снова Собакевич: «Свидетелей бы нужно!
Иван Григорьич, слышишь? Распорядись позвать!
По два со стороны. Найти легко их дружно –
Пошлите к прокурору. Вам ли того не знать,

Что человек он праздный и. верно, сидит дома…
Ведь, за него всё стряпчий, первейший в мире рвач
Вот этот Золотуха… любому здесь знакомо-
Не вырвешься так просто, напрасно и не плачь…

К инспектору врачебной пошлите тож управы.
И этот, верно, дома коль не играет где…
Полным-полно вокруг… Что называть-то, право?
Бегушкин, Трухачевский … отыщутся везде!»

«Вот именно! Вот именно!» – на это председатель
И отрядил немедленно кого-то к тем домой.
« Ещё – добавил Чичиков – Вновь просьбы я податель,
Пошлите за поверенным помещицы одной,

С которой у меня свершилась сделка тоже.
Он протопопа вашего, отца Кирилла сын.
Служить бы должен здесь, как сказано, похоже…»
«Пошлём, пошлём! А как же - известный господин!

Всё сделаем, как нужно, но попрошу уж вас,
Чиновным не платите, посмеют вдруг спросить…
Пусть даже просто мелочь какую-то, аванс –
Приятелям моим не должно здесь платить!»

Сказав ему всё это, позвал столоначальника.
Когда явился тот, всё повторил ему.
Тот головой кивал, но выглядел печальненько –
Конечно, не понравилось, как видно по всему…

Но сами эти крепости произвели, как кажется,
Отличнейшее действие теперь на самого:
Покупок на сто тысяч! Не много кто отважится!
«Эх, Павел Иванович, миленький! Вот это ого-го!

Так вот зачем вы здесь! Покупочки, однако!
Благое дело, право! Вишь, сколь приобрели!»
«Да. приобрёл вот, знаете! – смущаясь даже всяко,
Ответил ему Чичиков – Дороги привели…

Благое, вы сказали? Я уж и сам так вижу,
Что выше ничего нельзя и предпринять…
Надеюсь, что согласьем кого-то не обижу,
Ведь, как бы оно ни было, цель как свою понять?

До той поры, пока не встал ногою прочно,
Оставив вольнодумство, как в юности порой…»
И тут весьма он кстати, причём, не ложно, точно
Повыбранил всех юных, увлекшихся игрой

Либерализма всяко… Им поделом, конечно!
И всё-таки при этом во всех его словах
Была видна нетвёрдость… Уверенность конечна!
Он сам себе не верил, словно ругая: «Ах!

Ты привираешь, брат, значительно… Вот то-то…»
На продавцов здесь бывших боялся посмотреть
Из страха вдруг заметить на лицах ихних что-то,
Тогда б хоть провалиться, хоть тут же помереть…

Но вряд ли что и стоило двоих тех опасаться:
Один не прошибаем – не вздрогнул, не моргнул…
Манилов же напротив не мог в нём сомневаться,
С полнейшим удовольствием внимал, что б ни загнул…

Он словно погрузился в такое положение,
Которое случается в концертах, например,
Когда певица вдруг при всём к ней уважении,
Затмила саму скрипку нежданно, свыше мер…

Взяла такую ноту, которую невмочь
И птичьему бы горлу…сама потрясена…
И не куда-то в сторону, а правильно точь-в – точь!
Заставьте повторить – не справится она!

«Да, что же вы не скажете Ивану-то Григорьевичу –
Сказал вдруг Собакевич – Приобрели что здесь?
А вы, Иван Григорьевич (казалось, полон  горечи…),
И даже не спросили… Не делает вам честь!

Какой народ купил! Молчальником прикинулся!
Ведь я ему, представьте, Михеева продал!
Вы помните такого? Каретник!» Тот аж вскинулся:
«Михеев славный мастер, но сам мне докладал,

Что он, как будто, помер…» «Кто помер? Мой каретник?
Да нет! То брат его! А сам живёт, как жил!
Так дрожки переделал: по зимнику, на летних
Проедешь не качнёшься! Так любо услужил!

В Москве вот так не сделать! Ему б на государя
По правилам работать! И тот бы всё хвалил!
И жить на всём готовом, совсем себя не старя…
Эх, зря продал, наверно… Уже слезу пролил…

Да, кабы он один! А плотник Степан Пробка!
А Милушкин – кирпичник… Телятников Максим…
Ведь все они пошли…»  Иван Григорьич: «Вот как?
Зачем же продавали, когда нужны самим?»

«А! – тот размахнул рукою – Не знаю что ответить…
Нашла как дурь какая: а не продать ли их?
Тут он и подвернись – продай! Как мог ещё приветить?
Ну, вот и согласился…» - сказал, а сам притих…

Потом ещё добавил: «Седой, как сивый мерин,
А нет ума, не нажил…» - и снова замолчал…
Иван Григорьевич слушал и даже, вроде, верил,
Сочувственно в ответ лишь головой кивал…

И обернувшись к Чичикову: «Прошу теперь ответить,
Как покупали вы крестьян, что без земли?
На вывод разве что?» «На вывод!» - тот ответил.
«А! Ну тогда понятно! Куда б они пошли?

В какие бы места?» «В Херсонскую губернию!»
«О, там земля прекрасна! Достаточно ль у вас?»
«В достаточном количестве! – что ни вопрос, то тернии –
Сколь нужно на сегодня для купленных сейчас!»

«Река там или пруд?» «И то есть и другое! –
И тут же к Собакевичу случайный бросил взгляд:
Не возмутим, как прежде, лицо, как есть благое,
Но прочитать возможно: «Совсем заврался, брат!

Навряд ли ты тот пруд и реку ту имеешь,
Да и самой землицы, похоже, тоже нет…
Противно вот тебе? А что сказать посмеешь?
Что захочу, спрошу и ты мне дашь ответ!   

Играй, играй глазами… куда тебе деваться?»
Вот так или примерно тот думал, но не вслух…
А тут уж и свидетелям пришёл час собираться…
И первым прокурор здесь объявился вдруг…

А вскоре и все те, словами Собакевича,
Что проживают даром, лишь землю бременят…
Какой особый смысл искать в них вовсе нечего-
Никчёмные людишки… Опять на тот же взгляд…

До полного количества на месте и набрали
Из здешних же чиновников, тех, кто служили тут…
Явились даже те, кого совсем не звали,
К примеру, протопоп… Зачем, когда не ждут?

И  каждый из свидетелей с подробным указанием.
Со всяческим достоинством, кто он и что и чин
Сейчас же поместил себя со всем старанием.
Заверив тем бумаги, не спрашивай причин…

Известный Иван Антонович управился проворно:
Все крепости записаны везде, как должно быть,
С принятьем в полпроцента смиренно и покорно
За припечатку в «Ведомостях» - нельзя никак забыть!

Потратиться пришлось в итоге мизер, малость,
К тому же председатель и вовсе дал приказ
Взять половину пошлины, другая же досталась,
Отнесена другому… Но он никто для нас…

Когда всё было кончено, взял слово председатель:
«Неплохо бы покупочку и вспырснуть нам сейчас!»
«Конечно! Я готов! Назначьте теперь время!
Грехом бы посчитал не угостить всех вас!»

«нет, вы не так всё приняли: шипучего мы сами
Поставим с удовольствием – вы гость, нам угощать!
И только за знакомство, за то, что теперь с нами!
За будущие встречи: зовём вас навещать!

А вот что, господа! Родилось предложенье:
Отправимтесь-ка  все, вот сколько нас тут есть
К полицеймейстеру – достойно уважения
Уменье принимать и оказать тем честь!

Он, точно чудотворец, моргнёт одним лишь глазом,
Когда вершит обход по рыбным, что ль, рядам
И, как уж я не знаю, но точно раз за разом
Всё у него на кухне… Поруку теперь дам,

Что славно там отметим, приличнейшее закусим
И, коль уж так случилось, в вистишку бы не грех!»
Свидетели согласны! С чего бы нет, допустим?
О рыбных рядах вспомнили и аппетит у всех!

Взялись за картузы свои,  кто просто и за шапки:
«Мы рады быть полезны! Как было не помочь?»
Шинельки, сюртучки в хозяйские охапки …
Присутствие закончилось. Все поспешили прочь…

Один Иван Антонович, кувшинное то рыло,
Учтиво поклонившись, тихонько произнёс:
«Крестьян-то на сто тысяч, а за труды что было?
Не мало ль одной беленькой?» Тот, услыхав вопрос:

«Да, что там за крестьяне? Не люди – так, людишки…
Совсем пустой, дрянной, ничтожнейший народ…
Переплатил за них, признаюсь, что дал лишку…»
И тот сейчас же понял, что номер не пройдёт…

В другой раз Собакевич шепнул ему на ухо:
«У Плюшкина почём те души покупал?»
Не дрогнувшим лицом, тож потихоньку, глухо:
«А как бы Воробей в ваш списочек попал?

Зачем бы Воробья обманом приписали?»
«Какого Воробья?» «Елизаветой звать!»
«Не знаю ничего!» И, словно покусали,
Скривившись, отошёл - с другими рядом встать.

Добрались, наконец, до дома полицеймейстера.
Как только услыхал в чём дело, почему
Они теперь гурьбой, с проворностью хормейстера.
Стал, словно дирижировать: велел позвать к нему

Немедленно квартального. В ботфортах лакированных
Он обитался рядом. Пребойкий малый был!
Тот зашептал на ухо. Из фраз, явно шифрованных,
Лишь «понимаешь» слышалось через азартный пыл.

Пока в одной из комнат в картишки гости резались,
В другой (впрямь: чудотворец!) являлись на столе
Белуги, осетры! Ладьи с икоркой врезались
В строй балыков, селёдок. Всё чинно, в хрустале!

Из рыбных всё рядов, без пояснений ясно…
Затем пошли сыры, колбасы, языки…
И просто посмотреть и то уже прекрасно –
Румяно и копчёно от щедрости руки…

Потом уже прибавки из погребов домашних,
Кладовок всевозможных и кухонных трудов:
Пирог был с головизной, вместивший в себя хрящик
И щёки осетра, в ком вес девять пудов!

Другой пирог с груздями… Да, что вас тем неволить?
Полицеймейстер тот, как лучше пояснить?
Для города был главный благотворитель, что ли…
Словно отец родной, ко всем тянулась нить…
*