Смех монарха

Лицо монарха тон безумному веселью задавало.
Светильники под арки гулкого подвала
сметали ночи прах,
ковши производили звук, напоминавший ах,
когда сходились над столами воедино,
подхваченные сотней крепких, загорелых рук,
лоснились перевязанные лентами седины,
немало изощрённые в сраженьях и пирах,
как вдруг
в суровых лицах возникает напряженье,
и прекращается движенье слуг,
и обращённый в слух
шут присмирел, будто застигнутый рассветом тролль.

То разомкнул холёные уста король
и усмехнулся наступившей тишине.

«Сегодня мы не на войне.
Оставим за порогом зала спекуляции -
ведь в нашей воле только завершить Всевышней волей обретаемые дни.
Не станем угнетаться видом гибнущей  цивилизации –
без нашего участия погасятся в ночи её последние огни,
и города предстанут пред обновлённым взглядом как руины.
Не думаю, что мы достойны этого, но мы и неповинны;
и потому приятнее не нахожу я запаха, чем запах винный.
Пусть возбудит он к жизни уцелевшие умы
и этот неприглядный мир.
Весёлым будет пусть наш славный пир
в преддверии чумы».

В молчанье мрачном опускались на столы пустые чаши,
а под столами тайно разбирали палаши;
все ждались блюда нового – кровавой каши;
и, как актёр неверно заучивший роль,
визгливо хохотал на подданных король.
И был тот хохот странный страшен.

Во дни, которые мы называем наши,
истёрся след средневековых бурь.
Здесь азиатскую покуривают дурь,
контрабандистов можно встретить здесь
и террористов, заблудившихся туристов;
с чужих авианосцев самолёты набирают высоту с протяжным свистом;
а небо, с запада, по вечерам бывает мглисто.

Так день пройдёт, и ночь, гонима солнцем,
в глубину морей с небес сбежит,
и снова лунный свет в тумане мертвенно забрезжит,
звезда полуночи  щемяще возгорит.

Покуда не прихлопнет нас какой-нибудь метеорит,
всё будет так,
всё будет так, как прежде.