По пути к себе

- Ты там умрешь, пойми! - Вадим чуть не топал ногами от возмущения и злости. Анька решительно и уверенно объявила своему боссу о том, что уезжает с семьей в Штаты.  Она, что называется, держала лицо, но на самом деле отчаянно трусила,  и его вполне предсказуемая реакция не добавляла ей оптимизма.

- Ты умрешь там! Подумай, все что ты умеешь - разговаривать с людьми. На чужом языке у тебя ничего не получится.  Ну вот чем, чем ты собираешься там заниматься?

- Не знаю, посуду буду в ресторане мыть.

- Дура! Давай я поставлю посудомоечную машину в офис, и мой себе на здоровье!  И потом, тебе же не только заработок там найти надо.  Ведь нужен еще круг общения, друзья, собутыльники по трепу, в конце концов.  Ты привыкла к интеллектуальной элите...

-Это ты о себе? - хохотнула Анна.

-Дура!  Это я о тебе! Мы же не только работаем, мы же еще и люди, мы тебя все любим, а там ты будешь тотально, бесконечно среди чужих.   Зачем ломать жизнь себе и другим?

Под другими Вадим подразумевал не только и не столько Анькину семью, сколько себя и своих коллег,  найти ей замену было бы трудно.  Они вместе когда-то начали их маленькое рекламное агенство, вместе вырастили из него вполне успешного монстра, доверяли друг другу больше чем себе.  В общем,  потери для него намечались серьезные.

Но точка невозврата уже была пройдена: курсы английского языка закончены, чемоданы упакованы, билеты куплены, семейство в сборе. И вот этот день, Шереметьево, перелет, встреча в Нью-Йорке, родственники - ощущение, что это не ты и не с тобой все происходит, но, тем не менее, происходит что-то каждый день новое, суматошное. Учреждение с ласковым названием “Наяна”, экзамен по английскому - уррра - пятый уровень!  Можно проситься на какую-нибудь профессиональную учебу, но и в 3-х недельном курсе английского, чтобы разговориться, тоже не откажут. Жутковатая квартирка в местном спальном районе, от которого до той самой “Наяны” ехать 40 минут автобусом, а потом еще полчаса на пароме.
 
Всего две недели со дня приезда, а у семейства появился какой-то уклад: муж  учит яык с утра, потом сменяет Анну дома и присматривает за их двумя чадушками, у нее языковые курсы начинались в 6, в  9:30 паром, с парома на автобус - и считай день закончен.

На третий или четвертый день этого замечательного уклада, возвращаясь с учебы домой,  Анька сунула руку в карман, и с ужасом обнаружила... Да в том-то и дело, что ничего не обнаружила.  Главным образом не обнаружилcя жетон, которым надо было платить за автобус . Попробовала было попросить ожидающих в очереди пассажиров продать ей этот злосчастный жетон, да видно так невразумительно попросила, что никто не откликнулся.

Пришлось бедняге идти  искать кассу, где эти жетоны продаются. Пока туда-сюда ходила, автобус ушел, следующий - через полчаса. Делать нечего, она присела на скамеечку. Огромная автобусная станция была пуста,  ни души. Следующий паром через полчаса, тогда же и автобусы, тогда же и люди, а пока - темнота, звезды, тишина.   Но ненадолго, к сожалению.

Через несколько минут тотального одиночества Анна обнаружила присевшего  на  ту же скамейку огромного чернокожего джентльмена с картонным стаканчиком в руке,  явно нетрезвого, явно ищущего общения. Она еще и вздрогнуть не успела, как незнакомец  заговорил:

- Сегодня замечательная погода!

Что делать Анька, откровенно говоря, не представляла. Площадь огромная, народу никого, бежать некуда, кричать бессмысленно. Одно было хорошо - она поняла все сказанное, все до слова, и поэтому, собрав в кучку все свое мужество и словарный запас, храбро ответила:
- Да, хорошая.
- А вчера была плохая.
- Да, плохая.

Тут собеседник оценил ее немногословие и спросил:

- Твой родной язык испанский?
- Нет, русский.
- Я никогда не был в России, хорошая страна?
- Хорошая.
- А почему ты уехала? Работы не было?
- Была работа но...

Тут Анютино красноречие приувяло.  “Но” было много, самых разнообразных, она самой себе не всегда  могла их перечислить и определить,  а тут попробуй! Но мужчина паузой не смутился и продолжал:

- А у меня есть работа, но она мне не очень нравится.

И так странно это сказал, вроде бы и с гордостью, а вроде бы и стеснялся. А Анюта... Ну, представьте себе, меньше месяца в новой стране, а она запросто поддерживает беседу с аборигеном, и так складно, и все понимает, и почти правильно отвечает. И уже вполне уверенно спрашивает:

- А кем вы работаете?

И слышит в ответ: “Ай ам э бюреал”.

Вот облом, что такое “бюреал” Анька не имела никакого понятия, но вежливо так, чувствуя себя почти Элизой Дулитл, ведущей светскую беседу на безупречном английском, вопросила:

- Я не поняла этого слова, что оно означает?

И мужик, вздохнув, объяснил ей как мог, что, когда человек умирает, кто-то должен закопать его в землю, в этом, собственно говоря, его работа и состоит.

Анюта похолодела. Ну, ничего себе, расчирикалась. А вдруг он тут клиентов ищет? Если захочет - он ее сейчас по молекулам разберет, и никто не заметит.

“Ты там умрешь!”, - грозное предупреждение Вадима никогда не казалось ей таким актуальным. И в то же время слабая надежда, а вдруг неправильно поняла - английский все-таки.   Аккуратненько так, осторожненько Анька заметила:

- Если я правильно вас поняла, работа ваша не совсем приятна.
- Да уж куда там, очень неприятна.

В этот момент, перед мысленным взором перепуганной Элизы, как бегущая строчка на экране телевизора, пронеслись цитаты из разных замечательных литературных произведений с философскими рассуждениями по поводу могильщицкого труда, и она почти уверенным тоном возразила:

- Неприятная, но нужная. Человечество может жить без таксистов и программистов, но не может обойтись без могильщиков, ведь без смерти нет жизни!

Похоже, тирада ей удалась. Инфернальный собеседник схватил перепуганную женщину за руку и с невероятно трогательной благодарностью в голосе воскликнул:

-Спасибо! Ты меня понимаешь! - и добавил, - меня зовут Майк.

-Меня зовут Энна - растеряно произнесла Анька.  Ей еще не приходилось дотрагиваться до чернокожих.  Нет-нет, она не была расисткой, очень хорошо усвоив с детства, что негры тоже люди, но все-таки какая-то если не брезгливость, то настороженность у нее была.

Кисть была широкой, необхватной для ее миниатюрной ладошки.  Анна почувствовала сухое тепло кожи, силу рукопожатия, твердышки мозолей.  Такая очень мужская рука.  Она вгляделась в мужчину напротив.   В темноте его черты были полустерты, но высокие скулы красивой лепки, оленячий разрез глаз и белозубая улыбка навели ее на мысль, что будь он атлетом или джазменом, девицы бы вешались на нем гроздьями.

-Ты меня понимаешь, - повторил Майк, не отпуская ее руки, и протянул ей полупустой стаканчик, - хочешь кофе?

Каким-то шестым, или сто шестым, чувством Анна поняла, будь у него сейчас конь и полцарства, он не задумываясь отдал бы их ей, но у него был только картонный стаканчик с невнятным пойлом, и oн готов был отдать ей все, что у него было! До сих пор с ней никто не был столь щедр.  Скорее наоборот, все вокруг чего-то ждали от нее: заботы, любви, заказов, решений, организации досуга и еще,  и вон то, и вот это...

У Анны почему-то навернулись слезы на глаза и ей невозможно, до сердечных колик, захотелось сказать ему что-нибудь доброе, серьезное и очень нежное, но слова не находились, не приходили.  Наверное, не выучила еще, все-таки пятый уровень не предел совершенства.  Надо стремиться к шестому!

Они так и сидели молча, пока не пришел долгожданный транспорт. Могильщик проводил Анну до двери автобуса:

- До свиданья, Энна. Я так счастлив, что встретил тебя.  Ты меня понимаешь.

- До свиданья, Майк, спасибо… - тут Анна замялась.  Она сама не могла определить, за что она почувствовала странную благодарность к этому случайному знакомцу.  Ее взгляд упал на скомканный картонный стаканчик  - … за кофе.

Анна, пожалуй, тоже чувствовала себя счастливой. Она жива, скоро увидит своих, и первый нешкольный диалог удался. Сидела в автобусе расслабленно, закрыв глаза, представляла, как приедет, наконец-то, домой, расскажет о происшествии мужу, как вместе будут весело обсуждать сегодняшний день. И каким-то ну совсем непонятным образом продолжала видеть бегущие строчки цитат: “счастье - это когда тебя понимают”... “слух о моей смерти сильно преувеличен”