Ещё о моих первых стихах. Глава4

В канун нового 1960 года я сочинил необычные для моей тогдашней творческой манеры поэтические строки.
 Впервые в моей практике это были белые стихи. Я очень им удивился.
И ещё меня поразило то, что я всерьёз задумался о теме предательства применительно к своей персоне.
Меня мучила совесть
Никогда никому я не рассказывал об этом, потому что всё до сих пор  очень болезненно
Случилась в моей жизни очень хорошая еврейская девочка Лорочка Аксельрод, с которой несколько месяцев было мне тепло и хорошо. Казалось, что среди скитаний и метаний я нашёл именно то, что нужно. Будущее представлялось добрым и уютным.
Дело, очевидно, двигалась к свадьбе. Я сообщил родителям, что приеду на каникулы с невестой.
У Лорочки не было отца. Его заменял старший брат, прокурор.
Однажды он пригласил меня в кабинет, плотно закрыл дверь и процедил:
 - Лично я не в восторге от тебя. Шаромыжник, как все поэты. Но она выбрала. Препятствовать не буду. Только не вздумай её обидеть.
Я посмотрел на прокурора честными и убедительными глазами и звонко выкрикнул:
 - Что вы! Как можно!
 - Пошёл вон! – рявкнул прокурор.
Я не собирался обманывать Лорочку. Она мне нравилась и казалась идеальной спутницей жизни.
Если она жива и прочитает эти строчки, то я бы очень хотел, чтобы через более, чем пятьдесят лет разлуки, она поверила в их искренность.
И ещё добавлю: мне не на кого обижаться, тем более, на щепетильность и прямолинейность еврейских прокуроров. Жизнь показала, что я вполне способен на неблаговидный поступок по отношению к женщине, это само по  себе очень гадко, а в данном конкретном случае просто омерзительно.
Но сначала стихи. Вот они.

Под Новый Год я женщинам не верю,
Они лукавы, как снежок, который,
Заснув в ладони, тает вероломно
И оставляет пустоту.
Ну что же,
Я к этой ненадёжности привык.
Но почему-то с каждым Новым Годом
Во мне растёт и крепнет беспокойство:
Мельчают чувства,
И душа мельчает,
И синие глаза любимой гаснут,
Не встреченные мной ещё ни разу
Под Новый Год,
Под самый Новый Год.
Вновь вечеринка поздняя в разгаре,
Фокстрот жужжит мучительно над ухом,
Танцуют тени по стене безвольно.
Не может быть, чтоб даже этой ночью
Я обманулся горько и жестоко!
Не может быть!
Я встал,
Я ухожу.
А за окном весёлые снежинки
Навязчиво ласкаются
И пляшут
Совсем иные, радостные танцы.
Им хорошо,
Они всегда в огнях,
И на виду, и вместе.
И невольно
Я отдаюсь волшебной их игре.
Я думаю, что может быть однажды
Несправедливым был к себе и к людям,
Что мимо я прошёл, не понял счастья,
Которое в глазах ЕЁ светилось,
Я потушил его холодной лаской,
И те глаза уже давно погасли,
Не защищённые от подлости.
Я помню: у ней была коса, как дар небесный,
Огромная и русая коса.
Тогда мы жили необычной жизнью –
В горах, в палатках,
Окунались утром
В кипящую и бешеную влагу,
Летевшую с горы в холодных брызгах
На острые гранитные ножи.
Потом я инструмент брал немудреный
И уходил один, беспечный, гордый,
Довольный одиночеством и песней,
Которую мне сочинили горы.
А девушку с косою звали Галя.
Но всё это осталось лишь в обрывках,
Та девушка сказала на прощанье
Обидные и горькие слова
И с той поры ни разу не забылась,
Не посмотрела на меня с надеждой.
А голубые горы пожелтели,
И ржавчиной покрылись.
И дороги
Меня везли, угрюмые и злые.
И больше мне не складывали песен
Ни майским утром, нежным и весёлым,
Ни полной звёзд седой июльской ночью.
И никогда, наверное, не сложат.
А Новый Год проходит,
Новый Год.

Когда я сочинял эти стихи, меня бил озноб. В голове смешалось прошлое с настоящим, прочитанные романтические книги и археологические экспедиции, женская любовь и ощущение внезапно нахлынувшей пустоты.
Мы с Лорочкой были на дне рождения у моего друга Юры Земмеля. Засиделись допоздна, до глубинной черноты ночи.
Наконец, собрались уходить.
 - Куда вы? – всполошилась мама Юры. – В такое время? Не пущу!
Мы весело хохотали. Любовь делает безрассудными.
Не помню дороги, не помню клятв и поцелуев.
У самого дома Лорочки я сказал:
- До завтра!
- Да! – посмотрела она на меня нежными и любящими глазами. – Да! До завтра!
Больше мы ни разу не виделись.
Я шёл домой и встретил другую еврейскую девочку Лену Самохвалову, которая тоже возвращалась с вечеринки. Одна. Без провожатых.
Про Лену я много рассказывал. У меня к ней была не просто любовь – всепоглощающая страсть. Ни до, ни после неё я не испытывал таких чувств к женщине.
Лена играла со мной, как кошка с глупым мышонком – то отдаляла, то приближала.
Я хотел пройти мимо.
Она сказала:
- Проводи меня!
Я пошёл рядом, пытаясь быть независимым.
 - Женишься? – спросила Лена.
 - Женюсь! – ответил я с вызовом.
 - Эх, ты! – сказала Лена, – Твоя Лорочка и не женщина вовсе. Так, недоразумение.
Придя домой, я долго не мог заснуть. Утром пришёл к Лене и прошептал:
- Я не женюсь. Мне, кроме тебя, никого не надо.
Лорочка не дождалась меня ни в этот день, ни на следующий, ни через много дней.
Однажды я столкнулся на улице с прокурором.
 - Подойди! – приказал он.
Я приблизился.
 - Дурак! – сказал прокурор. – Впрочем, ты не очень удивил меня.
 - Можно увидеть Лору? – робко спросил я.
 - Только попробуй! - ответил прокурор.
И ушёл.
Я остался один на дороге.
Я остался один в жизни. С Леной к тому времени было порвано окончательно.
                Рафаэль- Мендель
                29 декабря 2013г.

                Продолжение следует