Шашки наголо!

          1 сентября очень меня огорчила первая учительница. Я думаю, все понимают, что это должна была быть молодая, стройная, обаятельная женщина, а-ля Тамара Макарова из кинофильма про первоклассницу. И вдруг к нам выходит толстая некрасивая тётка, да ещё и с именем Текля Калениковна. Пусть бы она была обыкновенной Верой Ивановной или на худой конец Параской Никаноровной… но Текля Калениковна! Крупными буквами передо мной тогда стоял вопрос: ЗА ЧТО? Всякое было между нами за время учёбы, поскольку мальчик я оказался более чем живой, но особенно запомнилось вот это: “Шо тобою мордуе?” и “Кэ упэртэ!” – эти сочные украинские фразы про моё необъяснимое упрямство на русский можно перевести приблизительно так: “Что тебя так крючит?” и “Упрямый козёл!”. Но! Вы не поверите, уже учась в университете, я специально приехал к своей первой учительнице, к тому времени уже серьёзно больной, чтобы поклониться ей в ноженьки. Она стояла в своём огороде с лопатой, такая же грузная, неуклюжая и плакала от счастья.
       К нам в село постоянно приезжали выдающиеся люди – писатели, артисты, космонавты, военачальники. Бывало, даже иностранцы заглядывали, кажется с Марса. Одному из них я пытался подарить свою коллекцию спичечных наклеек – он растрогано сгрёб меня в охапку, поцеловал. Я еле вырвался, честное слово – вот ещё, телячьи нежности.
       Первые классы пролетели как-то незаметно, я едва успел переключиться с собирания спичечных наклеек на более благородное филателистическое направление, а потом и нумизматическое.  Всё село помогало мне в этих увлечениях, в загашниках у сельчан нашлось немало этого добра. А тех, кто не хотел расставаться с накопленным, я бессовестным образом обворовывал, особенно если обладатель коллекции был младше меня. Чистая наркомания – эти коллекционерские страсти. Могу вас успокоить: воровские навыки впоследствии мне развить так и не удалось.
       Кажется, в третьем классе я начал курить, что было волнительно и, как говорят нынче – круто. Помните эти завораживающие названия: Казбек, Беломор-Канал, Ароматические?  Но моему папе кто-то из добрых сельчан настучал и он вынужден был принять меры. Папе очень не хотелось этого делать  – он сам курил, как паровоз, но положение обязывало. Всё в итоге свелось к одной фразе: сынок, а курить-то нехорошо. Слёзы градом текли по щекам, но я смог таки выдавить из себя обещание больше этого не делать. И вы знаете, я своё слово держу до сих пор и к куреву не прикасаюсь. Впрочем, выполнять это обещание мне не составляет труда - это же, хоть и круто, но совершенно не вкусно!
       В 1961 году в космос полетел Гагарин. Не было ни малейшего сомнения, что он мог вылететь только из нашей страны – самой лучшей на всём белом свете! Зря мы что ли били в барабаны и дудели в пионерские горны? Это была какая-то шальная, космическая радость – совершенно незабываемая!
       За годы начальной школы я навострился неплохо играть в футбол, который любил больше всего на свете и учителя удивлялись: целыми днями и вечерами этот оболтус гоняет мяч, но на уроке спросишь – всё знает! А я и не учил ничего дома. Письменные уроки выполнялись влёт, пока учитель записывал задание на доске. А устные задания просто считывались из учебника на переменке перед уроком. Позже меня удивляло, что у моих детей были странные проблемы со школьной математикой.
       При всей тотальной увлечённости футболом, находилось время и для других занятий. У нас в школе был учитель Мыкола Пантелеймонович, он играл на скрипке и рисовал картины. Наш сельский хор доярок ему удалось вывести в народные капеллы Украины, в школе он организовал хор мальчиков. Однажды мы вышли на сцену, где я должен был запевать один, но мой закадычный дружочек Вова Тищенко тоже вдруг заголосил запев этой песни! Я стал его дёргать за рукав, чтобы он заткнулся - вы можете сейчас представить, как это смотрелось из зала. Вовка потом плакал за кулисами, а я, будучи тогда возмущённым до предела, всю оставшуюся жизнь сгораю от стыда.
       На уроках пения я сидел на первой парте и вот однажды, когда меня в ухо укусила пчела, я был особенно резв и даже развязен. Это не укрылось от внимания педагога, который,  кроме скрипки имел ещё и смычок… Моё правое ухо до сих пор трепещет, как крыло мотылька.       Случай со смычком меня нисколько не смутил, и сейчас вы поймёте почему. Был у нас ещё один учитель, Виктор, с уже знакомым вам отчеством Каленикович. Он вёл географию, хотя по природе своей он был кавалерист, ещё с гражданской. Вместо шашки у Виктора Калениковича была буковая указка, которой он очень гордился. Дети, существа непоседливые, а на уроках Виктора Калениковича это особенно сказывалось. Учителю такое поведение класса, естественно, нравиться не могло.  И тогда он выхватывал свою буковую шашку и начинал рубить направо и налево. В основном мы уворачивались, не волнуйтесь. И вот случилось страшное: кто-то из учеников всё-таки улучил момент и сломал необычайной прочности буковую указку, хотя учитель с ней не расставался, кажется, даже ночью. Лицо бывшего кавалериста даже сегодня описать невозможно. А ведь я ещё раз виноват перед ним, когда отстал от автобуса в районном центре, куда мы поехали на олимпиаду по географии. Виктору Калениковичу потом за это влетело. Мне же пришлось обратно ночью идти пешком – темень была кромешная на протяжении всех 18 км и дорога далеко не асфальт.
      Взаимоотношения с властью меня конечно никак не волновали в то время. И всё-таки кое-что запомнилось в этой связи. Сидят вечером три брата: мой отец и два дяди - такие встречи нечасто происходили, все жили в очень разных местах. И вдруг я слышу жуткую фразу: слава богу, не расстреляли. У меня мурашки по коже. Весь вопрос - в мнимом кулацтве моего деда. В 20-е годы его записали в кулаки, поскольку на нём по бумагам числилась мельница. Мельница это была малюсенькая, крупорушка на ручье, но на бумаге этого не видно. Последний раз тавро кулака настигло деда уже после войны. Он весь в орденах, но пришлось выйти из партии и удалиться от дел. И всех его сыновей попёрли куда подальше с их тёпленьких мест - кого-то из министерства иностранных дел, кого-то из редакции Комсомольской Правды.
       Когда произошло советское вторжение в Чехословакию, меня очень удивила позиция дяди Вити. Он стал так сильно сокрушаться по поводу этого ввода войск! У него в Чехословакии было много друзей, и это вторжение дядя воспринимал как личную трагедию, он даже заплакал, как мне казалось совершенно глупо. Для меня тогда никаких сомнений не было – значит так надо! Но с тех пор дядя для меня был оплотом инакомыслия, хотя это нисколько не мешало мне любить его без памяти. И каково же было моё удивление годы спустя, когда он с папой стал вести какие-то оправдательные беседы по поводу Сталина. Меня это просто возмутило своей безнравственностью. Я схватил стул и хряпнул его об пол со словами: этот гад уложил кучу народу в лагерях, а вы ищите ему оправданий! Дядя Витя струхнул, но тут же нашелся, вспомнив крылатую фразу из кинофильма Чапаев: Македонский был замечательным полководцем, но зачем же стулья ломать?
       В седьмом классе я пережил шахматный триумф. Уж не знаю, как это могло произойти – шахматные традиции в нашем селе очень сильны – но я вдруг занял второе место в школе, обыграв нескольких очень сильных и главное гораздо более опытных игроков, что было вообще-то немыслимо. Меня распирало от гордости, когда те же старшеклассники заглядывали в мой седьмой класс и перешептывались: вон он, вон он. Кстати, спасибо за шахматы папе, который играл со мной вначале без ферзя, потом без ладьи, без коня. Я поначалу проигрывал, обливаясь от обиды слезами, но постепенно стал обыгрывать его даже при полном параде фигур.
       В том же году мы выиграли баскетбольные турниры в районе и области и поехали в город Чернигов на всеукраинский финал. Уж не знаю каким образом, но мы хорошо знали имена  Арменака Алачачана, Геннадия Вольнова. Скажу больше: мы знали манеру их игры. Сейчас не могу даже понять – откуда мы это всё знали. В финале мы заняли третье место – всё-таки нашлись на Украине спортшколы и в сёлах, а мы-то были всего лишь самоучки. Вот если бы мы соревновались по пению, то тут школа Мыколы Пантелеймоновича безусловно сказалась бы.
       А годом позже наша взрослая сельская команда по футболу, в составе которой играли и некоторые школьники, выиграла звание чемпиона Звенигородского района.  Я в день финала ещё и в легкоатлетической районной спартакиаде принял участие, а потом уже с деревянными ногами вышел на игру за взрослую футбольную команду. Играли мы плохо и дело уже катилось к нулевой ничьей, но тут я запускаю мяч в ворота над вратарём, как сейчас говорят “парашютиком”, получаю от защитника сильнейший тычок в спину и удар от вратаря спереди, но дело сделано! Долго мы шли к этой победе. Весь сезон разъезжали по соседним сёлам на своём трофейном немецком автобусе. Не раз мы улепётывали на нём от разъярённых местных болельщиков после очередной победы, которая давалась, как правило, с огромным трудом. Бились насмерть, а поскольку мы спуску не давали, то после игры нас норовили поколотить уже болельщики. Автобус набирал полную скорость и мы в клубах дыма, на ходу, как недобитые фрицы, заскакивали в это практически антикварное чудо.
       Однажды на уроке литературы, который почему-то проводил наш физрук Анатолий Пилипович, меня застукали за чтением какой-то книжки. Учитель строго потребовал ему эту книжку отдать, чему я воспротивился категорически. Безрезультатные переговоры закончились тем, что учитель сгрёб вцепившегося мёртвой хваткой в книжку ученика и выбросил его за дверь. Я ни при каких обстоятельствах не мог показать эту книжку – том Мопассана из домашней библиотеки – ясно, что это был бы позор на всю школу. А уж какой ответ пришлось бы держать перед родителями! В общем, я с блеском выиграл этот раунд и продолжал безнаказанно Мопассана почитывать и в дальнейшем.
       Конечно, читал я, несмотря на свою футбольную сущность, не только Мопассана, спасибо маме, учительнице литературы. Запах книг, библиотек, был сказочным, волшебным. Начитанность уважалась и поощрялась. Летние поездки в Михайловское, Ясную Поляну, столичные города и их литературные окрестности были нормой наших с мамой летних каникул. Моей гордостью до сих пор является встреча с Чуковским и Пастернаком в Переделкино. Конечно, я во все глаза смотрел тогда на дедушку Корнея. Но почему-то в девятом классе сочинение на тему “Твой любимый поэт” написалось про творчество Бориса Леонидовича, хотя сами понимаете - это имя было тогда под негласным запретом. Справедливости ради надо сказать, что на мой выбор также сильно повлиял тот факт, что мой дядя, Николай Васильевич, был в те годы издателем практически всех книг Пастернака и многие из них он нам присылал.
       Особая тема - пионерские лагеря, куда я ездил каждое лето. Очень волнительно было покинуть отчий дом, выскользнуть из-под родительского надзора и пожить в обществе себе подобных. Можно было блеснуть своими футбольными способностями, выиграть очередной шахматный турнир, попеть с летней эстрады народных украинских песен. Только там можно было играть в незамысловатую игру Ручеёк и с замиранием сердца брать за руку красивую, нравящуюся тебе тайно девочку.
       Зачем я пишу эти бессвязные воспоминания? Наверное, вот зачем: а ведь хорошо, что у меня было в детстве эдакое ментальное двуязычье. В моих мозгах нет и доли тех сорняков, которые сегодня заполонили русско-украинское поле. Я думаю, что благодаря этому же опыту у меня всегда складывались самые тёплые отношения и с людьми других национальностей. Европейцы и азиаты всех мастей, евреи, негры, латиносы, славяне – как здорово, что мы такие разные! У каждого свой космос и свои тараканы в башке. И как было бы здорово, если бы последний воин на нашей планете был незабвенный Виктор Каленикович с буковой шашкой.
       Все мы родом из детства. Пословицу – что посеешь, то и пожнёшь – я с удовольствием чувствую до сих пор на собственной, изрядно поношенной шкуре.
===============================================

На снимке - народная капелла села Шевченково,
Звенигородского р-на, Черкасской области, 1964 год