Пушкин в тумане

Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?..
Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.
А. С. Пушкин

Александр Сергеевич очень хотел на войну . Но Наталья Николаевна не пускала его. И даже спрятала пистолеты и пику.

-А сегодня я обязательно пойду на войну!- весело говорил Пушкин, вылезая из под зимнего одеяла в накрахмаленной белой сорочке и щурясь на скудное зимнее солнышко,  как хитрый и наглый рыжий кот щурится на крынку сметаны,  желая полакомиться и боясь её опрокинуть.

Но Наталья Николаевна отличалась исключительной строгостью нрава,  проницательностью ума и правильностью манер.

-Ты купил козье масло?- спрашивала она вдруг и слегка приподнимала левую бровь для внушительности.

Пушкину был знаком этот предвестник бури. Что тут начиналось!.. Пушкин заглядывал под подушку, вытряхивал все шухляды комода, переворачивал весь холодильник, вылезал на антресоль... Но масла нигде не было...

-Я его съел!- потупившись мямлил Александр и старался выглядеть убедительно.

-Ни на как - ую вой - ну ты сегодня не идёшь!- отвечала тогда жена,чеканя каждый звук и упёршись кулаками в корсет, - Ты идёшь за маслом! Козь - им!

И Пушкин послушно и поспешно одевшись вылетал из дому как чёрная ворона, бросая на белый снег свою быструю тень.

-Карр- карр!  - кричал Пушкин,  что на птичьем языке означало " Народ,спасай!  Где найти козье масло,  жена просит козье масло! "

Но народ был тёмен,  безграмотен и забит.  Ему слышалось: " народ,  царь ворр!  Ворр!  Он построил на наши кровные народные деньги себе дворец в Левадии и дачу в Пицунде!  Ворр- ворр! "
Народ волновался. Шумел.  Сквозь шум трудно было расслышать что-нибудь.  Ни где,  ни как,  ни по-чём?

Что за хрень!- сказал бы другой и промотал  все деньги на масло в душном кабаке с друзьями, с визгливыми скрипками,  дымом коромыслом и непутёвыми,  горластыми и зубастыми девками. Но только не Пушкин. Как ни был он близок к народу,
но честно и добросовестно выполнял все поручения жены. Скажет ему жена, например:" Саша, поцелуй меня сюда!" Саша целует сюда. А скажет она, например:" Саша, я очень развратна?" "И совсем даже не развратна!"- ответит Пушкин и поцелует жену ещё куда-нибудь по-интереснее. В общем, очень дружно Пушкины ладили в браке, очень дружно. Если бы не это козье масло!

Пушкин уставал. Приходил весь измотанный,
 несчастный и с потухшим лицом. Возвращаться домой без победы неприятно. А Наталья Николаевна,  казалось,  дразнилась и издевалась над ним. Была очень весела, щипала Александра за ягодицы, чесала за ушком как кота,  говорила:
- Добытчик ты мой!  Хозяин!

Это было несправедливо и обидно.

Пушкин сломался. "Или она пустит меня на войну,- сказал себе поэт,- или я не знаю, что сделаю!.. Я напишу какую-нибудь гадость! Да, колкость какую-нибудь про Бенкендорфа придумаю и напишу!.." И написал. Все громко смеялись. А Государь даже прослезился. Но на войну Александра Сергеевича опять никто не пустил. И даже поддержали Гончарову всем Двором , что Пушкин не умеет искать козьего масла, потому что он не хозяин и не добытчик. А потом дамы стали рассказывать друг дружке о том, что очень полезно посылать мужей с самого утра за козьим маслом. Что талии от этого у них становятся тоньше, а все члены тела здоровее и твёрже.   Махали нервно при этом разговоре опахалами, поглядывая на Пушкина, легкомысленно и хищно сужая ресницы. А Государь, случайно подслушавший весь этот разговор, пообещал дамам  сочинить специальный указ, по которому всем достигшим физической зрелости отрокам и мужам полагалось бы по утрам ходить по Невской набережной двадцать вёрст туда и двадцать вёрст в обратную сторону,  не пропуская ни одной лавки, для собственной красоты и здоровья и для красоты и здоровья своих прелестных избранниц. Дамы возликовали и заоплодировали в восторге. А один гусар расчувствовался, выхватил длинную кривую саблю из ножен и закричал: Ура! Дальше оркестр грянул краковяк и все начали очень резво танцевать и подпрыгивать, и говорить в прыжках друг другу разные незначительные замечания и любезности. А Гончарова прыгала выше всех. Что-то звонко выкрикивала и хлопала ладошами. Пушкину стало противно и он ушёл. Спросил внизу лестницы коня и лафиту, и ускакал в деревню.

Проветрившись вёрст осьмнадцать- тридцать пять,  по ощущению, и добавив ещё пару бутылок  хересу из горлышка,  удачно припрятанных по случаю в седле,  Александр Сергеевич увидел, что справа от него чернеет дымкою лес, а слева белеет поле, а над всем этим мерцает тлеющими углями небо. И он почувствовал себя иголкой, потерянной в сене.И ему остро захотелось домой, к Наталье, целовать её куда попросит, обливаться слезами,  признаваться во всех глупостях,  просить прощения. Но было нельзя. И компаса не было и гордость не пускала "Эх, Русь! Птица- тройка!.. И куда ты мчишься птица-тройка Русь?"- ни с того ни с сего подумалось поэту.

Гоголь в это самое время находившийся поблизости в одном из дорожных трактиров и дожидавшийся перекладных , подавился вдруг куриной сухой котлетой и стал жестами звать на помощь человека,  постучать себя по спине. У Натальи Николаевны где-то далеко в Петербурге сломался каблук и она смешно упала прямо посреди шумного бала и расхохоталась,  нервно и некрасиво искривив рот.

Пушкин окинул взглядом пустынную степь. И вдруг ему показалось, что он и конь стоит, а степь плывёт. И вот уже Пушкин был не Пушкин, а корабль. И где-то в тумане был берег.