Как носятся всюду большие волны

Как носятся всюду большие волны – девятые валы оттенков пёстрых.
Они иногда заслоняют тучи; слепой и коварный швыряет случай
От гребня до гребня два тощих чёлна – волна разбивает себя об остров.
   Мы просимся прочь у его твердыни, нам хочется ровной морской стихии.
   Мы верим морали любых ошибок – далёк, достижим горизонт, но зыбок,
   Коль к зыбкости петли ведут кривые, дороги по той родовой святыне.
Она нескончаемо алчет крови, безумолчно требует жертвы чистой.
И мы возвращаемся под кинжалы воспетого предками идеала
Опять эфемерную тешить совесть, не чувствуя сути своей конкисты.
   Объятиям губ да пустыне тела давно не поймать уж былого света,
   Что трогался первой секундой мира, где мы сотворили себе кумира.
   Бодрит ли румяный пейзаж ранета, крошит ли граниты кусочек мела…
Умеют ли руки готовить пищу, радушно ли сердце жестоким стрелам…
Мы здесь – фанатично блюдём каноны, но редко когда на приморских склонах
Два чёлна под мокрым песком не ищем – спасает ли стан орхидей омелу…

      Сгрубеют пальцы, зачерствеем мы, пусть с солью хлеб привычно разделяем,
      Предпочитая крепкий кофе чаю, раскидывая молодость взаймы,
      Не представляя искреннего рая…

Чью искренность холят ветров порывы, чьим запахом пахнут ветров порывы,
Бездушный дольмен на ненастном пляже, вершины заснеженных горных кряжей…
Но только не листья старинной ивы, что листья роняет в картуш крапивы.
   Обильно земля поросла крапивой, алтарные камни безмолвной лаской
   Обвившей, укором стыдливым жгущей, грядущую славу больным грядущим
   Сменившей, разъевшей резные маски – за теми наш остров лежит сварливый.
Он кормит, но слишком натужно кормит – за каждым столом слышен сполох молний.
Что адское войско, на скатерть пятна копну искуплений суют стократных.
Размыть их способен без дна, без формы рокочущий хаос – большие волны.
   Они же седеют в плену циклона, дерутся друг с другом борьбой кипучей,
   Штурмуют решительно нашу глыбу, однако находят дурную гибель,
   И там, у заветной прибрежной кручи, два чёлна под мокрым песком хоронят.
У острова собственный грозный голос – он авторитарен, он тут всевластен.
Но громче всего грозный голос дома, разрушенный храм трудовой истомы –
Нещадно крикливый третий полюс неправдоподобно зелёной масти.

      Нескромный раз следим на берегу перед валами пёстрыми и злыми,
      Пути инициируя меж ними – и острову, заклятому врагу,
      Становимся предательски чужими…

Так осени чуждо благое лето, язычнику – песнь о едином боге,
Дождям разносильным – сухие крыши, портовым мышам – из-под палуб мыши…
Мы пишем абстрактно свои портреты, на них перспективой видны тревоги.
   Тревогам губитель надежды – имя, мои прорисованы очень точно.
   Как носятся волны большие в море, седлают тревоги чумным задором
   Мечтательных арий обломки-клочья, летят к горизонту клинами – мимо.
И волны, и чёлны, и даже остров – этюд из простых аллегорий просто.
Стихами едва говорит натура – бесцветные тени скупой гравюры.
Любовь да надежда, да вера – сёстры, не сёстры двум братьям на кручах острых.
   Закрутятся истово злые волны, в которых, возможно, утонут люди,
   Беспечно познавшие наши воды; опасен малейший каприз природы,
   Какими наполнен живой рассудок, какими несчастный рассудок полон.
Внушительней прочих снедает ужас – пока ещё спящий титан вулкана.
Лелеется жерлом иная драма, ей самое жаркое пышет пламя.
Сомнительно лучшей земли заслужим – два чёлна сгорят, волны злее вспрянут…

      Мы добровольно тащим длинный крест, а рок не стоит мелочных иллюзий.
      Лицом к неприкасаемой обузе, спиной к дорогам до желанных мест
      Корпим нерасторгаемым союзом…

            Ведь ты в нас вложила новое слово,
            Ты в нас вселила призрак свободы,
            Ты нас бичуешь страхом утраты.

            Ведь из-за тебя не сбросить оковы:
            Ты – этот остров, ты – эти воды,
            Серая шаль морскому закату.