Егор Гайдар - Светлой памяти коллеги

Егор Гайдар – экономист-прагматик или революционер-романтик?


(Светлой памяти коллеги)


Это эссе – попытка рассказать об ученном-экономисте и политике, которого автор знал со студенческих лет до последней встречи в Мельбурне в 1993 году.  Личные воспоминания автора об учёбе Московском университете и об общем круге московских либеральных экономистов 1970х-начала 1990х годов накладываются на воспоминания и научные публикации самого Гайдара 2000-2007 годов,  и возникает вопрос, вынесенный в название.

Эссе было написано в декабре 2009 года, в месяц смерти Егора Гайдара, для австралийского академического журнала ”Agenda: A Journal of Policy Analysis and Reform”. С тех пор меня часто просили сделать русский перевод.   Перечитав текст сегодня, четыре года спустя, и переписав его по-русски, по-прежнему отвечаю за каждое слово. 


Полемика

Когда уходит из жизни очень известный человек, вслед ему звучат панегирики.   Не удивительно, что именно это произошло и продолжает происходить после безвременной смерти Егора Гайдара – как в России, так и в зарубежных средствах массовой информации всех политических направлений.  С одной только разницей.  Из статей и комментариев как по-русски, так и по-английски очень хорошо видно, насколько расколотым оказалось общественное мнение по-поводу наследия Гайдара – политика, учёного, публициста.

“Если новый управляющий большой едва сводящей концы с концами компании приводит к тому, что её стоимость на рынке продолжает круто падать, его называют растяпой или неудачником.   Почему тогда Гайдара считают героем?”

“Меня восхищают такие сильные личности как Егор Гайдар, способные принимать решения и не боящиеся брать на себя ответственность”.

Обе цитаты – из влиятельного журнала «The Economist”.   А вот два бывших мэра Москвы Гавриил Попов и Юрий Лужков утверждали, что в 1992 году Ельцин назначил Гайдара исполняющим обязанности Премьер-министра только под давлением США, обещавших  многомиллиардную финансовую помощь. “Провал Гайдаровской модели был неизбежен,” - писали они – “потому что она основывалась на неправильной теории, не учитывающей фундаментальных реалий Российского социализма”.   

В ответ Валерия Новодворская писала: “Гайдар – наш Спаситель, открывший нам дорогу в капиталистический рай.”

Непримиримые дебаты через двадцать лет после всего нескольких месяцев, в течение которых Гайдар был лидером первого в России пост-коммунистического правительства, говорят о масштабе вклада этого человека как в строительство новой Российской государственности так и  в теорию и экономическую историю посткоммунистической трансформации.

Происхождение


О Гайдаре очень многое широко известно.  Он и сам подробно  описал свою семью, детство и становление как личность. 

 Егор Гайдар родился в 1956 году в семье известного военного журналиста Тимура Гайдара.  Истории Советской России и семьи Гайдара тесно переплетаются.   Оба деда – Аркадий Гайдар и Павел Бажов воевали на стороне красных в гражданскую.   Оба стали знаменитыми писателями, на книгах которых выросли поколения детей и подростков в Советском Союзе.  Оба пережили индустриализацию и большой террор конца 1930х.  Аркадий Гайдар погиб в ополчении осенью 1941 года, защищая Москву.  Павел Бажов, школьный учитель, чудом избежал ареста в 1938 году и с тех пор до смерти жил уединённой жизнью писателя, никогда не выходившего из дому.

Отец Гайдара был Контр-адмиралом.  Очень высокое, но не совсем необычное звание для военного корреспондента Правды.   После смерти Егора  сетевая пресса наполнилась спекуляциями о том, что на самом деле Тимур Гайдар был сотрудником разведки.  Теперь уже это трудно подтвердить или опровергнуть.   Однако, военное звание Тимура Гайдара и его регулярные командировки в «горячие точки» говорят о том, что разговоры о его связи с разведкой, скорее с ГРУ. чем с КГБ, могут быть и правдой.  Должности военного корреспондента или военного атташе были обычным прикрытием офицеров ГРУ. Сотрудники ГРУ самодистанцировались от политического шпионажа КГБ и считали себя профессионалами-разведчиками.  Они и в самом деле были более либерально настроены и больше себе позволяли.  И так, Егор Гайдар происходит из советской элиты, но не самой твердолобой её части, а из тех кругов, в которых допускалось неортодоксальное критическое мышление.

В детстве с семьёй, сопровождавшей отца, Гайдар побывал на Кубе и жил там, в частности, в период Карибского ракетного кризиса 1962 года.  В своих воспоминаниях он писал о впечатлениях – тогда – шестилетнего ребёнка – о «революционном энтузиазме»  кубинцев того времени.   

Как и большинство советских детей своего поколения,  Егор верил, что Советский Союз – лучшая страна в мире.  Поэтому он был поражён, оказавшись с семьёй в Югославии 1966 года – стране с рыночной экономикой, свободой слова и магазинами полными товаров.    Сам Егор впоследствии вспоминал, что именно тогда, в десятилетнем возрасте он впервые стал следить за экономическими новостями и интересоваться югославскими экономическими  реформами.   Примерно тогда же отец Егора заметил, как свободно сын обращается с числами, и доверил ему вести финансовую отчётность своего корпункта Правды в Белграде.  Так начинался Егор Гайдар – экономист.   

Как и для многих подростков своего времени и круга, интеллектуальный комфорт в привилегированной образованной семье и прекрасной Советской стране взорвался в Августе 1968 года - в дни ввода войск стран Варшавского Договора во главе с СССР в Чехословакию.   Пражская Весна была подавлена, а юный Гайдар пытался понять, что это за правда такая, которую нужно навязывать людям танками?   


Образование


Поколение молодых интеллектуалов в СССР 1960 - начала 1970х годов должно было пропустить через себя отклонение Югославии от советской модели, евросоциализм, Пражскую Весну и, наконец, радикальные рыночные реформы в Венгрии.  Происходило болезненное раздвоение.  С одной стороны – официальная пропаганда и официальное враньё – в школе, газетах, по радио, а с другой – пустеющие магазины, тупость преподавателей “общественных” дисциплин и разговоры на кухнях – взрослых шестидесятников.     Это было время, когда Егор – Москве, а автор этих строк – в Новосибирском Академгородке стали искать ответы на больные вопросы - сперва в глубоком изучении марксистской литературы.  А затем это стало причиной выбора профессии. 

В начале 1970х, приехав в Москву, на Экономический факультет МГУ, автор познакомился с Егором который учился на 2 курса младше.  Наш факультет был местом, в котором, несмотря на жесточайший идеологический контроль, царила либеральная творческая атмосфера.  Поразительно, что самые элитные вузы того времени, включая МГУ, призванные ковать новые советской кадры, в том числе и идеологического фронта, создали поколение интеллектуалов, отвергших советскую систему не на эмоциональном, а на глубоком профессиональном уровне.

На нашем факультете удивительным образом сосуществовали ортодоксальная школа марксисткой политической экономии, попытки её более либеральной интерпретации и стремление к совершенствованию социалистического планирования с использованием современной западной экономической теории. 

Мы должны были конспектировать и почти наизусть заучивать труды  Маркса, Энгельса и Ленина, речи партийных руководителей на ключевых съездах КПСС и в то же время – под недремлющим, но близоруким оком партийных стражей – серьёзно изучали общепринятую во всём мире экономическую теорию.  Например, в предмете, который назывался “Критика современной западной  экономической мысли”, нас учили работам современных классиков западной экономической мысли.  За названием “Математическая экономика” пряталась современная неоклассическая микроэкономическая теория, а в курсе “Современная эконометрика” нам рассказывали, как работает система денежного обращения в США.   

Но всех наших преподавателей превзошёл профессор Станислав Сергеевич Шаталин.  В последствии он был ментором и Егора Гайдара, и автора этих строк.  А известным на всю страну профессор Шаталин стал в конце 1980х годов.  Тогда он получил звание Академика, был членом горбачёвского ЦК КПСС, советником Горбачёва по экономике. Тогда же он стал лидером команды, написавшей нашумевшую программу “500 дней”, в которой было расписано, как года за полтора в СССР можно построить капитализм.    Но ещё в начале 1970х Станислав Сергеевич читал курс под каноническим названием “Планирование народного хозяйства”, из которого мы узнали не только основы приятой на западе теории экономического роста.  Впервые из уст всеми уважаемого профессионала мы смогли услышать то, о чем сами лишь догадывались. – Состояние советской экономики непрерывно ухудшалось в течение всего послевоенного периода, а к началу 1970х годов темпы роста были бы уже отрицательными, если бы в Западной Сибири не были разработаны месторождения нефти и газа.


Становление


 Говоря об экономистах 1970х–1980х годов, как о наших учителях, так и о молодых учёных поколения Гайдара, нужно хорошо понимать, что даже самая либеральная их часть происходила из интеллигенции, воспитанной в марксистской идеологической среде.   Поэтому как первоначальные попытки объяснения провала советского экономического эксперимента, так и предложения по исправлению ситуации делались в рамках марксисткой парадигмы.  Не удивительно, что и дискуссии сначала шли в терминах совершенствования социалистического планирования.    Более того Егор Гайдар и его коллеги-реформаторы, видели в экономике, прежде всего, не самоорганизующийся социальный организм, а сложную инженерную систему, в которой достаточно было подкрутить кое-какие  винтики, чтобы она заработала лучше.

Прогрессивные экономисты того времени в неявном виде делились на две группы. - Разумеется, твердолобая власть и её официальные идеологи считали еретиками-отступниками тех и других.

Одна из них была основана математиком с мировым именем и единственным советским лауреатом Нобелевской премии по экономике Леонидом Витальевичем Канторовичем.  Подход Канторовича и многочисленных его последователей был исключительно социально-инженерным как в смысле философии, так и в смысле предлагаемой технологии планирования.  Предполагалось, что крупномасштабная модель оптимизации могла стать инструментом создания государственного плана, а получаемые в результате решения оптимизационной задачи ценовые переменные – прототипом регулируемых цен.   В результате – в соответствии с теорией оптимального планирования – такой план должен быть не менее эффективным, чем рынок.  Звучит как абсолютная утопия.   Но именно эта утопия сперва открыла нам идеологические двери для изучения западной экономической мысли, а затем привела к выводу о неосуществимости  самого  оптимального планирования.

Другая группа, по существу, предлагала ещё один социально-инженерный подход.  Что если реализовать элементы рынка, не заменяя им основ социалистической экономики?   И это – именно та точка отсчёта, с которой Гайдар вместе со многими студентами и молодыми экономистами нашего поколения стал задумываться: а осуществим ли вообще рыночный социализм?   

Для Гайдара эти вопросы имели особый смысл, потому что они накладывались на его детские воспоминания о Югославии.   Можно ли сделать так, чтобы на предприятиях, которые управлялись трудовыми коллективами самих рабочих, создавались новые рабочие места?  - Опыт Югославии говорил об обратном – массовая хроническая безработица выталкивала сотни тысяч людей на поиски работы за границей.   Как сделать, чтобы инвестиции перераспределялись в более эффективные отрасли? - Рабочее самоуправление было способно принимать только краткосрочные решения.    Как избежать дифференциации зарплаты, не отражающей различий в эффективности? – Одной из проблем рабочего самоуправления была оплата труда по старшинству, а не по результатам труда.  Наконец, как избежать высоких темпов инфляции, в течение десятилетий разрушавшей югославскую экономику?   

Гайдар свободно читал на английском, испанском и словенском языках.  Тем не менее, скорее всего, он не был знаком с теорией фирмы, управляемой рабочими, известной в западной литературе с конца 1950х годов. В соответствии с этой теорией, самоуправляемая фирма стремится к максимизации не прибыли, а прибыли в расчёте на одного рабочего.   Казалось бы разница небольшая.  Но математически строго доказывается, что в экономике, в которой таких фирм большинство, безработица, инфляция и отсутствие роста – неизбежны.   

Не зная этой теории, Гайдар самостоятельно приходит к выводу, что крах социалистической экономической системы неизбежен.  И если слабость командного социализма – в засилии бюрократии, то рыночный социализм нежизнеспособен из-за его неэффективности.   Тем не менее, как это не парадоксально, Гайдар не смог окончательно отделался от марксистской методологии.   Даже в период своей академической деятельности “после политики”, он использовал детерминистское объяснение развития экономических отношений под действием производительных сил – именно так, как нас всех учили в курсе исторического материализма.  И это - несмотря на исторический опыт и обширную современную литературу.    

    
Учёный и политик

Молодой выпускник Московского университета Егор Гайдар начал свою профессиональную карьеру в Институте системных исследований.   Институт был элитным местом и в смысле концентрации сильных учёных, и в смысле трудоустройства жён и детей сильных мира сего.  Гайдару повезло - он смог заниматься именно тем, что его интересовало – изучением экономических реформ в социалистических странах.   Но абсолютно неверно думать,  что с самого начала Егор развивался как диссидент-антикоммунист, экономист-рыночник.   Как раз наоборот, Гайдар  был частью официального истеблишмента, членом КПСС вплоть до роспуска партии в 1991 году.  Более того, во время горбачёвской либерализации он бы сотрудником печатных органов КПСС – газеты «Правда» и журнала «Коммунист».

Это не помешало Гайдару, вместе со многими прогрессивными молодыми экономистами, активно принять неожиданно дозволенную идеологическую свободу.   Тогда радикальные экономические реформы не только обсуждались в академических кругах, но стали главным направлением работы правительства.   Гайдару снова повезло.   Он оказался в правильное время в правильном месте.   Вместе со своими коллегами  он стал не просто свидетелем, а активным участником реформ, участвуя в специально созданной комиссии по совершенствованию управления экономикой, созданной Политбюро ЦК КПСС.   Отдел Института системных исследований, в котором работал Гайдар, был научной базой этой комиссии.    Гайдар смог включится в дискуссии, в которых даже официальный язык стал меняться. Такие понятия как «радикальные экономические реформы»,  «рынок», «индивидуальная трудовая деятельность»,  «кооператив», «совместное предприятие», а также «безработица», «инфляция», «бедность», «социальная стратификация» и «дефицит государственного бюджета» перестали быть табу.   

В то же время, официальная система принятия решений была абсолютно несовместимой с реформами.  Главной целю было объявлено ускорение экономического роста.   Гайдар считал, что на первом месте в системе приоритетов должны были быть либерализация экономической системы и финансовая стабилизация.  Известно, что он написал несколько предложений  в Комиссию по совершенствованию управления экономикой и несколько раз встречался с самим Горбачёвым.   Но, к сожалению, Горбачёв, благосклонно реагируя на предложения учёных-экономистов, находился под давлением консервативного партийного аппарата, что приводило к половинчатым неработоспособным решениям. 

Таким образом, крах всей системы централизованного планирования и управления экономикой оказался неизбежным.   К концу 1980-х годов экономика СССР оказалась на грани катастрофы.    Мировые цены на нефть, росшие в течение 1970-х годов, в 1981-1987 годах упали более чем вдвое.  Но ведь доходы от продажи нефти и газа использовались  для импорта продуктов питания и потребительских товаров.   Ни того, ни другого Советский Союз в достаточном количестве не производил.  На привыкшую к массовому импорту страну надвигалась угроза глобального дефицита.   

И золотой запас уже не мог помочь.  Если предреволюционное правительство оставило большевикам в наследство 1300 тонн золота,  то через 74 года первое пост-коммунистическое правительство должно было довольствоваться 286 тоннами.  И это в стране, которая все эти годы разрабатывала собственные месторождения золота.   Не сильно помогли и западные кредиты в 63 миллиарда долларов, которые просто утроили совокупный долг иностранным государствам.  Начиная со второй половины 1991 года магазины опустели.  Даже очереди исчезли – не за чем было в них стоять.   Надвигался голод. 

Вот в такой обстановке Егор Гайдар начал свою очень короткую, но исторически знаменательную политическую карьеру.    В 1991 году он был назначен Первым Вице-премьером и Министром экономики в ельцинском правительстве Российской Федерации всё ещё в составе СССР.   Он был Министром финансов Российской Федерации-отдельного государства с февраля по апрель  1992 года,  и затем в течение нескольких месяцев – исполняющим обязанности Премьер-министра.  Однако контр-реформистский Съезд Народных Депутатов так и не утвердил либерального экономиста в этой роли, что оказалось началом конца этой спринтерской карьеры.   

Впоследствии Гайдар был советником правительства, возглавлял право-либеральное политическое движение, и в течение некоторого времени состоял депутатом Думы.   В то же время он вернулся к активной научной работе, создал Институт экономики переходного периода, и написал несколько книг по теории реформ и экономической истории России.

Но почему Гайдар не удержался в официальной политике?  Да просто потому, что он для неё не родился.  Со студенческих лет Егор производил впечатление типичного учёного.  Неспортивный, немного полноватый интроверт с тихим голосом, он был всегда уверен в том, что говорил, и говорил только то, во что верил.  Он мог поразить безупречной логикой слушателей, которые могут оценить логику.   Но его речь была наполнена профессиональным экономическим жаргоном. Он не был и не стал харизматичным лидером, который мог увлечь за собою большинство страны.   Он родился в среде официального истеблишмента, но был чужаком в своей среде и оказался несовместим ни с системой, ни с преобладающими убеждениями своего времени.      


Пост-коммунистическая трансформация

Чтобы непредвзято оценить роль Гайдара в экономической трансформации России начала 1990х, нужно просто посмотреть на факты, о которых теперь многие стараются забыть.  Катастрофа была неминуемой, и у правительства было только две альтернативы:  либо жёсткая карточная система и чрезвычайное положение, либо радикальная либерализация экономики.  Ни одна их этих альтернатив не давала стопроцентной гарантии, что стране удастся избежать массовых волнений и человеческих потерь.  Гайдар выбрал либерализацию.  Да и вся политическая логика момента не давала ему другого выбора.   Он был уверен, что иначе гражданская война и возвращение к сталинизму были бы неизбежны.  Но его выбор не был принят ни консервативным бюрократическим аппаратом, ни большинством населения.  Тем более, что немедленным и неизбежным результатом переходного процесса стали депрессия и гиперинфляция.   В сознании сограждан именно Гайдар был и остался главным виновником этих проблем.

Между тем, даже среди сторонников Гайдара отношение к его реформам неоднозначно.   Больше всего его обвиняют в либерализации цен, забывая, что эта мера была одобрена в октябре 1991 большинством голосов Съезда Народных Депутатов СССР всех политических направлений, в том числе твердолобых коммунистов.   Другая «вина» Гайдара обесценивание рубля, а вместе с рублём  - сбережений населения.   Рубль и в  самом деле обесценился.   Большая часть обесценивания (150%) произошла в 1991 году, до того как Гайдар стал ключевой фигурой в пост-советском правительстве России.

В то же время, теперь уже все почти забыли, что главным достижением правительства Гайдара было строительство – практически с нуля – новой фискальной системы взамен развалившейся советской.  Всего за несколько недель была написана и принята новая система законов.  Государственный бюджет был спасён от неминуемого коллапса.   Несмотря на это, как это ни парадоксально, теперь либерального экономиста Гайдара обвиняют в слишком мягкой бюджетной политике.   Сам же он объяснял,  что более жёсткий контроль за расходами подорвал бы и без того хрупкую финансовую стабильность.

Гайдара считают ответственным за «шоковую терапию», которая привела к существенному сокращению экономики.  Либерализация цен, а также крутые меры по открытию экономики и переходу с свободному обмену рубля на иностранную валюту помогли довольно быстро избавиться от дефицита и очередей.   Но платой за этот успех была глубокая пост-коммунистическая рецессия.   В 1992-96 годах валовой национальный продукт уменьшился на 40%, цены выросли в 26 раз,  а рост номинальной заработной платы не успевал за ростом цен.  Реальные доходы сократились почти на треть, резко усилилась социальная стратификация.    
               
Но на самом деле, никакой «шоковой терапии» Гайдару реализовать просто не дали.  Ему удалось спасти страну от катастрофы с помощью макро-финансового ШОКА.  Но у него не было ни политического шанса, ни физического времени даже приступить к ТЕРАПИИ – глубоким изменениям в структуре экономики на микроуровне.     Приватизация была основана на принципах, с которыми Гайдар был не полностью согласен, и проведена уже без него. И дело вовсе не в том что это была «прихватизация», и не в том, кто разбогател и стал «олигархом».  Дело в том, что к концу 1990х сложилась структура собственности, в которой 70-75% капитала находилось в руках государственных и смешанных компаний.  Государство частично владело до 45% капитала и полностью до 25% капитала.  На долю частных собственников и компаний приходилось не более 25-30%.  А в годы правления Путина-Медведева государственный контроль продолжал усиливаться.   При такой структуре собственности эффективная рыночная система просто невозможна. 

Для того, чтобы понять, до какой степени реформы ПОСЛЕ ГАЙДАРА были радикальными и до какой степени удалось создать рыночную экономику, нужно посмотреть, что именно было приватизировано.   Советский союз был промышленно развитой страной с колоссальными производственными мощностями.   Но эти мощности состояли из неэффективных промышленных гигантов, созданных системой централизованного планирования.  И главной целью было обслуживание военно-промышленного комплекса, а не конечного потребителя.   

Пoэтому, сама по себе приватизация не могла создать конкуренцию и решить проблему эффективности.   Требовалось изменение физической структуры экономики, её переориентация на конечного потребителя.    Но сохраняющаяся огромная доля участия правительства в экономике страны и отсутствие политической стабильности не способствовали уверенности как российских, так и иностранных инвесторов в будущем рыночной экономики в России.   Таким образом российская экономика, кроме ресурсного и энергетического сектора, так и не стала конкурентоспособной и эффективной.    Уровень иностранных инвестиций остаётся крайне низким.   Как и в советский период, страна продолжает полагаться на экспорт нефти, газа и минеральных ресурсов, и поэтому зависит от мирового колебания цен. 

Теперь, более чем через двадцать лет, прошедших с начала гайдаровских реформ по-прежнему недемократическая Россия стоит перед неопределённым будущим.  И  это несмотря на усилия Гайдара, а не из-за них.


(Вольный расширенный перевод с английского. Декабрь 2013 года.)