Головинщино. Дорога к дому

                Пролегла по России дорога
                За верстою в обнимку верста
                От порога до дальнего лога
                Вся  крестов почерневших полна
                Слева, справа,- до сини небесной
                Тишины акварельный окрас
                Сторожит караулом древесным
                В путь-дорогу собравшихся нас.
                Образа на стене за спиною
                Мне устало мерцают сквозь тьму!
                Я вернусь, я вернусь непременно!
                Вот по Родине только пройду
                По бескрайней, по-прежнему сонной
                Как июльский камыш на прудах
                С облаками на глади  зеленой
                Где кувшинки плывут в небесах.
                Затянуть даже хочется песню
                «Эх, ямщик не гони лошадей!»
                Не хлещи языкастою плетью!
                И по крупам, «на-отмашь», - не бей! 
                Пусть гнедые развеют над степью
                Длиннокосые гривы свои!
                Не хлещи языкастою плетью!
                Губ усталых уздою не рви !!!
                Пусть расстелятся призрачной лавой
                Над просторами древних седин               
                Старых храмов овеянных славой
                Будто взятых с библейских картин!
                Пусть свободно, без боли, в полете
                Кони вдаль мою радость несут
                Что б сусальной красой в позолоте
                Еще дальше прославилась Русь!   


               
                ГОЛОВИНЩИНО (РОДИНА)

 Вдали от хоженых дорог в тиши немеряных полей
 Лежит неброский уголок забытой родины моей
 Июльским солнцем как огнем холмы его опалены
 Седым высоким ковылем виски холмов убелены
 Песнь жаворонка льется звонко, в туман укуталась река
 Из тьмы утра выходит солнце на пожелтевшие луга

 Природа спит в тиши простора, светлеет воздух по долам
 Застыли цапли на озерах,  и Выпь не ухает в туман.
 «Узень» течет, цикады стонут, налился колос на полях
 Сиропом яблочным затронут - Налив сверкает на  ветвях
 Мелеет речка, зной струится, коровы спрятались в пруду
 А в небе – чистая страничка, нет даже тучки на виду.
   
 Сияет вымытое небо, полей квадратиков не счесть
 Аквамариновая нега зовет на облако залезть
 И вот оттуда, сверху, взором, окинуть поднебесья рай
 Цветущий край, степным узором, похож на хлеба каравай
 Зеленый край, - мой берег детства, мой центр мира, - бытия
 Ты навсегда со мною в сердце, любовь и Родина моя.

 Где б ни был я всегда со мною моих степей просторных ширь
 Глаза вот  только я закрою - дороги  старый  Поводырь 
 За Волгой долгою, за «Плесом», через «Пристанных» берега
 Все дальше в степь все дальше к дому ведет незримого меня.
 Минуя грады «Мокрограда», «Нахойки» новые мосты
 Немецких «Урбахов» дубравы, через «Ершовские» кусты

 На край губернии Российской, к границам ближе, - на юга.
 Здесь люд иной, иные лица, тенистых речек берега      
 Скрывали разною порою в поросших тальником кустах
 Чапаевских времен героев, с каленой шашкою в руках,
 Бродяг, не знавших упокоя, запойных с осени крестьян
 Лихих людей имевших дело, к тому, кто случаем был пьян.

 И  вновь на юг до «Декабриста», до новых пахотных земель
 Там трактор в поле, – трактористам, завис как памятник потерь
 От дыма и мазута черным в кирзовых шитых сапогах
 Сгоравших насмерть,  полусонных, - ночными вахтами в стогах.
 Всем тем кто землю вековую сил не жалея поднимал
 Не шиковал «Тузом» блатуя, - а землю русскую пахал.

 На старом пьедестале трактор угрюмо высится в степи
 Как обелиск годам пропавшим, что раньше даром отцвели
 И труд на благо всей отчизны, кормивший город был забыт
 Вот там, назло летам застывшим «Алтаец»  старенький стоит 
 Ветра степные забредают в кабину ночью на постой
 В жару на солнце раскаляют, снегами мучают зимой

 Покрылся плесенью узорной сиденья, ветхий дермантин
 Сверну с дороги я покорно - пройду к ровеснику седин
 Моих висков посеребренных и  складок «мудрости» у лба
 Большая жизнь Ершовской степью ему на откуп отдана
 Теперь над синими полями в закатном отблеске  лучей
 Плугов его булатных слава горит как тысяча свечей.

 Дорога вьется дальше, дальше, вот на пригорке Дергачи
 Белеет церковь в старом парке, белеют высолов лучи 
 Стоит вода среди развалин саманных рухнувших домов
 Крестом две улицы, без правил дома застыли у ворот
 Горбыль на стенах палисадов кустов запыленных не счесть
 Сухие вязы сквозь ограды зовут под деревце присесть

 Что б зной просторов опаленных на миг недолгий позабыть
 И прудовой водою зеленой  лицо усталое омыть 
 Здесь жизнь текла в года «Застоя», шумел, работал городок
 В окрестных селах, тучей в поле, стада овец кормились впрок
 В токах курганы урожая пылились горною грядой
 Наверно был вершиной Рая, для «Дергачевских» мест «Застой»

 Благое место было раньше, в низине  пряталась река
 Поля ухоженно блистали листвой зеленой табака
 Струился воздух перегретый, просторы таяли в дали
 В одежды летние одеты, стояли сказочные дни.
 С Урала двигались верблюды тропой проложенной давно
 Везли шелка, сурьму, посуду и виноградное вино
 И в Дергачах, в степном раздолье, у вод вставали на постой
 И хлебосольное застолье дымилось долго под  луной.
               
 Вот если б был читатель строгий, из  тех Саратовских земель   
 За Волгой брошенных, убогих, забытых Родиной теперь
 Не шуткой знавший о суглинках, на месте хоженых дорог
 Где через речки лишь плотинки, но зачастую просто – брод
 Закрой глаза читатель! Вспомни! Землянок белые бока    
 Соломой крытые накаты с плетнем густого ивняка
 Июльский зной полей ковыльных, в степи звенящую струну,
 До ломоты в ушах бессильных - немую, злую, тишину.

 Здесь нет дорог, лишь направленья, как на дорогах фронтовых
 Ты привыкаешь к ним с рожденья и плохо, если не привык
 Ведь жизнь свою тебе придется на этих землях доживать
 А не столичные пороги в туфлях и фраке обивать.
 И вот про  снежные  метели, про зимы лютые как лед
 Про то, как воют на пределе ветра утробно у ворот
 Про грязь, по осени без края, ухабы глиняных дорог!
 Эх сторона моя родная!  Державы ядерной оплот! 
          
Но все, оставлю размышленья, что раньше было? Было как?
Продолжу дальше я сложенье. Куда мы двинемся? Итак?
В какую сторону дорога, от «Дергачей» нас поведет
И к долгожданному порогу тропой незримой приведет.
Вот на «Иконовку» дорога, вдоль дола мокрого легла
От «Камышовского» порога от Дергачевского угла
По краю речки мелководной, к оврагам,  вешнею водой,
Высоким  паводком холодным, разбитым раннею весной.
Меня ведет мой лоцман давний, что от рожденья, от отца
Я получил подарком ранним, от мне родного - мудреца.
Отец без карт, в любое время, в жару, туманы и зимой
Всегда уверенно и прямо - дорогу находил домой.

Теперь вот я, минуя ямы, камней от срубов вековых
 Бреду дорогою упрямо, мимо кладбищенских седых
 Крестов, крапивою увитых, заросших кленами холмов
 До одури бурьяном сытых на месте рухнувших домов.
 Сверну с дороги и неспешно  к оградам медленно пройду
 Читатель, - ты случайно место,– встречал такое наяву?
 Погост надолго позабытый  темнеет мхами меж равнин
 Под синим небом необъятным, он здесь печалится один.

 Давно здесь жившие крестьяне лежат в нетронутой тиши
 Их только ветер навещает в туманом залитой глуши.
 Да вороны конвоем черным, угрюмый сумрак стерегут
 Но тех, кто навещал усопших, давно уж не бывало тут.
 Печальней не встречал я места, в родной до боли стороне
 Чем захороненные тесно на мирно дремлющей земле
 Привольно жившие когда то одним раскидистым селом
 Полей немеряных солдаты, - вооруженные серпом.

 Полвека тихо на просторах «Иконовки» стоявшей тут
 Забвенье русское покоит былого времени редут
 Одно лишь кладбище как рана, в сырой, непаханой земле
 Зияет гранями упрямо в ничейной, дикой, стороне.      
 Какие странные сюжеты вдруг преподносит нам судьба
 Сто лет назад на этом месте, моя пробабка родила,
 Вот здесь, в Иконовке,  мальчишку, – Назаром названным, в года
 Когда крестьянские волненья вдруг всколыхнули города.
Иаков Кряжимский, священник, мальчишку светлого крестил.
Под Дергачами, в новом храме, - «Святой  Архангел Михаил»
От града   «НАЗАРЕТА» -  имя,  святой отец ребенку взял.
«Печник иль плотник» -  будет добрый, - Иаков матери сказал.

Откуда знал отец Иаков, как мог он будущее зрить?
Каким неведомым уменьем постиг загадочную нить?
И предсказать характер ровный, и ум смекалистый и нрав
И  что рукастым и задорным Назар получится у нас.
Что плотник, бондарь и жестянщик, толковый выйдет из него
И чудом посланный механик, - печник, «от бога», самого.

Вот так мой дед - Назар Павленко, явился вовремя на свет
Сто лет назад!!! Замру на месте, вдохну - а выдоха вот нет!!!
Его отец, Семен, мой прадед, зажиточный крестьянин был
 Хозяйство крепкое наладил и деток семеро нажил……!
Теперь, где я стою средь поля, остались кладбище и пруд
 Пропало все, лишь боль  и горе незримо поселились тут.
 Всех время страшное сгубило, война нещадною косой
 Как необузданная сила народ косила молодой.
   
 Там революция и голод и раскулачество крестьян
 Да лагерей советских холод для незадачливых селян.
 Как будто проклятое место Россия – Матушка, сама.
 Всегда в России  неуместно иметь наличие ума.
 И независимость во взглядах – грешно открыто проявлять.
 Зато, «за так» работать честно, весьма уместно, так сказать.

 Обидно, что с времен дремучих, с «Ивана Грозного» хоть взять
 За мужика, сказать по-русски? Да нет, по-русски, не сказать!
 За среднерусского Ванюшу, в среднестатическом лице
 Не проявлял заботы толком, ни царь, ни Кесарь вообще
 Задумкой нужной Петр Первый в Европу окна прорубал
 И вот на стройках Петербурга рукою барской прикопал
 Ну миллион, а может десять, никто сердешных не считал
 И на трясучие болота речушек Невских отправлял

 Из Волочка или Валдая , Твери далекой  и Торжка
 На гибель мокрую и злую – мастерового мужика.
«На дело мокрое», позднее, так стали гибель называть
 А при Петре «работать честно» - если уместно,так сказать.

Так все правители России, с главбашен Красного Кремля
 С печальной усталью смотрели на необъятные поля
 И гор таинственную силу, рек полноводных глубину
 А там еще Сибирь большая  и море плещется в Крыму.
 Плюс полюс северный с морями, - на юге степи в полземли
 Пустыни жаркими ветрами Кавказ дыханьем обожгли.
 И тьма Российского народу на этих вотчинах живет
 И власть, по-русски поминая – фольклор без устали поет!

Стою, глаза закрыв печально, неспешно память тороплю
 Среди равнин незримой сетью дорогу – карту расстелю
 «Кляйнбаз» немецкий справа станет, левей «Садовое» лежит
 Обняв «Узень Большой» полями село старинное стоит.
 Там «Головинщино»!Я знаю!Без карты знаю,- просто так!
 Я там рожден и вырос даже! С отцом и матерью - никак?
 Я этот мир, огромный, новый , отсюда с детства открывал
 Здесь «Пуп Земли» моей по - Римски. «Начало всех моих начал».

 Помещик Головин. - Как звали? Теперь не помнит уж никто
 Курорт кумысный здесь поставил в начале века своего
 До революции, конечно, кумысный барин процветал
 В глухой степи он выбрал место и Головинщиной назвал.
 Местечко тихое, простое, в низине пряталась река
 Как сабли лезвие кривое была узка и глубока
 Змеилась кольцами по степи от «Пугачевских» деревень
 Вот за длину и узость эту - «Большим, стал Маленький Узень» 
   
«Узень» струился по оврагам – неся по жилам степи кровь
 Дарила жизнь, дарила влагу суглинка желтого  сукровь
 В его спасительной прохладе и зверь и спокойно отдыхал
 И человек отрады ради свой путь вдоль речки пролагал.
 Бывало люди Пугачева, в бунтах  развеявшие страх
 От царской  стражи укрывались в его приветливых кустах.
«На Том боку»,- в деревне звали, высокий берег у реки
 Пройдешь, мосток и на пригорке поместье видится вдали

 Там с восемнадцатого века целебный делали кумыс
 И на полях в «Толовом» доле лошадки славные паслись
 Как только лето приходило из Петербурга и Москвы
 Столичных барышень лечиться везли на тройках мужики
 От сырости домов старинных, наследства царственных родов
 На воздух волости былинной - от пыли грязных  городов.
 Из Нижнего и из Самары , Калуги ,Пензы и Твери
 На солнце яркое, где травы, шелками стелятся вдали

 Под ночи теплые до утра до блеска первого зари
 Когда росой умыто будто - звезда встающая вдали.
 Так двести лет прошли  порядком с тех замечательных  времен
 Сменились люди неприметно, уклад, столица и  закон
 Другие правила прижились на месте нажитом давно
 Сменилось все, подобно кадру, в немом, безхитростном кино
 Представить трудно нам, кто позже, уже все это не застал
 Не видел дом красивый тоже и про помещика не знал

 Раздолья трав, вьюном повитых в долах укромных не встречал
 И потому земель целинных в красе июльской не видал
 Остались как в пустыне Наска, одни рисунки на земле
 Домов штук пять, да парк Английский на той и этой стороне.
 Ведь двести лет как крошки хлеба, легко смахнула со стола
 В янтарный камень превратила смолу из  хвойного ствола
 Простая вещь. Загадка жизни. Немое чудо бытия.
 Подаренное богом - «ВРЕМЯ». Ни кем не купленный судья.
 
Оно всегда расставит строго, персон не видя пред собой               
Как мало сделал или много? При жизни, выбранный герой.
Как прожил дни и, что оставил он для потомков на Земле?
Курганы тлеющих развалин, на поднебесной стороне?
Легенды эпосов старинных о героическом труде?
И седовласые былины о жизни ратной  на войне ?
Или забвенье как спасенье о пустоте прошедших дней
 Достались тяжким утешеньем ненужной личности своей.

Но я вернусь к тому, что было, еще немного расскажу
«На том боку» в беседке гладкой незримо вея,- посижу
 Увижу, как спешат по парку на моционе господа
 Капризные белеют шляпки зонтами скрытые всегда.
 Сквозь парк разбитый хитроумно вниз по течению реки
 На веслах движутся бесшумно открытых лодок угольки
 Там на корме у каждой лодки фонарик маленький горит
 Луна магической дорожкой за ними  медленно скользит.

Анорексичные гражданки и бледнолицые madam
Дворянские, пичуги - дочки и их дородные maman
Гуляя вечером по парам среди сиреневых кустов
 Мешали запахи сирени с французским запахом духов
 Так много времени промчалось и просто кануло вдали
 Людей по миру раскидало как в океане корабли
 А вот сирень на том же месте весной отчаянно цветет
 И год от года, не старея,  себе без устали растет.

 Пусть долго ты прожил на свете и повидал немало дней
 И где бы жизнь твоя не мчалась в плену беспечности своей
 Но «Та» аллея из сирени в душе у каждого цветет
 Проходит жизнь, и мы стареем, а вот сирень в душе растет.
 И гнут нас годы не жалея под небом разных городов
 Другие звезды освещают ночи таинственный покров
 Но небо звездное Июля, с луной на скошенном лугу
 Как фотографию из детства, как талисман,- я берегу.

Наверное, думает так каждый, кто вышел родом из села
 Кого счастливая мамаша под небом этим родила
 И долго холила, растила, учила грамоте и жить.
 Как мать моя меня растила и как любила! – Не забыть!

 Прицельным взглядом старожила село родное огляжу
 Между могилами и ТОКом  дорогой узкой поспешу
 С пригорка вниз, конторы мимо, до главной улицы села
 Пройду коробку магазина и школы правого крыла.
 До клуба «Нового» средь парка, я по привычке  не пойду
 Возьму левее и украдкой на путь до дома заверну.
 Где клуб стоит, стояла церковь – высокий деревянный храм
 По всей округе звон пресветлый, когда то разливался там
 И службы в праздники святые для паствы  праведной велись
 Как зерна колоса литые, сквозь пальцы годы пролились.
 Взорвали церковь изуверы, кирпич на стройки развезли
 Настойчивых Адептов веры в Сибирь, подальше упекли.

 От «Клуба Старого», что смотрит своим фасадом на закат
 Бежит заросшая дорога к плотинке узенькой в посад
 Там через «Озеро», на запад, к старинным ивам у воды
 В «Гусевку», дед назвал когда то – за «Головинщиной» пруды. 
 Пройду, отмеряв путь недолгий,- колодец справа здесь стоял
 Вот дом «Абдулов», дом «Гаранькин», а вот, - «Начало всех начал»!
 Сейчас направо, десять метров – и там, в низинке, дом стоит
 Мой дом, наш дом - знакомый с детства, на солнце окнами блестит
 И даже кажется, что лает, мой давний друг, мой славный пес

 И вишня в палисаде тает в платке от беленьких берез
 А через клумбы кот крадется за зайцем Солнечным средь роз
 И по ветру косынка вьется, знакомая до горьких слез
 Косынка матери, цветная, воздушный след любви моей!
 Косынка матери, простая, теперь бы прикоснуться к ней!
 Пусть нереально, словно в сказке, в калитку синюю войти
 А там отец и мать, ЖИВЫЕ, меня встречают на пути
 И что б обнять и к сердцу ближе моих старинушек прижать
 И так стоять и слез горошин не вытирать и не скрывать.

 И голос матери певучий все слушать, слушать без конца
 Какой я все-таки везучий! – Всегда от первого лица
 Во мне звучит, не зная сроков, созвучий трепетных мотив
 Давно уж нет на свете Мамы, но голос ласковый, – звучит.
 С тех пор прошло уже лет тридцать или вернее тридцать пять
 Подобно перелетным птицам я путь проделываю вспять
 По той дороге незабвенной, от школы правильной прямой
 Дрожа душой навек нетленной, я подхожу, к себе, домой!!!!!!
 Нет, подожду! Там за кустами, я помню каждый уголок
 Калитку синюю и камень, которым вымощен порог
 Я даже скрип калитки помню как песню детскую свою
 Мне мать ее стараясь пела ! И вот я снова здесь стою



      ***************************************************
                ДОМ

 Только ватными стали вдруг ноги и колени не гнуться идти
 Удушая ком к горлу  подходит, и сдавило по центру в груди
 А лицо потемнело от муки,  и слеза напросилась из глаз
 Старый дом, после долгой разлуки ожидает по-прежнему нас.
 Он стоит словно идол саманный, свои окна – глаза отворив 
 Почернел от тоски неустанной, о заботливых людях забыв
 Тех, что сами, своими руками, поднимали его от земли
 Берегли, как могли,  улучшали, всем стихиям земным, вопреки.

Где они эти ласточки-люди? Два смешных человечка теперь?
Дом другой может их приголубил, там открыта им радушно дверь?
Может в город уехали к детям? Или в новый район подались?
Тосковали там видимо летом, а потом - Ничего! Прижились!
Только дом, что построили сами, помнит крепкие руки отца 
И крыльцо из сосны с вензелями и в колодце четыре кольца.
И касаний заботливых, нежных, что утюжили профили стен
Руки женские, руки  надежды! Знал, не бросят его насовсем.

 Одного, постаревшего разом, на ветрах одичалых стоять
 И ветшать и жильцов чужеглазых, на мощеный порог не пускать
 И в трубу страшно ухать ночами, завывая метелью седой
 И скрипеть неустанно полами не пуская чужих на постой.
 Этот дом старым тесом обшитый, словно берега дальнего свет
 Под его деревянною крышей был я с детства любовью согрет
 Он как будто повис в безвременье в нем  счастливого детства секрет
 В параллельном живут измереньи, словно в сказке, герои тех лет.

 Кот вопросом застыл на крылечке, пес упрятал провизию впрок.
 Кони к лугу спешат без уздечки, песню старую ладит сверчок
 Из трубы свет отвесно струится, оставляя магический  дым.
 Застилая границы и лица - все родное, что стало былым.
 И туманом река серебрится, там стреноженный конь у копны
 Выплывает, стирая границы, как луна из ночной тишины
 Белый пар над спиною струится, серым змием вливаясь в туман
 Будто кажется все, будто мнится,- волшебство, колдовство и дурман.

Там «голландка» пылает исправно и дымок веселиться в трубе
 Новый пол и окошки отважно синим светом горят в глубине
 И конек широченный на крыше, да и шифер добротный лежит
 И ведро, опускаясь все ниже по колодцу цепями звенит
 Ворот жалобно песню заводит через вату туманного сна
 Все скрипит и рулады выводит, доставая с глубокого дна
 Ледяную грунтовую воду, без суглинка и тины в ведре
 Рыжий кот  полосатую морду, намывает «к гостям» во дворе.

 Знаю я, он стоит, как и прежде спрятав стены за клены свои
 Он без веры стоит, без надежды, охраняя остатки любви
 Ждет, что Путник, однажды усталый, на скамейку присядет в саду
 И рукою крестьянской, шершавой из котомки достанет махру
«Беломор» задымит и фуражку, на затылок, с кудрей уберет
 Улыбнется, как раньше бывало, и бутылку степенно возьмет
 И граненый достанет, стеклянный, и нальет самогона по край
 И поднимет и скажет устало - «Ну за встречу! Родимый! Давай!»

 И не морщась горящую влагу, по глоткам будет медленно пить
 Захмелея, не станет куражить,  будет снова надсадно курить
 И пойдет вдоль стены, и руками будет гладить саманный кирпич
 И шептать еле слышно губами и руками по стенам водить
 Старый дом как щенок под рукою будет стенами-кожей дрожать
 И без слов, и без жестов,- душою, будет Путника он понимать.
 Тот в бреду захмелеет сильнее, перепутав сегодня с былым
 Самогон злую боль разогреет и жестокие сцены картин

 Вспомнит детство голодное Путник, нищету, униженье и боль
 Тяжкий труд - его вечный попутчик, непростая земная юдоль.
 А потом из сознанья тумана станут люди являться на зов
 Анатолий сосед, три Ивана, друг Каренов,  Петров и Попков
 И Володя Кудрявый с женою и Маруся сестрица жены
 Вот уж глина,  солома с водою, и по кругу задравши штаны
 Люди ходят и месят трясину, кони фыркают хрипло в узду
 Так вручную из пота и глины формовали саман в старину.

 Все картины мелькают, как мыши, перед взором усталым его
 Вот камыш вместо дощатой крыши, вот одет он в чужое шмотье
 Все с нуля, изначально, без правил. С босяка, без ленд-лиза, зимой.
 Он в степи душу  вьюгам оставил пробираясь метелью домой.
 Не молил, не стонал и не гнулся, когда ветром в сугробы несло
 Когда след на снегу завернулся, только кони лишь фыркали зло
 Когда руки чернели от боли и мороза на шквальном ветру
 Никогда! Никогда не сдавался, проклиная судьбу как пургу. 

 Этот сон одинокого дома как слеза на печальном лице
Мне давно и так близко знакома эта давняя боль об отце
Никогда уже Путник усталый в этот сказочный дом не войдет
Никогда уже Путник бывалый этот дом на Земле не найдет
В бесконечную даль по дороге он шагает в назначенный путь
И никто и ничто не поможет его с дальней дороги свернуть
Лишь полвека в саду среди яблонь простоял им построенный дом
Обихожен был, полный порядок от трубы до фундамента в нем.
Только Время рукой непреклонной беспощадный итог подвело
Карой гнев, проливая нещадный, все разрушило людям назло.
В один год,  выражая цикличность, мимоходом разрушило дом
И отца, проявляя циничность, призвало к небесам на поклон.

Пролетели года, словно птицы на крылах переменчивых лет
И колосьями спелой пшеницы зарастает в прошедшее след
Я вернулся к родному порогу на руинах родных посидеть
И с плиты голубого бетона, что осталось, вокруг осмотреть
Было помню, горячее лето, и мне было лишь двадцать тогда
Мы бетон заливали с рассвета, до начала рабочего дня.
Сделать лучше, надежней - старались, чтоб надолго стояло, – навек!
Пили чай в перерывах, общались, он курил очень много, - я нет.

Он шутил, что лишь танками смогут наши трубы и стены сломать
Что потомки, ломая, не смогут добрым словом о нас вспоминать
Вот, мол, скажут, «-…Какие болваны, заливали здесь синий бетон»?
Двести лет как прошло, только крепче, год от года становится он.
Я смелся, отец улыбался, «Беломором»  сквозь зубы дымил
Был он прав, лишь бетон да колодец пережили набеги громил.

Сцены давние, словно живые, сквозь забвенье былого встают
Здесь на месте, как люди родные, мне забыть ничего не дают
Вот и ветер из детства, что веет, принося вкус полыни с собой
Гулом дальним мне сердце согреет, звук моторов страды полевой
Вспомню запах молочный от стада, что под вечер из степи идет
Как  кругляк  ароматного хлеба мать ухватом из печки несет
И ночами протяжные крики поездов с полустанков степных
И волшебно-зеленые блики радиолы в потемках ночных.

А когда горизонт потемнеет, на плечах сумрак ночи неся   
Постепенно от звезд потеплеет небо черное, бездну храня
Звезды здесь, красоты совершенной, как портреты на стенах висят
Караулят просторы вселенной и в лицо как живые глядят
Эти звезды, знакомые звезды! Сколько б ни было прожито лет
Я по ним неизменно и просто получу в свое детство билет
Даже если исчезнут в руинах все дома и деревья в садах
Я найду это место по звездам мне знакомым с пеленок в яслях.

Может поле со временем встанет, здесь на месте обжитом давно
И бурьян постепенно затянет как в «Иконовке», в детство окно
И в лета канут жившие люди - внуки внуков, рожденные здесь
Ничего уже больше не будет - только ветер в развалинах петь.
Только кладбище старое в поле на пригорке у тихой реки
Будет плыть под сиянием вечным, бесконечной холодной реки.

Я живу недалеко по карте, от библейских по-своему мест
Где полвека назад в день февральский, я родился однажды на свет
И чем старше мой возраст – тем чаще, память снова уводит меня
В те края, где пылинкой на карте «Головинщина» рдеет - моя.
Я глаза закрываю и взором по Заволжскому тракту скольжу
По дорогам степным и просторам по местам незнакомым брожу.
Мой отец мне рассказывал раньше, что когда  еще был сорванцом
Старый дед, что был раньше приказчик и в младые года удальцом

У помещика в старой усадьбе в «Головинщино» долго служил
Потому и до ветхости древней белым старцем  спокойно дожил.
Головин за границей, в Париже, в основном свою жизнь проживал
Раз в пять лет и не чаще, а реже он именье свое навещал
Был не жаден, просил больше денег на работных людей оставлять
И не больше, а меньше дохода ему в дивный Париж отсылать.
Говорил: «- Мне и этих то много», не проесть не пропить ни за что
Ты корми там, побольше народа и на храм не жалей, если что.
Пусть во здравие служат молебны и в спасение грешной души
Русским людям нельзя без надежды, одиноко в бескрайней глуши.

P.S.

Время, самый безжалостный варвар
Разрушитель всего и всегда
Неизбежною властною карой,
Наступает, сминая века.
Ни жалея детей или взрослых
Мастерства, красоты и трудов,
Застывает лишь в бюстах из бронзы.
Да на плитах могильных, - отцов.
Время, время – немое убийство,
Постоит только миг и вперед,
Перемалывать, подло, - цинично.
В пыль дорожную, - жизни полет.


 
...........................................................